Окружающий мир для русского человека начала XVIII века казался полным опасностей. Землю часто посещали неурожаи, а на города обрушивались болезни. Медицинское знание неспешно, но весьма настойчиво пробивало себе дорогу в новом мире, отряхивающемся от средневековья. «У русских во всей… стране всего… три доктора; лечат они ото всех болезней, и прибегают к ним все, как больные, так и здоровые: первый доктор – это… баня… второй – водка, которую пьют, как воду или пиво, почти все, кому позволяют средства, и третий – чеснок, который русские употребляют не только как приправу ко всем кушаньям, но и едят сырым среди дня», – писал Юст Юль в 1709 году.

На Руси были довольно широко распространены лечебники и травники. С 1672 года получила хождение книга «Прохладный вертоград», переведенная с немецкого языка и повествующая «о различных врачевских вещах ко здравию человеческому пристоящих». В сборнике есть разделы «о знаменах морового поветрия» (т. е. о симптомах чумы), «о зачатии человеческом», «о насморку», «очная болесть всякая», «чтобы чисто и гладко лице было». Встречаются указания, вызывающие улыбку: «брови и власы сделать черными», «чтоб пьяну не быть», «добрый сон навести». При Петре переписывались даже ветеринарные справочники! Так, «аптека обозовая или служивая» 1708 года предназначалась для «людей и их коней, которые, егда лекаря нет, могут сами себе помочи дать во всех своих и конских немощех». При головной боли лечебник советует взять уксус, смешать его с яичными белками и камфарой, вымочить в получившейся смеси полотенце и обвязать вокруг головы. Сильный кашель лечили отваром из репы, которую протирали через сито и подслащали сахаром. Другой справочник носил название «Книга глаголемая лечебник старых мудрых Еллинских дохтуров».

Большинство рукописей, конечно, были переводными и довольно бессистемными. Раздел «о вылазении зубном» соседствовал с разделом «которая жена мужа не любит». На страницах лечебников петровской поры часто встречаются откровенные суеверия. Необычен один из способов проверки женского целомудрия. «Испытати девицу: положи зерно житное в воду, не намокнет – нечиста, намокнет – чиста». Подобные книжки исследователи называли «товаром для площади». Магазины и сейчас завалены многочисленными пособиями по народной медицине с отчетливым налетом желтизны.

Л. Ф. Змеев, изучавший древнерусскую медицину в XIX веке, говорил, что не всякие термины из ранних лечебников были понятны народу. Он делится случаем из собственной практики. «На вопрос: „болит ли живот“ отвечают – нет. А надавите над пупком, кричат от боли. Это-то и подало повод нашему учителю… постоянно твердить нам: „Не спрашивайте, что болит, а укажи, где болит…“ Где живот – женщина никогда не укажет, взрослый мужчина редко обходясь большею частью словом брюхо»[3]. И если подобные случаи происходили в девятнадцатом столетии, то о петровских временах и говорить нечего.

Органом, который способствовал распространению специальных медицинских знаний, был возникший в 1620-е годы Аптекарский приказ. Характерно, что им руководили преимущественно знатные люди и ближние бояре. Дело в том, что Аптекарский приказ должен был беречь царя от «лихого зелья» и колдовства. Когда государю подносили лекарство, первым делом его пробовал сам врач и руководитель приказа. «А лекарство де накушивали прежде доктор, потом я, холоп твой», – писал Артамон Матвеев в 1676 году Федору Алексеевичу[4].

В 1654 году появляется специальная лекарская школа, набранная из «стрелецких детей». В документах XVII столетия упоминаются цирюльники, алхимисты, аптекари, травники, зелейники, кровопуски, мастера очных дел, доктора и лекари. Разница между двумя последними специальностями описывалась просто: «…дохтур совет дает и приказывает, а сам тому неискусен. А лекарь прикладывает и лекарством лечит, и сам ненаучен». Цирюльники вправляли кости, занимались хирургическими операциями. Среди медицинских инструментов в конце XVII века встречаются «ножницы двойные, что раны разрезывают» и «пилы, что зубы трут». Результаты врачебного осмотра в допетровской Руси назывались «дохтурскими сказками». И. Ф. Кильбургер свидетельствовал, что в 1674 году в Москве имелись хирург и пять лекарей. На верность Петру в составе Аптекарского приказа присягали 6 докторов, 5 иноземных и 14 русских лекарей, 27 учеников лекарей, один костоправ. К началу XVIII века в Москве было восемь аптек, хотя Кильбургер четвертью века ранее упоминает лишь две. Отношение к медицине в народной среде оставалось настороженным – так, в 1682 году восставшие стрельцы казнили доктора Гадена. Они уверяли, что медик «уморил царя Федора Алексеевича, он чернокнижник… в его доме нашли сушеных змей, и за это надобно его казнить смертию»[5].

