Тяжесть бремени настолько велика, что торговец соглашается на «двустах ефимках любских» (иоахимталеров) вместо изначально заявленной тысячи, лишь бы отвести Божий гнев от себя. Псковичи согласились, заплатили указанную сумму, и крест вернулся к православным. Благочестивая вдова, получив крест, «возвещает болярину князю Борису Петровичу Шереметеву о чюдном животворящем кресте господни». Как подобает, после совершенного в псковской церкви Живоначальной Троицы молебна крест отослали в Москву, государю Петру Алексеевичу. «И бысть в Москве сретение великое животворящему кресту и молебное пение в соборной церкви Успения Пресвятыя Богородицы совершивша в велицей радости 1701 году, майя в 28 день».

Текст повести изобилует дореформенными штампами: нечаянно встреченный «римлянин» не был «римлянином» вовсе: евхаристическая связь лифляндских протестантов с латинской церковью прерывается в XVI веке. Видимо, это обыкновенная дань речевой традиции, как и архаичная топонимика, отмеченная «Русью» и «Русией».

Рассказанная неизвестным книжником история чудесного обретения константинопольского ковчега, переданного в руки русских православных людей, содержит ценнейший материал и по социальной психологии, что особенно важно для нас, как бытописателей, и по мировоззренческой политике. Совершенно прозрачно то, что повесть пронизана предвкушением побед русского оружия над зарвавшимся «свейским львом». Потрясенное бесславным концом Нарвской баталии сознание рядового петровского подданного, несмотря на тяжесть пережитого, хранило недюжинную надежду на грядущие военные успехи. Предположить, что переход реликвии в руки россиян можно ассоциировать с перехватом инициативы в Северной войне, было бы большой смелостью. Но почему сразу отказывать этой мысли в справедливости? Памятуя о тех уникальных чувствах, которые русский народ питал и, впрочем, питает ко всякого рода материальным памятникам духа, будь то ковчеги, хоругви, мощи, сакральная утварь, стоило бы с этим мнением согласиться. Ретроградный стиль источника, упоминание реалий, несвойственных петровскому времени, именование немца «римлянином», служит для очередного подкрепления русского воинского и гражданского духа. Во-первых, это мысленно переносит действие чуть назад по исторической прямой, когда московское оружие точно разило шведских солдат, пробивая насквозь их прочные стальные латы. Во-вторых, здесь явно читается религиозно-мировоззренческий подтекст. Принципиальное различие между свеями и русскими той поры лежало даже не в русле национальных характеристик, а больше в области цивилизационных, культурных сфер. Речь идет об оппозиции православия и протестантизма, да и вообще западного христианства как чуждого патриархальной восточной ортодоксии. Православие мыслилось московитами доминирующим, единственно верным, чистым и незапятнанным. Стойкая приверженность его устоям современниками автора могла расцениваться как прямая и ровная дорога к победе над шведами. Ведь Божья воля сама направляла русского воина и давала ему одобрительные знаки. Реликвия императора Константина, хоть и была утрачена на поле брани, не могла быть ввезена в протестантские земли. Можно даже смело предположить, что вся история со святыней походит на классический ветхозаветный гнев Всевышнего, сначала отнявшего у ревнителей Христова благочестия символ своей благосклонности, а затем вернувшего его невредимым. Любопытна фигура немца, завладевшего Константиновым крестом. Он растерян, смятен. Цена его приобретения велика, но получить за него крупные деньги он не может: не располагает к тому Провидение. Провидение желает вернуть сакральный символ в Москву, столицу и защитницу восточного христианства. По аналогии те же горние силы, приведшие псковских послов к рубежу их земель, приведут единожды потерпевшее фиаско, но не сломленное петровское воинство к викториям над шведами.

