Утрата И вот я должен всю громаду мира, в котором ты, как в зеркале, стоишь, за камнем камень наново отстроить. С твоим уходом столькое кругом никчемным обернулось пустяком и отпылавшим фейерверком тлеет — где прежние душистые аллеи? Закаты, обрамлявшие тебя, и музыку, где ты – во всякой ноте, и те слова мне предстоит разбить своими же руками, застывшими от боли. Пустое небо об ушедшей стонет всей пустотою. В каком колодце душу утопить, чтобы и там не стерегла утрата, как солнце, что с зенита не сойдет, пытая люто и неумолимо? Она одна вокруг и стягивается петлей на горле. Простота Садовая калитка откроется сама, как сонник на зачитанной странице. И незачем опять задерживаться взглядом на предметах, что памятны до мелочи любой. Ты искушен в привычках и сердцах и в красноречье недомолвок, тонких, как паутинка общности людской. А тут не нужно слов и мнимых прав: всем, кто вокруг, ты издавна известен, понятны и ущерб твой, и печаль. И это – наш предел: такими, верно, и предстанем небу — не победители и не кумиры, а попросту сочтенные за часть Реальности, которая бесспорна, за камень и листву. Долгая прогулка Ароматная, словно пьянящий мате, ночь скрадывает расстояние между домами в деревне, расчищает улицы, что сопутствуют мне в одиночестве, наполняя меня безотчетным страхом и прямыми отрезками линий. Легкий бриз доносит с полей сочный запах, сладость дачных домов и рощ тополиных, что трепещут под хищным напором асфальта, сохраняя землю живую. Земли сдавлены улицами и домами. Тщетно кошачья ночь силится охранить покой закрытых балконов. Вечером здесь показалась скрытая девичья страсть и надежда. Полный покой, тишина в преддверье жилищ. В изгибах теней льется время. Время обширно и благородно, скрыто в полночных часах, поток полноводен, в нем находится место всем мечтам, и желаньям, и грезам, час чистых душ и устремлений, нет места жадному пересчету: дневная повинность. Я – единственный улицы созерцатель; быть может, не будь меня здесь, она бы исчезла. (Наткнулся на шершавую стену, остатки, поросшие остием, чертополохом, в свете желтого фонаря, тусклый и нерешительный луч. Видел летящие звезды.) Величественная, живая, словно Ангел, сошедший с небес, крыльями день укрывает, ночь опустилась, скрыла серость домов. Иванова ночь Сверкающий закат неумолимо рассек пространство лезвием меча. Ночь, словно ивовая поросль, нежна. Взвиваются повсюду искрящиеся огненные вихри; священный хворост от всполохов высоких кровоточит, живое знамя, выдумка слепая. Но дышит миром тьма, подобно дали; сегодня улицам вернулась память: когда-то они были чистым полем. А одиночество, молясь, перебирает рассыпанные звезды своих четок. Окрестности Дворы, их стойкая осанка, дворы скрепляют небеса и землю. Сквозь перекрестия зарешеченных окон проходит улица легко, как свет лампады. Просторные альковы, где рдеет тихим пламенем каоба, где зеркала неясный отблеск подобен омуту и заводям тенистым. Темны и тихи перекрестки, от них бегут дороги в бесконечность по немым, глухим предместьям. Поведал о местах, где мы всегда вдвоем, нас двое: одиночество и я. Субботы Там, снаружи, – закат, темная драгоценность в оправе времен. Бездна города, ослепшего от людей, которые тебя никогда не видели. Вечер молчит или песни поет. Кто-то вытягивает страсть, распятую на клавишах пианино. Прелесть твоя – множество проявлений. * * * Назло твоей неприязни твоя красота тратит свой дар посекундно. Прелесть, удача твоя скрыты в тебе, словно весна в первом листке. Я почти уже потерял себя, я – только страсть, что теряется вечером этим. Скрыта нежность в тебе, как до срока в мечах скрыта боль. * * * Упала ночь тяжелым бременем. Друг друга, как слепцы, искали в притихшем зале наши одиночества. Тот вечер пересилила твоя блистающая плоть. В нашей любви есть грех, вина, похожая на душу. * * * Ты, кто вчера была подлинной красотою, стала любовью, подлинною, сегодня. |
