Тропики. Влажный горячий воздух так напитан энергией роста, что будто на глазах раскрываются золотые и белые цветы, а пар над жирной землей мгновенно воплощается в буйство рвущихся к свету зеленых тугих струй, тут же расцветающих звездами будущих плодов…

Что нужно ленинградцу, чтобы попасть в тропический лес? Свободное время и билет на самолет до Сухуми.

А у Александра Носкова, слесаря-сантехника пятого гэпэ, тропики под рукой, стоит только отворить застекленную дверь и переступить порог теплицы, построенной им с друзьями рядом с жилым корпусом.

Носкова сейчас на гэпэ нет: в другой вахте. Жалко. Хотелось бы познакомиться. Эта теплица на вечной мерзлоте имеет существенное отличие от парниковых хозяйств ленинградской фирмы «Лето»: она выстроена газовиками в свободное от вахты время. Собрана из подручных материалов, с минимальной затратой средств.

— Тепла-то у нас достаточно, слава богу, — объясняет Владимир Николаевич. — Три Москвы может обеспечить газом один такой гэпэ. Скоро на всех пунктах теплицы будут…

Почему я начал ваше знакомство с пятым гэпэ с теплицы? Без теплицы не представляю себе это предприятие в тундре. Более того, мне кажется, что и по проекту бы следовало закладывать в комплекс тепличное хозяйство. А может быть, и бассейн с подогревом, чтобы люди после вахты могли освежиться. И баню с сауной. Да мало ли как можно использовать технологическое тепло, уходящее в небо! Рыбу, например, разводить круглый год на теплых термальных водах, сады выращивать на торфяниках. Не для того ли пришел сюда человек? Цветущий сад, а не черные гари, — не наивные ли это мечты…

А может быть, мечты вообще и не бывают наивными, а лишь опережающими время? Мечта явление объективное и возникает на реальной почве. Мечта рождается из необходимости. Так и родилась на пятом гэпэ теплица — из полярного дефицита витаминов, из тоски по живой, сочной зелени. В новые края человек приносит с собой человеческую необходимость. И волей-неволей должен очеловечивать землю.

На стенде в жилом корпусе мы прочли объявление:

Всего и забот — у председателя записаться. Вот это организация! Нет проблем, как говорится!

— Зря, — сказал Российский. — Две недели минимум болеть будут подростки. Неделя на акклиматизацию там, неделя здесь, когда вернутся. А то и больше…

Но продолжается и будет продолжаться ежегодное паломничество северян в знойные сочинские палестины. И будут они на Юге проклинать Север, а дома, на Севере, — Юг. До нового отпуска. Зачем?

Не зачем, а почему. Нет, не только в температуре воздуха здесь дело. Медики давно открыли сенсорный голод, такой острый у северян, — голод по впечатлениям. По южной зелени, надышаться которой можно было бы в заполярном ботаническом саду, по теплой живой волне, заменить которую мог бы на время бассейн. По ласковому небу с добрым солнцем.

Но не от нас ли порой и солнце зависит, — не от нашей ли бодрости и жизнелюбия? На юге-то рудники радости, разумеется, побогаче, поближе, так сказать, к поверхности. И все-таки…

А как же живет здесь Кондратьев? Всю жизнь живет, ни разу не изменил Надыму ради роскошных красот юга. И бодр, говорят, на девятом своем десятке отменно… Нет, нельзя всех по одному герою судить. И все-таки, существуют же на свете коренные норильчане, воркутинцы, салехардцы…

Так раздумывали мы с Женей, переговариваясь вполголоса, пока Владимир Николаевич знакомил нас с бытом газовиков. Свободная смена вахты в этот час отдыхала в жилых комнатах, в холле было пусто.

— Извините! — сконфузился Женя, открыв ненароком не ту дверь. Я успел увидеть двухъярусные койки и спящих людей.

