— Жарк, — простонал Ирлан, пытаясь отвязаться от ушлого бальярца, жаждущего непременно всучить ему рулон шелка. Зачем шелк в пустыне Ирлан не представлял, зато торговец смерть как желал избавиться от давно уже таскаемого по рынку рулона:

— Уважаемый, только посмотри. Не шелк — ветер! Прохладный, точно вода. Прикроешь таким свою драгоценность — кожа белее снега останется.

Ирлан припомнил лицо троглодки. За последние дни кожа у девушки действительно чуть посветлела, но все равно выделялась среди других своей краснотой. До белизны там было… еще белеть и белеть. Но лицо — это ерунда, а вот характер…

«А может, правда, купить шелк? Завернуть в него и вывезти ночью, чтобы никто не увязался? Еще и обмотать этим рулоном с ног до головы, дабы шага ступить не могла».

А в голове зазвучали возмущенные слова Жарка:

— Господин, вы же не собираете доверить ей путь? Помяните мое слово, заведет нас в погибель, а сама уйдет сквозь песок, только и видали…

— Сквозь песок здесь уходят умирать, — проговорил Орикс, подходя ближе, — а что касается дороги — до Нурсовых врат я вас и сам доведу, а там местного наймем. Только к троглодам нас никто не поведет. Гостей там не любят, зато удобрять песок считают крайне полезным.

Намек вышел мрачным, и Жарк побледнел.

— Идем до Нурсовых врат, а там на месте решим, — поставил точку в споре Ирлан.

— Господин, — за рукав дернули, возвращая в реальность, — только посмотрите. Не шелк, а радость души.

И алым заструился тонкий блестящий материал в руках торговца. Прям как кровь, — подумал Ирлан, но неожиданно ему представилось, как льнет шелк к девичьей коже, как облегает точеную фигуру, как красиво оттеняет черные волосы и красную кожу.

— Беру, — согласился внезапно и крикнул через двор: — Жарклан, расплатись, а потом гони всех прочь. Мы выходим через неделю, еще успеем закупиться.

Главное, что с магом договорился, и завтра утром тот обещал зайти к ним.

Барухи* — доступные женщины

Вышли через два дня. Ранним утром, едва начало светать, они стояли перед Западными вратами.

— Кто такие? — зевая, спросил стражник.

— Господин Асирган со слугами и охраной, — проговорил Ирлан, соскакивая с повозки и с поклоном подавая стопку документов. Одетый в простую одежду, с непричесанными волосами и дурным, от раннего подъема, настроением он был совсем не похож на себя. Голос и тот изменился.

— Что за надоть такая с утра? — солдат изучающе оглядел небольшой караван — пара повозок, запряженная мулами, один верблюд с походным шатром и пятнадцать порожних. Подозрительно.

— У господина гемульская лихорадка, — с почтением пояснил Ирлан, подходя к повозке и откидывая полог. Оттуда раздался хорошо различимый стон, — едем в Ануньский монастырь за исцелением.

Солдат поморщился. Гемульская лихорадка была крайне неприятным заболеванием. Заразившийся покрывался красными язвами, раздувался, точно опившийся ишак, потел и вонял, словно пожиратель навоза. Но проверить надо. Командир — зверь. Три шкуры спустит, если что не так.

Стражник огляделся.

— Эй ты, — крикнул мальчишку водовоза, — глянь, что там и доложи.

— Да, господин, — кивнул мальчишка, опуская ручки тележки с бочкой на землю.

Нырнул в повозку и тут же метнулся обратно, зажимая ладонью рот. Его вид говорил сам за себя. Волна удушающей вони дошла и до солдата, и тот поспешил отойти в сторону.

— Там что? — ткнул во вторую повозку.

— Вещи больного, — ответил слуга, — согласно распоряжению салгаса все, до чего касался больной, должно быть вывезено из города вместе с ним.

— Знаю-знаю, — замахал руками солдат, которому резко расхотелось проверять вторую повозку.

— А кто там? — махнул в сторону шатра.

— Жена больного, — ответил слуга, добавляя шепотом: — Все время не отходила от его постели.

Солдат отступил еще на шаг.

