— Спи.

Сон навалился неожиданно, точно по голове ударили, последней мыслью было: «Что-то в ней есть… загадочное».

— Она его не убьет? — в третий раз поинтересовался Жарк, с содроганием прислушиваясь к доносившемуся с бархана пению. Умаявшиеся за день дерхи дрыхли около костра, двугорбыми тенями застыли верблюды, шумно вздыхали во сне мулы, уютно трещали поленья в огне.

— Ишь, как выводит, — с неодобрением проворчал Жарк и бросил с упреком наемнику: — Ты-то должен понимать, что она поет!

— Я похож на троглода? — вздернул брови Орикс.

Жарк оглядел лысую, в шрамах голову наемника и вынужден был признать, что нет. Но досада никуда не делась, а беспокойство о хозяине лишь возросло. Как он посмотрит в глаза матушке Ирлана, если не убережет ее сына?!

— Пойду проверю — не выдержал, поднялся.

Вспомнил о змеях. Замялся на границе светового круга. Оглянулся с надеждой на наемника — тот был не новичком в пустыне, даже песчаную бурю пережил, но Орикс сделал вид, что спит.

Жарк с завистью посмотрел на расслабленную фигуру охранника, сладко посапывающую на одеяле. Подискутировал с совестью. Выиграл. Кашлянул раз, другой. Громко предложил составить ему компанию. В ответ дождался лишь всхрапа. Разозлился. Хотел было потрясти негодяя за плечо, но вспомнил о шрамах — говорят убийца со сна может пришить даже родственника — и со вздохом шагнул в стылую темноту.

— Я бы не стал ее тревожить, — донеслось ему в спину, и Жарк замер с поднятой ногой, — исцеление требует концентрации. Собьешь — ей придется начинать сначала и, поверь, она не будет от этого в восторге.

Что ему снилось, Ирлан не запомнил. Проснулся от щекочущего лицо солнечного луча. Щурясь, приподнял голову.

Было раннее утро. Песок еще хранил ночную свежесть, но на вершине бархана уже припекало. На востоке алел солнечный шар, и от него расползался, поглощая тьму, розовый рассвет.

Одна часть тела подмерзла, зато вторая, прижатая женским телом, чувствовала приятное тепло. Внутри всколыхнулись забытые ощущения. Женская голова на плече. Его рука на изгибе талии. Ладошка на его груди. И в душе разливались давно потерянные покой и благодать. Словно он вернулся в юность, когда не было никакого проклятия, а сам он свято верил в первую любовь.

Снизу от лагеря раздался обиженный рев мула, и Анди зашевелилась, просыпаясь. Ирлан затаил дыхание — ему до боли не хотелось ее отпускать. Продлить бы этот миг. Желательно навсегда. Но он в который раз выбрал иное.

— Я не успел тебя спросить, — сказал хриплым ото сна голосом. Девушка напряглась, и он прижал ее к себе, не давай ускользнуть, — почему ты ушла из племени? Как оказалась одна в Хайде? И хочешь ли возвращаться?

Анди молчала так долго, что Ирлан успел поссориться с собой, прогнать из головы видения женского тела. Обнаженного. И проиграть в этой битве — Анди из головы выдворяться не хотела.

— Я не троглодка, — выдохнула, наконец, девушка, приподнимаясь и заглядывая ему в лицо, — меня растили как троглодку, но пустыня не приняла. Так бывает. Не каждому дано пройти путем песков. Я, — голос задрожал, и Ирлан ласково обнял ее второй рукой, прижимая к себе как ребенка, — хотела пройти его сама. Доказать всем, что смогу. Но Мать не прощает самовольства. Меня наказали и должны были убить, если бы ты не вмешался.

Если бы дерхи не вмешались, — поправил про себя Ирлан.

— Нам не нужно идти к моему племени. Наш источник исцеляет тело, но не душу. Тебе поможет лишь сердце пустыни.

Вздохнула и призналась:

— Я плохо слышу ветер песков. Мне далеко в этом умении до нудук. И ради себя я бы никогда не обратилась к Матери, но ты… Чужак, не заслуживающий проклятие. Оно не твое. Пустыня сурова, но справедлива. Я верю, она захочет помочь.

— Бесстыдство какое! — заорали внезапно.