Впрочем, как полноценное патриотическое сочинение этот текст расценивать все же нельзя. Внутри него заключен колоссальный конфликт, сильнейшее противоречие. Появляющиеся в повести старые культурные коды в момент написания планомерно разрушались и заменялись на импортные, западные. Те самые расчетливые торговцы из Лифляндии, Бранденбурга, Баварии и прочих неправославных земель с поразительной скоростью пополняли немецкую диаспору в России. Часть из них русела, часть сохраняла изначальные религиозные привычки. Но принципиально то, что те самые воры православных реликвий становились военными инструкторами, налаживали выплавку стали, учили, как должно одевать и обувать войско европейского образца. И благодаря этим еретикам еще слабая и недисциплинированная старая русская армия, потерявшая всю свою артиллерию под Нарвой, все с большим успехом громила Карловых протестантов.

Петр развернул мощную кампанию по противодействию народному суеверию, корни которого на тот момент были весьма глубоки. Духовный регламент стал главным документом, определяющим границы должного и дозволенного.

Задача была поставлена поистине титаническая: за короткий срок нужно было склонить чашу морали, метафизики и нематериальных сущностей на весах внешнего и внутреннего, формального и существенного в религиозном культе. Не будет преувеличением сказать, что религиозное сознание русского народа было изрядно закомплексовано. Материальная сторона веры стояла во главе угла. Необходимые, важнейшие детали религиозного благочестия заменялись на слепую приверженность ритуалу, канону, тому, как верили отцы. Иными словами, имела место подмена понятий. С этим нелегким философским противоречием и бросился бороться Петр. К сожалению, его благое, оздоровительное предприятие выглядело в глазах ревнителей древностей как ересь, а посему многие его продуктивные начинания на этом поприще только подливали масло в огонь народного недовольства.

Государь считал, что народ буквально погряз во тьме суеверий, ликвидировать которые необходимо было без отлагательств. К числу суеверий относили и все формы обрядового благочестия, истребить которые и вычистить народное сознание царь принялся с полагающейся энергией и страстью. Историк русской церкви Петр Знаменский писал: «Царь иногда сам публично раскрывал разные религиозные обманы, обнаруживал подделки в плачущих иконах, в ложных мощах, об одних таких мощах велел публиковать обличительное объявление в народе, обвинял в религиозных обманах духовенство и самих архиереев, преследовал разгласителей разных ложных чудес и пророчеств, указывал доносить о них даже духовникам, если те признаются им в своем грехе на исповеди». Накрепко спаянный с образом старой Московии юродивый под воздействием царской воли стремительно покидал историческую сцену. Народным пророкам, ведунам и прочим такого рода провидцам и гадателям тоже приходилось испытывать весьма ощутимое притеснение от официальной власти. Пыточные инструменты служили приборами для санации культа от неканонических явлений и лиц: разглашение чудес и видений каралось телесными наказаниями, удалением ноздрей прочь и последующей ссылкой на галерную службу. Кликуш подвергали пыткам до тех пор, пока те не сознавались во лжи и надуманности предсказаний. Источники и распространители поверий, суеверий и прочего, колдуны за свое ремесло лишались жизни.

Надо признать, что Петр отличался высокой религиозной терпимостью. Так, страшный документ его сестры «12 Статей», изданный 7 апреля 1685 года, был отменен в 1716 году. Согласно нему двоеперстников, отказавшихся принимать новую веру, заживо сжигали в срубе. Прочих же пытали, били батогами, лишали имущества, заточали в монастыри. Несколько тысяч человек были казнены. Петр же освободил приверженцев старой веры от преследования, но сделал это только в 1716 году. При этом он обязал их повиноваться устоявшемуся государственному порядку, а также терпеть удвоенное налогообложение. Выпущенный в 1702 году указ о приглашении иностранцев в Московию провозглашал принципы веротерпимости, что положительным образом отразилось на судьбах старообрядцев. Параллельно не стоит забывать, что одной из сил, влившейся в состав восстаний стрельцов Булавина были как раз староверы. Понятно, что это не могло не повлиять на царскую антипатию к ним. Считается, что удвоенное налогообложение было обусловлено как раз этим фактом. В 1720 году некий диакон Александр лишается головы за возвращение в старую веру и дистрибуцию положительно характеризующих ее «Диаконовых ответов».