Разумеется, за короткий срок впитать европейский социальный опыт, а вместе с этим еще и оптимизировать церковно-царские взаимоотношения было сложно. Разрыв между нравственным мировоззрением и обрядовым благочестием Петру и предстояло нивелировать.

В русской истории периодически обострялся конфликт двух источников власти: самодержца и патриарха. Наличие божественной санкции на власть, столь характерное для самодержавия, вносило разлад в отношения патриаршей кафедры и монаршего престола. Обе власти исходили от Бога, царя считали помазанником Господа, подчинение его воле носило сакральный характер. В то же время фигура патриарха была сакрализована не менее, а иногда и более, ведь он стоял во главе мирской Церкви, как известно, являющейся земным присутствием Церкви небесной. Поэтому равновеликие по своему положению авторитеты часто сталкивались в борьбе за реальную власть, используя все доступные аргументы, чтобы достичь победы. Есть мнение, что церковная организация вплоть до начала XVIII века была противоестественно законсервирована. Логичное и естественное оформление сословной монархии, централизация и объединение вотчинных княжеств, оформление мощного института дворянства к XVIII веку прошли кульминационную фазу и были близки к завершению. В то время как церковная организация принципиальным образом не изменилась и пребывала в характерном для прошлых веков виде.

Церковь никогда не стеснялась спорить с царем, когда дело касалось ущемления ее иммунитетов. Так, Алексей Михайлович в 1649 году сделал попытку вывести часть вопросов из покровительства патриарха, учредив Монастырский приказ. В Соборном Уложении закреплялось, что тот вправе «делать суд во всяких истцовых делах на митрополитов, архиепископов, епископов, их приказных и дворовых людей, детей боярских и крестьян их, на монастыри, на архимандритов, игуменов, строителей, келарей, казначеев, на рядовую братью, монастырских слуг и крестьян, на попов и церковный причт». Фактически альтернативное государство с альтернативным правителем – патриархом – лишалось права суда над духовенством, исключая непосредственно патриарха и его приближенных. Никон не мог быть доволен таким царским ходом и в ярости принялся обличать составителей закона в смертных грехах: ему казалось, что главный свод законов – креатура «врагов Божиих» и «дневных разбойников». Никон разнес закон царский и Божью волю по разным углам, публично заявив, что Уложение «чуждо православия и св. апостол, и св. отец церковных законов».

Патриарший гнев распаляло и то, что новое ведомство по праву собирало с монастырских и церковных вотчин средства на неотложные нужды, характер которых зависел только от монарха. Говорилось, «куды царь положит». Властная игра завершилась царской уступкой: в 1667 году Монастырский приказ Соборным решением распустили, организовав взамен приказ Большого дворца. Тот вобрал в себя большую часть полномочий предшественника. Это событие нельзя считать поражением самодержавия: тот же собор лишил Никона патриаршей кафедры, а новообразованный приказ Большого дворца, несмотря на частичное управление патриархом, носил секулярный характер. Собор не смог вернуть отобранные Уложением у монастырских и церковных слобод тягловые преференции. В стратегическом смысле результатом борьбы престолов стал серьезный секуляризационный задел для сына Алексея Михайловича – Петра Алексеевича. Как писал протоиерей Георгий Флоровский, «конечно, у Петра были „предшественники“, и реформа уже до него „подготовлялась“. Однако эта подготовка еще не соизмерима с самой „реформой“, – и Петр слишком мало похож на своих предшественников».

Когда в октябре 1700 года скончался патриарх Адриан, Петр получил уникальную возможность воспользоваться образовавшейся заминкой и начать реформу. Находясь под Нарвой с войсками, царь получил несколько писем от боярина Тихона Стрешнева, выполнявшего надзорные функции в Москве в государево отсутствие, и прибыльщика Курбатова. От Стрешнева царь узнает о кончине последнего русского патриарха. Курбатов же докладывает, что патриаршие люди забрали в свои руки всю собственность усопшего главы Церкви и пользуются ей по своему усмотрению. Он же рекомендовал государю последовать старинному обычаю и для начала назначить местоблюстителя престола. Окончив поход, Петр принимает решение передать митрополиту Рязанскому и Муромскому Стефану Яворскому пост местоблюстителя, но с поправками. Из его полномочий изымались хозяйственные: он мог быть волен принимать только решения религиозного свойства, разрешать животрепещущие вопросы раскола и ересей. Патриарший разряд ликвидировался. Официально Яворский именовался «экзархом» или Блюстителем патриаршего престола.

