— И возродиться в песках, — закончила мать, смотря на Анди с безграничной любовью и гордостью.

— К чему же они готовятся? — бормотал Жарк, пытаясь по обрывкам чужих слов, по жестам, по выражениям лиц проникнуть в преступный замысел троглодов, а что он преступен — слуга не сомневался.

— За добрыми делами не тащатся за сотни километров, не выгоняют девочку из племени, не допускают, чтобы она оказалась в рабстве, а теперь праздник у них, видите ли, — горячился Жарк, выплескивая свою злость на сидящего рядом Орикса.

Слуга пару раз пытался добраться до чаши вулкана, чтобы убедиться, что хозяину не требуется помощь, но каждый раз на его пути вставал распорядитель, ласково, но с угрозой — как казалось Жарку — улыбался и заверял, что праздник вот-вот начнется и отлучаться из лагеря ну никак нельзя.

— Дэвов они на праздник ждут что ли? — вопрошал Жарк у наемника, понуро возвращаясь обратно. — Ишь, разделись… Телесами сверкают, бесстыдники. И ладно мужики, но ведь и бабы по пояс оголились, одни лишь бусы на груди навешали! Ты только глянь — изрисованы все, прям ходячие картины: и в пятнышко, и в полосочку. Монет на себя повесили, точно кошельков нет. А этот, ты смотри, чьи-то зубы на шею пристроил.

И Жарк мрачнел, сопел, отворачиваясь от «бесстыдства».

С наступлением темноты его беспокойство усилилось. Он собрал вокруг себя дерхов — где угрозами, где подкупом заставив оставаться рядом с палаткой. Помог совет наемника дать им что-то из вещей девушки. Дерхи улеглись на рубашки Анди и рычали на всякого, кто к ним приближался.

А потом…

— Ты слышишь? Кричат что-то, — встрепенулся Жарк, — дар-дук какой-то. Дикари. У меня от них мурашки по коже.

— Было бы их поменьше, — согласился Орикс, — мы бы показали, что значит настоящие воины, а не эти… с палками.

Ожили барабаны, взвыли флейты, рванули к небу костры. Лагерь опустел, потек в ту сторону, откуда слышались крики. Факелы заплясали на фоне темного неба, точно рой гигантских светлячков.

Дерхов тоже потревожила суета. Они старательно принюхивались, молотя хвостами по бокам.

— Есть шанс, — тихонько проговорил Орикс, — сейчас или никогда. Уйдем в скалы, а потом перехватим Ирлана по пути в лагерь.

Дерхи вдруг молниями сорвались с места, устремляясь туда, где собрались троглоды.

Поднявшийся было Жарк опустился обратно.

— Тьфу, — сплюнул.

— Опоздали, — заявил с досадой, — ишь, понесло темное племя… Хозяйку почуяли. Теперь они без нее никуда не уйдут, а без них не уйдет Ирлан. И что я сглупил тогда?! Ведь в последний момент потраву выложил. Не стал брать. Дома для крыс держали. А сейчас бы вон она как пригодилась… В их праздничные котлы-то. А теперь как из рук дикарей хозяина с девчонкой доставать будем?

И мужчины одновременно вздохнули.

— Пошли хоть проверим, что они с ними делать станут, — предложил Орикс и зашагал, не оглядываясь к эпицентру праздника.

Жарк, все еще остро переживая собственную глупость, потянулся следом. Уперся в спины. Обнаженные. Щедро разрисованные белой, синей и красной красками. Со шкурами животных вместо перевязи.

Подпрыгнул, но ничего не увидел — спины стояли плотно. Похлопал ближайшего по плечу. Извинился. Попросил пропустить — словно с камнем поговорил. Спины стояли, не шелохнувшись. Воняли натертыми маслами. Блестели ими же. И протиснуться внутрь дикарской толпы нормальному человеку достойных габаритов не представлялось возможным.

Жарк плюнул в который раз за вечер, ощущая, как заканчивается слюна, а вот досада заканчиваться не думала. Но долг звал, и Жарк со вздохом: «Эх, родимые» плюхнулся на четвереньки и пополз, извиваясь между ног троглодов. Пару раз ему наступили на руки, один раз прижали голову, но он упорно, протискивался вперед, чтобы, наконец, достигнуть цели.

— Хозяин! — рванул в круг к носилкам, на которых лежал Ирлан. Бледный-то какой, холодный.

— Хозяин! — затряс за плечо, обмирая от мысли, что он трясет за плечи труп.

