Я хочу сказать, что дойду сама, но когда встаю, меня ведет в сторону.

– Облокотись, – говорит эта «незнакомка», подставляя мне плечо.

Когда мы выходим из спальни, с дивана подскакивают сонные и помятые Амина с Алексом. Я первый раз вижу Амину не безупречной – на ней короткие пижамные шорты и майка, волосы собраны в небрежный пучок, на лице ни капли косметики. Когда она смотрит на меня, я замечаю, что ее глаза подозрительно начинают краснеть. Она резко отворачивается в сторону и смотрит в окно, за которым, кажется, уже полдень.

– Марта, выглядишь плохо, – замечает Алекс, и я перевожу взгляд на него.

Он в принципе выглядит тоже не очень: помятая майка, хлопковые штаны, сонный вид. В руках он держит стекляшку и беспрестанно кому-то набирает. Заметив мой взгляд, он объясняет:

– Хочу дозвониться до Дера, но его планшет постоянно выключен. А его мать не отвечает.

Я лишь качаю головой. Наверное, ребята не знают, что мы прекратили весь этот фарс с парень-девушка. Да и смысл в нем уже? Фон Дервиз все равно не смог уберечь меня от этого урода.

Я продолжаю путь к ванной и не позволяю пройти со мной Сухостою. Та просит хотя бы не закрываться. Два раза «ха».

Когда я доползаю до зеркала и смотрю в него на себя, мне становится по-настоящему плохо. Про ужасно всклоченные волосы, немного порванную лямку майки и синяки на запястьях рук я уже молчу. Но вот лицо и шея…

Если руки можно было бы скрыть под манжетами блузки, то синяк на скуле, лопнувшие капилляры на лице и в глазах, и огромный порез на щеке – спрятать было нельзя. А про шею я вообще молчу. Хотя, если одеть водолазку, можно было бы скрыть и эти отвратительные отметины. Жаль, ее у меня нет.

Теперь понятно, почему даже мои враги пропитались чувством жалости.

Я держусь о край раковины и пытаюсь дышать. Закрываю глаза, чтобы не видеть больше свое отражение. Не думаю, что смогу справиться со своим состоянием, если постоянно буду смотреть, что со мной сделал этот гад.

В какую-то секунду, когда мне кажется, что я сейчас могу упасть в обморок – так мне противен собственный вид – я готова позвать Анну и попросить помочь принять мне душ. Сильнее, чем лечь на пол, свернуться там калачиком и заскулить, мне хочется только смыть с себя следы этого урода.

Я принимаю долгий душ, воспользовавшись, первый раз душевой кабинкой Красавчика. О том, где он, и почему игнорирует звонки от своего друга, я стараюсь не думать. Вряд ли он пропитается такой же жалостью ко мне, как его друзья. Я наговорила ему много чего, прежде чем он уехал. Наверное, он еще и обрадуется, что меня кто-то проучил. Может быть, он даже позлорадствует – мол, я же тебе не говорил, не связываться с тем парнем.

После того, как я выключаю воду и заворачиваюсь в полотенце, кто-то осторожно стучит ко мне в дверь:

– Марта, я принесла тебе одежду. Можно я войду?

Блин, и как я сама не догадалась.

Я открываю дверь, и в комнату прошмыгивает Амина. Я с благодарностью принимаю у нее свое нижнее белье, джинсы и какую-то незнакомую мне кофту.

– Она с высоким горлом, – немного смущенно объясняет мне девушка.

– Спасибо, – приложив усилия, сиплю я.

Нижняя губа Амины дрожит, а затем внезапно я оказываюсь стиснутой в ее крепких объятиях. Я настолько сильно теряюсь, что не успеваю никак отреагировать на это.

– Мне так жаль, – сдавлено шепчет она, а в следующее мгновение уже выбегает из ванной.

Когда я выхожу в гостиную, то там помимо ребят меня дожидаются директор, вчерашняя медсестра, которая вроде как врач, а не медсестра, моя воспитательница. Они пытаются заговорить со мной о случившемся, но врач их быстро пресекает, уводя меня в спальню, чтобы осмотреть.

Когда я оказываюсь с ней наедине, я стараюсь убедить ее, что моя девичья честь не пострадала и в этом плане можно меня не осматривать. Она мне верит. Или делает вид, что верит.

Осмотрев мое лицо и шею, врач удовлетворенно что-то записывает в свою стекляшку, и мы вновь выходим в гостиную.