Знакомство с европейскими новинками способствовало появлению в России профессиональных медиков. В 1692 году в Падую послали стряпчего Петра Посникова, и он вернулся из-за моря с дипломом доктора медицины и философии. В 1707 году была основана школа при Московском госпитале, располагавшемся «за Яузою рекою, против Немецкой слободы, в пристойном месте». Историки писали: «Это был первообраз русского, не существовавшего еще университета, правда, с одним медицинским факультетом». За два-три года здесь давали звание подлекаря, а еще через два-три года устраивали «генеральный» экзамен, когда ученик мог получить диплом лекаря. Твердого срока пребывания в учебном заведении не существовало, обычно студенты находились в его стенах 5–10 лет. Школой заведовал Николай Бидлоо, голландский доктор, получивший образование в Лейденском университете. Большую часть учебного материала воспитанники получали на практике, в анатомическом театре. В госпиталь за Яузой стали доставлять найденные трупы «подлых людей». Атласов и учебников не хватало, поэтому практиковалась диктовка лекций под запись. Для постижения премудростей медицинской науки требовалось знание латыни, поэтому Бидлоо ходатайствовал о зачислении в новую школу вскормленников Славяно-греко-латинской академии. Кое-кого учеба тяготила. Судьба первых 50 учеников типична для всех учебных заведений XVIII века: «…осталось 33, 6 умерло, 8 сбежали, 2 по указу взяты в школу, 1 за невоздержание отдан в солдаты». Бидлоо был заинтересован в увеличении количества учеников, ведь за каждого успешно сдавшего экзамены российского врача ему платили по 50–100 рублей. Первые выпускники госпитальной школы отправились на Балтийский флот. Молодых врачей иностранцы признавали неохотно, и государь требовал, чтобы никто из зарубежных медиков новичкам «никакой обиды в чести или в повышении чина… являть не дерзал».

Петр Великий испытывал к медицине живейший интерес. Во время первого путешествия по Европе он заглядывал в анатомический театр Фредерика Рюйша, где учился препарировать тела. Петр, как и всегда, с головой ушел в новую для себя сферу. Н. Богоявленский пишет: «Уже в январе 1699 г. он организует в Москве настоящий курс лекций для бояр по анатомии с демонстрациями на трупах». О медицинских увлечениях Петра писал еще Голиков: «Со временем приобрел он в том столько навыку, что весьма искусно умел анатомировать тело, пускать кровь, вырывал зубы и делал то с великою охотою».

В 1710 году в России появляется звание зубного врача. В XVIII веке активно практиковались пломбы из свинца и золота. Начинали заботиться о гигиене полости рта – Петр лично смотрел на смывы ротовой полости в микроскоп Левенгука, увиденное императору, видимо, не очень понравилось, поэтому он старался, чтобы подданные чистили зубы толченым мелом. В коллекции Кунсткамеры хранится «Реестр зубам, дерганным императором Петром I у разных людей». Император лично вырвал порядка 60–70 зубов. Есть свидетельства, что временами царь «покушался» и на здоровые зубы. Это объясняется тем, что Петр вырывал те зубы, на которые указывал сам больной, не утруждая себя диагностикой. Среди пациентов великого стоматолога есть как птицы не очень высокого полета (конюхи, портные, стряпчие), так и приближенные – Ф. М. Апраксин и жена Меншикова. В 1722 году, во время похода на Персию, Петр лично регламентировал состояние здоровья солдат. В особом наставлении было подробно описано, какие продукты употреблять в пищу, а какие нет. Император требовал, чтобы солдаты в жаркие дни не ходили без головных уборов.