— Быт, конечно, пока не очень домашний, — кивнул Владимир Николаевич. — И так целую неделю. Но не в этом главная проблема. Главное-то как раз дома начинается, в Надыме. Чем в свободное время заняться? Целую неделю мается человек. На вторую работу устроиться удается немногим. А для остальных что? На Каспии, где вахтовый метод процветает, человек свободному времени рад: и сад у него дома, и огород, и отдохнуть по-разному можно. А в Надыме? Конечно, что можем — делаем для своих работников. Но пока настоящей научной организации нет, все самодеятельность, так сказать…

А под потолком жилого корпуса, широким фризом охватывая все четыре стены, сияли вполне профессиональные плоды местной творческой самодеятельности. Светились яркие цветные витражи. Глухо отблескивали целые композиции, чеканенные по латуни и меди, — олени с нартами, сопки и возле нарядных чумов оленеводы в новых богатых малицах, с радостными улыбками. На портретах, как бы сотканных из фанерного шпона и мореных плашек, благородный тон старого вина контрастировал с апрельским светом березовых вкраплений — работа слесаря по ремонту Виктора Мордовина. Он раньше краснодеревщиком работал.

Так живут на пятом гэпэ. Хорошо? Во всяком случае, достаточно вроде бы удобно и даже уютно. И с красотой. И с великолепной библиотекой в семьсот томов, с гордостью предъявленной нам Российским: десять томов дефицитного Дюма, популярный Распутин, Астафьев, Василий Белов, рядом Андрей Платонов, Георгий Марков и Герман Кант…

«Поеду на Большую землю», — говорит северянин.

А может быть, Большая земля — здесь, на Севере? Уж земли-то тут больше, это точно. А какова она ростом и значением? Сигнальный факел пятого гэпэ виден издалека, виден и из нашего ленинградско-московского центра, питаемого трудом людей, которые несут здесь вахту, — работают и живут одновременно, без разделения этих понятий во времени и сознании…

Его головокружительная по нашим представлениям карьера для Севера исключения не представляет. Более того — типична. Напомним, что средний возраст надымских газодобытчиков всего двадцать восемь лет.

Итак, в семьдесят пятом году выпускник Тюменского индустриального института Михаил Сухих стал оператором по добыче газа недавно пущенного в эксплуатацию газоприемного пункта. Через два года он был уже инженером смены. С прошлого года, семьдесят девятого — заместитель начальника установки. Энергичен, немногословен, крепкотел. Из коренных сибиряков. Одет на работе скромно — в готовности приняться за любое дело. Запомнились руки. Большие, сильные, рабочие. В надежных руках гэпэ…

Знакомясь с ними, командирами здешних огромных производств, отвечая на крепкие рукопожатия, всматриваясь в лица — разные лица: тонкие и широкие, спокойные и постоянно меняющиеся, — мы вспоминали то юных наполеоновских маршалов, то комиссаров гражданской, сменивших студенческую тужурку на кожаную куртку, то лейтенантов последней войны, принявших на мальчишечьи плечи безмерный груз и повзрослевших мгновенно в бою. Это моментальное возмужание — не самая ли влекущая тайна Севера? Нет юноши, который не мечтал бы стать настоящим мужчиной. И аналогии с жизнью на войне возникают здесь не от любви к романтическому антуражу — от уважения к умению нести порой груз невыносимый, полярный, да еще ответственность за людей — и тех, работающих с газом, и тех, что должны его получить где-то за тысячи километров, — сосчитай-ка всех подчиненных и подопечных…

Михаил торопился. Вел нас по коридорам и цехам гэпэ быстро, объяснял самое главное — основы технологии, принцип действия агрегатов.

— Вот печи Борн — главный технологический узел. Дает тепло для подсушки газа, регенерирует адсорбент. Подойдите сюда, загляните в это окошко…

В пятиметровом стальном резервуаре бьется голубое пламя — того же цвета, как то, домашнее, над конфоркой кухонной плиты. Но здесь вихри огня сливаются в какой-то космический поток, напоминают пламя из дюз ракеты или плазму, энергия которой неисчерпаема. И кажется на секунду, что вот-вот не выдержат легкие стальные печи бурлящей в них мощи, оторвутся от клетчатого кафельного пола и, пробив ребристые покрытия кровли, уйдут в небо, пронзят облачный покров над тундрой и через мгновение сольются с первичной материнской энергией солнечного шара, где пламя рождается постоянно, изливается в бесконечность и обогревает песчинку Землю, скапливая под слоем ее коры все ту же энергию в невидимой до поры ипостаси природного газа…