— Не бойся, жив он, — к нему обернулась какая-то старушка. Говорила на бальярском она с трудом, коверкая слова, но Жарк был рад и такому.

— А что холодный, так с горячей кровью никому оттуда не выбраться. Если хочешь, чтобы его согрели, — старушка махнула рукой, и вперед выступили две краснокожие красавицы, — завтра встанет уже здоровым.

— Это? Это! Это-о-о!

У Жарка закончились слова, а красавицы, призывно улыбаясь, уже подходили, явно планируя покушение на хозяйское тело.

— Прочь! — гаркнул Жарк, грудью бросаясь на Ирлана и прикрывая от жадных дикарских рук. — Сам согрею!

Старушка вскинула брови, в глазах мелькнуло странное выражение. Она перевела взгляд на вторые носилки, где лежала Анди. Нахмурилась. Пробормотала:

— Да, не может быть. Тьфу, закружил темный, — выругалась на Жарка и, повернувшись к стоящим рядом мужчинам, отдала приказ на своем языке.

Те честно попытались поднять носилки, не сгоняя чужака, но шесты опасно захрустели под двойным весом, и Жарк сдался, сполз, но ледяную руку Ирлана из своей не выпустил.

— Нам еще горячих камней бы, под бока положить, — Жарк суетился в палатке около хозяина.

— Ты что стоишь? — накинулся на вернувшегося Орикса. — Если не помогаешь, то хоть выясни, что там с Анди.

— Анди дерхи охраняют, — пожал плечами наемник, — они не позволят ее ни сжечь, ни сварить, да и кажется, нашу девочку здесь любят.

— Странная у них любовь, — ворчал Жарк, накидывая на Ирлана покрывала, — сначала выгнать, заставить пройти через такое, а потом — любовь! Праздник! Срамота, одним словом, — подвел итог. Посмотрел вопросительно на Орикса, расстегивая рубашку.

— За камнями схожу, но греть его не буду и не проси. Надо было на местных соглашаться, — мотнул головой наемник.

Жарк покраснел, запыхтел:

— Сам справлюсь, а этих… не подпущу. Чтобы потом хозяин заразу от них какую подцепил.

Орикс закатил глаза и пошел искать камни.

Переодеваться Анди помогала сама нудук. Сама же нанесла ритуальный узор на кожу, протерев ее перед этим отваром особых трав, чтобы вернуть привычную красноту, побрила виски, покрасила волосы, заплела особым образом косу, вплетя в нее разноцветные шнурки.

На шею Анди легло тяжелое многоярусное ожерелье, придавливая обнаженную грудь. Из одежды на ней была лишь короткая кожаная юбка. На щиколотках, запястьях позвякивали многочисленные браслеты. Глаза казались больше из-за черной подводки и ярко-алой краски на веках, на лбу блестело монисто.

Анди смотрела на себя в медное блюдо и не узнавала. Эта взрослая красивая женщина не она. Хотя… Кто она на самом деле? Троглодка? Рабыня? Хозяйка дерхов? Женщина аргосца? Она точно потерялась среди песков. Перед ней лежало сколько путей, что она не знала, какой выбрать.

— Аргосец, — спросила у наносившей на кожу алый рисунок нудук, — с ним все в порядке? Он был проклят.

— Ветер мне рассказал, — кивнула женщина, — но ты, Анди-Риэль, заплатила за него правильную цену. Мать осталась довольна, проклятие снято. Я дам тебе попрощаться с ним. А завтра… отпусти его. У него своя дорога, и ты это знаешь.

Анди поморщилась, услышав свое полное имя. Опустила взгляд, кусая губы. Сердце заныло. «Отпусти его». Оно было не согласно.

— Ты такая красавица! — восхитилась мать, когда девушка вышла из-за занавески.

Анди вымучено улыбнулась. «Отпусти его» было похоже на яд. Оно иссушало душу, въедалось под кожу, выжигало, испепеляя, сердце. Сейчас Анди была готова даже признать себя его рабыней, чтобы избавиться от мучительного выбора. Или сделать его своим рабом. Приковать к себе. Племя поможет и даже одобрит. Но будет ли счастлив Ирлан? На чужбине в жаркой пустыне? Ответ звучал приговором. Они из разных миров… Север и юг. Им не сойтись.

Стоило Анди шагнуть из палатки в прохладу ночи, как барабаны оглушили дробью, им вторили флейты, но громче их были крики людей. Анди остановилась. Понимание — они здесь ради нее — сбивало с ног. Заставляло сердце биться в ритме боя барабанов.