Директор с женщиной-врачом обмениваются взглядами, после чего он заговаривает:

– Марта, как ты?

Я показываю большим пальцем вверх, так как не хочется, чтобы он слышал мой пропавший голос.

Внезапно вмешивается Сухостой:

– Как она? Вы еще спрашиваете? – возмущенно начинает выговаривать она Нарышкину. – На нее вчера напали, избили, пытались задушить и изнасиловать. Да она так кричала, что у нее голос пропал! После этого вы еще спрашиваете, как она?

Ух, ты. Я, конечно, хотела, чтобы кто-нибудь озвучил мои мысли вместо меня вслух, но не думала, что этим кем-то может стать Аннушка.

– Анна, успокойтесь, пожалуйста, – весьма сдержанно реагирует Нарышкина на взрыв девушки. – Марте сейчас не нужны лишние истерики.

– Марте нужно, чтобы этого преступника изолировали от нее и всего общества, – это теперь вмешивается Амина, которая стоит у окна со скрещенными руками на груди и выглядит при этом сердитой.

– Конечно, – тут же начинает кивать Алина Анатольевна. – Он уже сидит под домашним арестом в своей комнате.

Вот тут уже не одна я не была в состоянии произнести хоть слова.

Под домашним арестом? В комнате?

– Вы издеваетесь, да? – рычит Алекс, вскакивая со стула, который, по всей видимости, был притащен из моей комнаты. – Да его нужно было уже вчера вышвырнуть из пансиона! Я молчу про полицию – это уже Марте решать, хочет ли она с этим связываться. Но оставить этого засранца здесь?

– Не выражайся, Алекс, – замечает директор, и тут же начинает оправдываться: – Его родители до сих пор в Европе. Нам пока не удалось с ними связаться. Нам просто некуда его отправить. И некому за ним приехать.

Ребята еще какое-то время препираются с Нарышкиным, но ничего в итоге не добиваются. Я отказываюсь заявлять в полицию, но прошу оградить меня от Урода. Нам всем четверым разрешают не ходить на занятия сегодня, и ребята вызываются дежурить около меня по очереди. Не то чтобы я боялась оставаться одна, но все же мне было спокойнее от того, что кто-то постоянно будет рядом.

Ладно, ладно, признаю – я боялась, что Урод может вернуться.

Оставшуюся часть дня я валяюсь в кровати. Ко мне заходит Мальвинка из столовой, где обо всем узнают раньше, чем где-либо. Она рассказывает, что вся школа уже гудит, но точных подробностей не знает никто. Она принесла мне еды от шефа, и я даже попыталась что-то съесть. Девушка до сих пор чувствует свою вину от того, что заставила работать в тот день и одеть свою блузку, которая привлекла внимание Урода. Так что, напрягая горло, мне приходится ее полчаса убеждать, что это вовсе не так. Что уроды могут встретиться всегда и в любом месте.

Ближе к вечеру я незаметно засыпаю, а просыпаюсь от того, что кто-то ругается в комнате шепотом:

– Она только уснула. Ты ее разбудишь.

– Я просто посижу рядом. Дождусь, когда она проснется. Я, правда, не буду мешать. Я тихонько.

– Ты начнешь трещать, и ей придется с тобой разговаривать, а ей нельзя сейчас много говорить.

– Я не буду говорить, обещаю. И вообще, с каких это пор, ты заделалась охранником Марты?

Мне интересно, кто это, и я приоткрываю один глаз. В дверях спальни стоят Амина и Алиска. Амина преграждает ей путь в комнату, но девчонка упорно пытается протиснуться.

Она замечает, что я на нее смотрю, и уже во весь голос говорит:

– Марта, скажи этой драконихе, чтобы впустила меня.

Амина тоже замечает, что я проснулась, и, полыхнув злым взглядом на рыжую, отходит в сторону.

– Если что, зови, – говорит она, кажется, мне и уходит.

– Вот же коза, – возмущается Алиска и плюхается на кровать. – Ну, и ларингит у тебя, ну и чего из этого трагедию такую ломать? Как будто если я рядом посижу, то тут же тоже смертельно заражусь.

Она включает прикроватную лампу, потому что на улице уже стемнело и в комнате стоит полумрак. Я жмурюсь от яркого света, но тут же распахиваю глаза, потому что Алиска громко ахает.

Она рассматривает меня расширившими от ужаса глазами. Ее взгляд перемещается к моей шее, которая видна, потому что в кофте Амине мне было жарко и я нашла в шкафу у Красавчика его майку.