В следующем году, 24 января 1701 года, Иван Алексеевич Мусин-Пушкин получает в свое распоряжение возрожденный Монастырский приказ. Дьяк Ефим Зотов становится его помощником. Восстановленное учреждение вбирает в себя все хозяйственные полномочия, ранее принадлежавшие Церкви. Отныне Патриаршим двором, домами архиереев, монастырскими землями и хозяйствами распоряжалось только это ведомство.

Особым образом Петр принялся реформировать монастыри. Насильственно надевать на монастыри жесткую государственную сбрую царь-реформатор начал неспроста. Его нелюбовь к черному духовенству граничила с подозрительностью и нередко ненавистью. Винить в этом можно картины его детства. У Ю. Ф. Самарина можно встретить такие строки: «Страшные сцены встретили Петра у колыбели и тревожили всю его жизнь. Он видел окровавленные бердыши стрельцов, называвших себя защитниками православия, и привык смешивать набожность с фанатизмом и изуверством. В толпе бунтовщиков на Красной площади являлись ему черные рясы, доходили до него странные, зажигательные проповеди, и он исполнялся неприязненного чувства к монашеству». Неприятие к черным монахам имело метафизическую, необъяснимую природу. Что касается объективных причин, то монашество той поры было очень весомой антиреформационной силой, стоящей на антипетровской позиции. Из монастырей рассылались «обличительные тетрадки», «писаньица», в которых государя клеймили антихристом, еретиком и демоном. Фактически оппозиционные престолу силы питались именно монахами: их перья грели пропаганду старины и сопротивление модернизации. Можно сказать, что черное духовенство было сердцем этого сопротивления.

Но принимаясь прикладывать свои намерения на практике, Петр, очевидно, действовал неэмоционально, как оптимизатор, а не палач. Намерение царя с точки зрения современного наблюдателя было правильным: очистить эту область от несвойственных ей функций, в частности от накопления капиталов, а также удалить из монастырей посторонних людей, не имеющих к духовному служению прямого отношения. Надо признать, что таких в монастырях тогда было в избытке. Преобразования коснулись не только их хозяйственного аспекта, но и социального. Государь запрещает постригать в монашество женщин до 40 лет. Всех непостриженных надлежало выселить, в богадельнях оставить исключительно немощных и увечных. Хозяйственная самостоятельность купировалась Монастырским приказом, а с 30 декабря 1701 года монахи стали получать денежное и хлебное жалованье исключительно из доходов обители. Обители, в свою очередь, были лишены права владеть вотчинами и угодьями.

Духовный регламент 1721 года не так сильно ранил русское общество, не вызывал замешательства и многоголосых пересудов. Для церковной культуры он стал кульминацией или даже развязкой длительного периода обновления и оздоровления духовенства. Религиозная жизнь обретала с его появлением новую конституцию, перестроенное тело, лишенное пережитков. Культурного шока от его публикации общество не испытало: не было оснований, не было контрастов, чтобы провоцировать шок. Таким образом, обновление культовых правил и внутреннего духовного строения было самым мягким и ожидаемым шагом реформатора. Углы были максимально сглажены, в отличие от других мер, в экономике, политике и культуре, которые на фоне бескровных преобразований церкви смотрелись скорее революционными, чем реформаторскими. Регламент гласит: «Коллегиум правителское под державным Монархом есть и от Монарха уставлено». Текст Феофана Прокоповича писался практически под диктовку Петра. Главным посылом регламента стала административная мера: устранение самостоятельности церкви и создание на ее основе покорного государственного института, прилаженного в коллегиальное устройство. Такой принцип отвечал петровским мыслям о реформах, его симпатиям к протестантским стандартам управления. Феофан Прокопович и Петр суммировали опыт прошедших лет, создав «Регламент или устав духовной коллегии» в форме манифеста. Манифест закреплял ликвидацию патриаршества и передачу его полномочий Святейшему Правительствующему Синоду, имеющему коллегиальную организацию. С русской церковью произошла интересная метаморфоза: сначала государевой рукой ее встроили в систему управления, а затем и вовсе лишили изначальных задач, делегировав их государству, а часть из них вторично делегировав духовенству, но уже не как самостоятельной силе, а как части административного аппарата, сделав их служилыми людьми.