За углом, «на курилке», одиноко стоял, подпирая стену, мой одноклассник и кореш Федян. Он, как и я, был СПС, сам-по-себе, то есть пацан не при делах и не из банды. Мы с ним нередко прогуливали уроки вместе и довольно много, живо общались. Нам было о чем поговорить, особенно за панк-рок. Кроме нас, в городе эту музыку слушали очень немногие. У одного парня с нашего района, но из другой, более престижной школы как-то гостил по программе обмена американец, который записал ему на кассету сборник панк-рока. Самому ему вроде бы не понравилось, а вот для нас с Федяном эта кассета стала настоящим откровением. Помню, как тот типок поставил ее, когда мы заходили к нему прогуливать урок физкультуры, и с первых же гитарных аккордов мы с Федяном просто прилипли к магнитофону и уже не отрывались все девяносто минут, а потом еще и крутанули всю кассету по второму разу. Там было записано много разных групп, в основном английских и американских, и каждая была особенной, но все звучали просто фантастически.

Федян общался с неформалами, потому что болел за «Кайрат», местный футбольный клуб, выступавший в Высшей лиге, и на стадионе собиралась довольно внушительная толпа его дружков, футбольных фанатов, превосходившая количеством любой «район» средней руки. Хотя поодиночке многим из этих парней с длинными волосами или бритыми висками жить на своих районах приходилось довольно сложно, когда они собирались на матч или шли всей своей толпой на концерт, никто из дворов не решался на них наехать. В будние дни Федян тусовался с ними у двадцативосьмиэтажки. Я нет-нет к ним и захаживал, когда болтался по городу, – и на тусовку, и на Южную трибуну. Швед, Федяновский друган из физкультурного, рассказывал много интересных баек про свои выезда, на третьей полке или автостопом по стране, даже через Финский залив на надувном матрасе, про города, вписки, людей, приключения. На стадионе он преображался, горланя в рифму прикольные речовки, которые мы подхватывали хором, или делая сальто-мортале прямо с зажженной сигаретой в зубах. В основном благодаря ему их фанатскую группировку «Южный легион» знали и по Союзу. К ним в гости тоже нет-нет и выбирались такие же, как они: «спартаковские», «зенитовские», – правда, мало и редко. Далеко, да и город по союзным меркам неформалов считался опасным, или, по их выражению, «гоповским». Наших же, «кайратовских», уважали за самоотверженность, с которой они следовали за любимой командой на огромнейшие расстояния вокруг одной шестой суши планеты. Федян, например, все лето провел в выездах со Шведом, даже на «Монстров рока» попал в Москве. Поэтому у него точно полно было всяких знакомых и потенциальных вписок по всей нашей огромной стране. Я мысленно прокручивал все это в голове, подходя к курилке.

– Здорово, Федян. – Он широко улыбнулся в ответ, пожимая руку. – Как она?

– Потихоньку. Русский уже начался. Вот стою думаю – заходить, нет.

– Давай прогуляем, а? – говорю, прикуривая от его бычка.

– Давай! А куда двинем?

– Не знаю. Может, опять в «Искру», мультики смотреть за десять копеек? «Ёжика в тумане».

– Так там утренний сеанс через двадцать минут начинается. Не успеем.

– А, да, точно… Классно было бы заломиться к кому-нибудь на хату, но щас никто, наверно, дома не сидит. Все, типа, учатся.

– Может, к Коту в кинотехникум заскочим? Он только с выезда вернулся.

– Да ты че! А где матч был?

– В Кишиневе.

– И он в такую даль один ездил?

– Они вдвоем со Шведом.

– Круто! – И, чуть помолчав, добавляю: – А сам не хотел бы сейчас тоже сорваться куда-нибудь прокатиться?

Федян ухмыляется с каким-то довольным видом. Заметно, что у него такая мысль тоже в голове уже давно гуляет.

– Давай куда-нибудь рванем, а, Федян? – продолжаю, воодушевляясь, я. – Прямо сегодня. Мы бы тоже могли, как Кот со Шведом, классно же. Снялся, поехал…

– Да сейчас просто все матчи в ближайшие три недели будут домашние.

– А зачем обязательно на футбол? Можно и не на матчи, просто так, пофиг. Прикинь, все на химии, а мы в вагоне катим по всей стране, блин, вот красота.

– А поехали как раз с Котом перетрем на эту тему, пусть расскажет, что там да как сейчас на трассе.

– Давай с ним почирикаем, – соглашаюсь я.

