— Дерьмо! Альберто, ты лишаешь меня самого драгоценного ресурса — моего сна!
— Доброе утро! Хи-хи-хи! У нас сегодня большая программа. — Мы должны были ехать, на подпольный сейшн «Конфликта» со Стивом Игнорантом. Он сам сказал, что возьмёт мне билет на поезд до Лондона, а теперь дрых, когда ушли уже все поезда на свете.
Конечно, у нас с ним и так были разные ритмы, но этим утром втройне, потому что я закинулся «спидом». В первый раз амфетаминов мне подкинул недели три назад Чаки, дилер из центровского паба «Boar in Heaven».
— А что мне делать с этим порошком, Чаки? — спросил я. — Нюхать что ли?
— Ничего не надо! Ни нюхать, ни курить!! Берёшь «рузлс», в смысле, ты знаешь бумажки «Rizla»?
— Ну да, из которых вы здесь все косяки сворачиваете…
— Правильно! Высыпаешь в него «спид», заворачиваешь, глотаешь…
— И?..
— И через 20 минут-полчаса чувствуешь себя замечательно!.. Офигительно!.. Блестяще!..
Я осторожно заворачиваю обратно пакет под столом.
— Я сам сейчас на «спиде»… Знаешь, как классно… Здорово!.. Смотри, что у меня есть, — он задирает майку. У него под пупком пирсинг, брошка какая-то. — Клёво, да же?
— Клёво, приятель… А на фига это тебе? В смысле больно же было, наверное.
— О да! Больно… Ну и что, вся жизнь — боль, — Чаки трепется, не останавливаясь. Наверное, прикольное вещество, этот «спид».
— Ну, ты мазо, короче…
— О, да! Я мазо!.. Можешь поставить на это… Если для тебя пирсинг — это мазо, то я мазо… Уж будь уверен, приятель… Хи-хи-хи!
— ОК, пойду распробую эту фигню. Увидимся позже.
— Пока, приятель.
Ну, я распробовал, короче, основательно… Жру «спид» на каждые выходные, не сплю по 2–3 суток… Сегодня решил в последний раз закинуться ради такого события, потом подвязать на время, а то никаких бабок не хватит… Каждый раз по 10 фунтов уходит… Меньше, чем на гашиш, но гашиша хотя бы хватает надолго…
Заваливаемся в вагон. Андреа с выкрашенным зелёнкой «могавком» на бритом черепе, в рваной джинсе, в кедах… Я наоборот здесь отпустил длинные патлы, в байкерской косухе, в здоровых «капельках» в пол-лица, в «Мартенсах», короче, почти Джои Рамоне. Если бы кто-нибудь из Алма-Аты увидел меня, не узнал бы… А мне всё по фиг… Вернусь, буду так же ходить… Я на всё забил… У меня свобода!.. Какая-то пожилая леди в ужасе отшатывается от Андреа с его нашивкой «Красс» на бомбере — она действительно очень похожа на свастику… «Спокойно, бабуля, я не фашист»… Я открываю банку с сидром… У меня распрекрасное настроение, люблю всех на свете, хочется двигаться, общаться… Хочется обнять весь мир…
На той площадке в Брикстоне, где должен был играть «Конфликт» нас ждал облом. Мы долго сокрушённо качая головами стояли на крылечке перед входной дверью с небольшим объявлением об отмене концерта. Когда мы, наконец, решились тронуться с места, к нам минут через пять подошёл местный парень. Обыкновенно одетый такой, простой, с обычной стрижкой.
— Ребята, вы на «Конфликт»?
— Да, да, — мы энергично закивали головами.
— Здесь не получается из-за проблем с муниципальными властями. Езжайте на Кингс Кросс, вот по этому адресу, — он суёт нам записку с адресом. — Концерт не отменяется, он просто перенесён в другое место.
И он дружески подмигивает нам. Настоящий брат.
— Спасибо, брат! — и мы летим к метро.
Непонятно кто и как мог выбить эту площадку на Кингс Кросс… Нас по записке проводят в подъезд кондоминиума, мы скидываемся, проходим наверх… Просторный чердак, оборудованный под спортзал… Места не очень много, группа играет не на сцене в привычном понимании слова, не на возвышении, а прямо перед нами… На полу… Лицом к лицу…. Публика разношёрстная — анархисты всех мастей, не только панки… Студентки очкастые, любители животных и деревьев, «tree huggers», или «джангл пипл», как мы в шутку называем их между собой с Андреа… Кто-то танцует… Многие подпевают тексты наизусть… Атмосфера заряжена энергичной музыкой… И духом братства… Позитивный заряд… Я стою прямо перед барабанщиком… Мог бы его потрогать… Музыка безвластия ухает у меня в солнечном сплетении… Начинаю прыгать… В обнимку с какими-то типами… Мои братья… Сёстры…
Меня так сильно пёрло от «спида», что я и после расхода ни в какую не хотел возвращаться в Поштаун. Я и слышать ничего не хотел об этом! Мне надо было двигаться дальше, шляться по Лондону, мне нужны были новые впечатления. В конце концов, Андреа махнул на меня рукой и уехал. А я остался бродить по ночному Лондону. Я мог заговорить с первым встречным, как Сократ, и диалоги, несмотря на подозрительность и закрытый характер лондонцев, получались необыкновенно осмысленными и содержательными. Я вышел на Кэмден-таун, свой любимый район. Здесь почти не было нормальных людей. Растафари, готические вампиры, панки, красти… Среди всех этих персонажей я чувствовал себя, как рыба в воде. В дневное время я мог бы, конечно, провисеть часов 10 в местных магазинчиках, роясь в раритетных пластинках, или в хипповых книжных лавках, но сегодня ночью мне нужны были улицы, их огни и запахи, их отчуждение и ни к чему не обязывающие диалоги. Какой-то бородатый краст под мостом продал мне за 4 фунта марочку ЛСД. Я много слышал и читал про это чудодейственное средство и решил оставить его себе на завтра, на отходняк.