Ирлан скрипнул зубами. С сожалением отпустил девушку, и та скатилась с него, встала одним гибким движением, поправила халат и гордой походкой несломленной королевы прошествовала мимо Жарка. Тот стоял с багровым лицом, беззвучно открывая и закрывая рот.

Ирлан сел, дернул плечами, стряхивая песок.

— Вы! — выпучил глаза слуга, словно никогда голых мужиков не видел.

Ирлан потянулся за штанами, надел, накинул сверху рубашку и босяком, с ботинками в руках зашагал вниз с бархана. На полдороге обернулся, посмотрел внимательно на Жарка и проговорил:

— Не придумывай лишнего. А если станешь много болтать, оставлю тебя в первом же оазисе. Пески кормить.

Жарк разом сдулся и пробубнил с видом оскорбленной невинности, поджимая губы:

— Не мое это, конечно, дело, но ведь змея обманом влезла к вам в постель. Вы о матушке своей подумали?

— Жарклан, — протянул с угрозой Ирлан, и слуга обиделся окончательно.

— Господин, касательно аргосца, за которым вы просили присматривать, — секретарь с почтением склонил голову.

Военачальник Хайды генерал Лихс ист Дартэ Лар оторвался от бумаг, посмотрел недовольно, ожидая неприятных новостей. Аргосцы были для него давней занозой. Гордые, наглые, прямолинейные, а главное — богатые. Приезжали в Хайду, швыряли деньги направо и налево, вынюхивали… У самих проклятый на троне. Давно бы уже прирезали или траванули, да новую династию поставили, нет, упрямо пытались найти способ снять проклятие. Как будто оно существовало. Если бы так было, бальярцы давно бы изничтожили песчаных ведьм как заразу без помощи иноземцев.

Целуй ту руку, которую не можешь отрубить, — гласила народная мудрость. Аргосцы же по тупости продолжали свой бесполезный поиск, чем здорово осложняли жизнь генералу. А ну как окажется, что вовсе не проклятием интересуются, а новыми оборонительными сооружениями на границе? Или крупной поставкой оружия, которую они ждали на днях? А потому за каждым новым лицом из Аргоса ненавязчиво присматривали — вдруг шпион?

Сей же молодец, появившийся пару месяцев назад, еще и вел себя крайне подозрительно. Поселился не в облюбованном иностранцами районе, в посольстве не отрекомендовался, в канцелярии регистрироваться не стал, да еще и был обладателем трех дерхов, живя при этом скромно — с одним лишь слугой и выдавая себя за простого ученого.

Общаться со своими соотечественниками аргосец не пожелал, в увеселительных заведениях замечен не был, а занялся любимым делом всех «исследователей» из Аргоса — поиском выживших ведьм или оставшихся от них знаний. Не верили аргосцы в то, что ведьмы передавали свои знания исключительно из уст в уста. Большинство старух и вовсе безграмотны были. Единственные оставшиеся письменные свидетельства — это жалобы проклятых салтасу, да слухи от местных, которые собирали путешественники.

Согласно распоряжению властей, перед тем как покинуть страну, все путешественники обязаны были сдать копии своих записей в архив Хайды. Решение было более чем верно, ибо деньги из казны салтас тратить на глупые исследования не желал, но и оставлять Бальяру дикой и непросвещенной страной гордость не позволяла. Иное дело — налоговые отчисления или учет населения. Там должно быть все четко.

Вот за этими записями аргосцы и охотились, надеясь обнаружить следы ведьм или записи об их проклятиях. Кое-что в архиве действительно было…

Проклятийщики народ замкнутый, в искусство коллег обычно не лезут, но заманчивая самобытность ведьм даже их заставила нарушить собственные принципы и отправиться в пустыню.

О почесывающихся, с крупными проплешинами на голове, с алыми волдырями на коже проклятийщиках из Чорсоха генералу рассказал отец. По приказу салгаса ему довелось лично сопровождать их до границы, дабы проклятые маги не распространяли лишнюю заразу. Но копии записей до сих пор хранились в архиве, как свидетельство первой и единственной магической дуэли проклятийщиков и ведьм.

— Что там с аргосцем? — спросил генерал, нашаривая в ящике стола мидуах*. Привычку курить он приобрел, когда познакомился ближе с кочевыми племенами на границе.