И мы выходим со школьного двора, пролазим через дыру в сетке-рабице прямо под окнами кабинета химии, воодушевленные принятым решением и сделанным выбором. Свежий мартовский ветер продолжает ерошить волосы и нежно обдавать лицо запахами тысяч дорог. Ярко светит ласковое весеннее солнце.

Тем временем урок химии заканчивался у старшеклассников, в 10 «Б». Султанбек Галиев, угрюмый, молчаливый тип, пользующийся непререкаемым авторитетом в среде городской шпаны, не мог отвести глаз из-под третьей парты слева. Филипп Башмачков, новенький, парнишка с аккуратной стрижкой «молодежная», который перешел в нашу школу с начала календарного года, приехал сегодня в нулёвых бежевых туфлях немецкого производства с пряжками. В принципе, Башмачков был довольно безобидным мальчиком (потому что никто бы не назвал его пацаном), учился не очень, но был неплохо подкован в политэкономии, и его почти сразу назначили комсоргом.

«Вот эти "салики" бы мне не помешали, – думал Султа. – Сейчас у каждого щегла на районе нормальные шкеры, почти все уже мотаются или в "адиках", или в "саликах"». Кроссовки «Адидас» он себе накатал на прошлой неделе в 56-й школе, как раз в цвет к спортивному костюму «Пума», который он снял во второй четверти во время общего рейда по микрам. А вот туфли «Саламандер» он себе приглядывал по городу еще с начала весны. Он и не ожидал, что они заявятся к нему прямиком в класс.

– Башмак, иди-ка сюда, – эти не предвещающие ничего доброго слова Филя услышал на перемене сразу вслед за тем неприятным видом уличного посвиста, который слышишь, когда кто-то, вытянув губы в трубочку, громко втягивает в себя воздух, вместо того чтобы выдыхать. Султанбек, лидер местной шпаны, стоял в компании одноклассников Санька и Вована с «Крепости» и девятиклассника Мухи, «халифатовского» щегла.

Хоть Галиев и недолюбливал Башмака за его активность в школьной ячейке ВЛКСМ, но вроде до сих пор нормально с ним здоровался, и никаких проблем с ним не возникало, поэтому Филипп, отогнав набежавшее чувство тревоги, подошел к пацанам, напустив на себя довольно беспечный и приветливый вид.

– У тебя какой размер обуви? – при этом вопросе к Филиппу сразу же вернулись все сомнения и начала доходить вся неприятность ситуации, в которой он невольно оказался.

– Тридцать девятый, – соврал он не моргнув глазом.

При этих его словах Муха сощурился и присел на корточки, внимательно разглядывая новые Филины туфли «Саламандер», потом медленно поднялся.

– Он пиздит, Султа, – прогнусавил он. – У него сорок второй, сто пудов.

У Галиева в глазах промелькнуло что-то такое, отчего у Филиппа вдоль позвоночника побежал неприятный холодок.

– А ты знаешь, что за наёб в косяк загоняют? – тихо спросил он.

Филипп догадался, что за то, что он соврал, теперь у него не только отнимут дефицитную обувь, за которой мать полдня отстояла в очереди, чтобы подарить ему на день рождения, но еще и будут вымогать деньги. Он попытался быстро сориентироваться, несмотря на дикую дрожь в коленях. Что можно сделать в этой ситуации? Лучше всего было бы позвать на помощь. Если бы только в этот момент появился кто-нибудь из преподавателей. Тогда этим хулиганам пришлось бы отвечать не только перед педсоветом, но и перед милицией. Иначе они уже не отстанут. Никогда. Ни за что. И тут он решился попытаться уйти от уже вовсю нависавшей над ним тени зловещей судьбы.

– Ладно, ребята, я лучше пойду…

И он предпринял самую отчаянную из возможных попыток обойти стороной Султанбека, оттиснув к стене Вована, но мгновенно получил такой удар в солнечное сплетение, что на минуту весь мир поплыл у него перед глазами, пока он пытался глотнуть воздуха и восстановить нормальное дыхание. Часто открывая рот и шлепая губами в попытке вздохнуть, он стал похож на рыбу, которую забавы ради вытащили из аквариума и бросили подыхать на подоконнике первоклашки. Он лишился всякой возможности упираться ногами и сопротивляться, пока его тащили в сторону мужского туалета и с силой вталкивали внутрь. Филипп успел восстановить дыхание, но сильный толчок и нарушенное равновесие, пока он мешком летел на противоположную стену и сползал по грязному белому кафелю, все еще не давали ему возможности нормально соображать.