— Какая хорошая, — скрипнул зубами — вонь расползалась по площади перед воротами, даже у верблюдов были такие морды, словно их вот-вот стошнит, — правильная жена.

Махнул рукой, освобождая проход:

— Проезжайте, — скомандовал, прикрывая лицо рукавом, — господину скорейшего исцеления.

А ему самому — чтоб мимо пронесло, и солдат вознес короткую молитву небесам.

Ануньский монастырь принимал всех страждущих и больных, и был единственным местом, где брались лечить гемульскую лихорадку. Ходили слухи, что кому-то удалось исцелиться, и теперь больные сползались туда в последней надежде избавиться от болезни.

Скрипнули колеса, первая повозка тронулась с места, следом за ней поползла вторая. Ею правил бандитского вида здоровяк, от вида которого внутри стражника раздался звоночек тревоги, но вонь быстро отбила охоту разбираться, кто там — охранник или слуга такой странный.

— Быстрее давай, — шлепнул по заду крайнего верблюда, срывая на нем злость. Караван ускорился, пропадая за воротами, а солдат еще долго не мог унять чувство тревоги.

— И почему я? — простонал Жарк, выбираясь из повозки.

Они остановились на привал на берегу реки. Скрылась из вида Хайда, и скоро им предстояло свернуть с дороги, ведущей в монастырь, на север.

Вид у слуги был страшный: алыми звездами выделялись на коже язвы, лицо распухло, а запах… Дерхи предупреждающе скалили зубы, отворачивая морды в сторону.

— Это потому, что я самый толстый, да? — и он потянулся почесать щеку.

— Не трогай, — предупредил его Ирлан, — к вечеру полегче станет, а через два дня и следа не останется.

— Если маг не обманул, — проворчал Жарк.

— Мы ему столько заплатили, — успокаивающе произнес Ирлан.

Анди подошла, молча подала кружку с водой, Жарк с жадностью присосался.

— Еще и мужем этой, — закашлялся, подавившись, — позор до конца моих дней.

— Хватит, — оборвал его Ирлан, — а то на самом деле заставлю жениться, — пригрозил.

Анди за его спиной зло сверкнула глазами, выразительно провела ладонью по горлу. Жарк открыл было рот — возмутиться, но наткнулся на взгляд хозяин и счел за лучшее промолчать.

— Господин, они покинули Хайду, — с поклоном сообщил слуга.

— Как? — подскочил с места Лаврус.

Раздосадовано проследил, как чашка с чаем, не выдержав резкого толчка, опрокинулась, заливая бумаги. Крайне нужные бумаги…

Слуга с извинениями бросился убирать. Лаврус только рукой махнул — все одно к одному. Сначала этот бедолага аргосец. Угораздило же их связаться с песчаными ведьмами…

В самой Бальяре мнения разделились. Кто-то считал, что отправить дочь песчаной ведьмы в Аргос было хитрым планом, мол, рано или поздно свободолюбивая и избалованная девчонка прокляла бы Ашира Третьего. Кто-то утверждал, что сам салгас не был в курсе, кем является мать дочери и его наложница. Молодой, дурной, охочий до женщин — гарем салгаса был одним из самых многочисленных за всю историю Бальяры. А вот наследников Создатель салгасу не дал. Единственную дочь родила одна из наложниц, да и то, поговаривали, не без колдовства.

После падения Бальяры салгаса по-тихому траванули, трон занял его младший брат, который уже имел трех сыновей в наследниках.

Сколько точно обитало песчаных ведьм в песках, не знал никто. Их боялись и одновременно уважали — они могли сделать то, что другим было не под силу. Могли сотворить самое черное проклятие, а могли излечить от бесплодия. Одной рукой убивали, другой — исцеляли. Но вот злить песчаную ведьму было гиблым делом. Об их злопамятстве ходили легенды, и под проклятие попадал не только виновник, но и его семья.

Потому, когда в Хайду пришли посланники Аргоса с требованием выдать ведьм, сидевший тогда на троне салгас согласился, тщательно скрывая радость. Уничтожить опасных и вредных старух чужими руками — да об этом можно было лишь мечтать!

— Если они ушли на рассвете, — Лаврус остановился около карты.