Когда мой организм начал чувствовать усталость, я ушёл в парк, на холм, где днём обычно пускают бумажных змеев, и, растянувшись на скамейке, отрубился на пару часов.
На следующий день, с несколькими пенсами в кармане, мне надо было срочно выбираться отсюда. Возможно, самой утомительной частью пути в этот раз было выбраться из города на трассу А21. В горле пересохло от жажды, но на сумму моих монеток я не мог купить даже воды из-под крана. В моей стране, в Советском Союзе, никогда не продавали в розницу питьевую воду, и поэтому я был уверен, что в пластиковых бутылках здесь продают именно воду из-под крана. Но моих пенсов не хватало даже на воду из-под крана! Увы! Напрасно я просил их продать мне хоть что-нибудь мокрое на мои монетки — в ответ меня просили удалиться из магазина, если я не хочу иметь неприятностей с полицией. Ну что мне, побираться что ли надо было, пойти аскать прямо тут начать, чтоб сушняк сбить? Аскать на самом деле было вовсе не нужно — как только я выбрался на загородную дорогу, первый же водитель грузовика сам предложил мне попить, пожевать, да ещё и сигаретами угостил. Я взял было одну из пачки «Solo», а он мне говорит: «Бери-бери ещё, давай, приятель». Прямо от души загрел. На самом деле, пожалуй, именно в Англии у меня был самый лучший и беспроблемный автостоп в жизни — видимо, это относится к части культурных особенностей Британских островов.
Ближе к сумеркам я вспомнил про кислоту. Закинул марочку, подержал во рту, проглотил. К тому времени меня увезли немного в сторону — в Истбурн. Торопиться мне было особо некуда, так что я вышел недалеко от утёса Beachy Head.
— Надеюсь, ты не собираешься кончать самоубийством, приятель? — крикнул мне вслед добросивший меня сюда водитель пикапа, здоровенный весельчак.
— Ни в коем случае, приятель!
— Ну, пока приятель. Береги себя.
— Пока! — его лицо на фоне закатного неба начало приобретать необычную отчётливость и объёмность, как в стереофильмах, которые смотришь в кинотеатре «Арман» в зелёных очках. Я отвернулся и зашагал вверх.
Beachy Head — самое знаменитое место, избранное самоубийцами всей Британии. Это огромный, высоченный утёс, с которого в ясную погоду видно Францию. Каждый год десятки людей, не выдерживающих одиночества, отчуждения, несчастной любви, социальных проблем и пр. находят дорогу сюда, чтобы броситься в морскую пучину с этого утёса. Не знаю, какой чёрт меня вынес именно сюда, но на вершине Beachy Head я внезапно почувствовал, что мне становится дурно. Объёмные изображения и необычные расцветки окружающего меня драматичного пейзажа мне быстро надоели, а отходняк от «спида», чувство опустошённости, апатии и обречённости не ослабевали, не проходили, а только усиливались. Постепенно к этому начали примешиваться странные иллюзии — размышляя об относительности объективности повседневного восприятия, я неожиданно обнаружил, что погружаясь в медитацию, выхожу на некий неведомый доселе уровень сознания, при котором могу видеть самого себя со стороны. Эта новая объективность так увлекла меня, что мне начало казаться, будто это не я смотрю на бездну под подошвами своих «Мартенсов», на сверкание маяка, кучевые облака, остающиеся розовыми, несмотря на время за полночь и белое полнолуние, а наоборот, бездна, маяк, облака, мрак и всё остальное смотрят на меня, и я уже становлюсь больше частью внешней объективности, чем самого себя. Себя я видел где-то уже внизу, в прошлом, как пройденный этап. Я видел своё тело где-то под самим собой, как бы парадоксально это не звучало, с высоты 6000 футов над уровнем человека. Это чувство мне было уже знакомо по прецеденту с передозировкой от транквилизаторов, когда меня после малого эпиприпадка увозили из школы на карете «Скорой помощи». Сейчас по идее, вот-вот, должно было появиться видение чёрного, стремительно уносящегося в зыбкую глубину туннеля. Как и в тот раз, я почувствовал наступление момента паники («Как! Это не со мной! Это не должно быть со мной!! Мне слишком рано!!! Я ещё не успел то, не успел это — я ещё ничего не успел!!!»). И всё это под мрачную музыку, выползающую прямо из-под ног, из бездны растянутыми электронными петлями. Я где-то уже слышал этот мотив… Мне это знакомо… Да это же «Beachy Head» — одноимённая композиция «Throbbing Gristle»! Только откуда вот берутся эти вокальные партии, эти настойчивые выкрики «Алекс! Алекс!! Оставайся там!! Сиди спокойно!! Мы здесь, с тобой!»
