От мысли, что получат — да, он так решил, — полегчало.

Пыль медленно оседала, открывая разоренную кухню. Жарк скользнул растерянным взглядом, снова выругался. Взлохматил волосы. Это не досадное происшествие, а целая трагедь. Полка висела на одном гвозде, под ней валялись разбитые горшки, выпотрошенный мешок из-под муки. Один из горшков опрокинул котел, и ужин вытекал на пол, наполняя кухню запахом тушеного мяса и овощей. Мужчина переступил — под ногами скрипнули остатки тарелок, которые он сам смахнул с буфета. А по всей кухне белым снегом лежал тонкий мучной слой. Не хватало лишь одного предмета — тарелки с едой для троглодки.

— У-у-у-р-р, — издал боевой клич Жарк и, горя жаждой мести, выскочил из кухни, потрясая все тем же полотенцем. Запнулся об удивленный взгляд хозяина, замер посередине двора, открывая и закрывая рот.

— Почему в таком виде? — вскинул брови Ирлан, оглядывая присыпанного белым — точно он решил податься в пекари — слугу. — И можно полюбопытствовать, кого ты собрался прибить полотенцем? Воришку? Боюсь, местным оно не угроза.

Жарк выпустил воздух, сдулся. Вытер лицо полотенцем, еще больше размазав муку. Сокрушенно вздохнул. Открыл было рот, но передумал — начни он жаловаться на произвол животных, совсем себя дураком выставит. Ирлан только посмеется и все.

— Простите, господин, я не разглядел, кто это был. Услышал грохот, прибежал на кухню, а там… Посмотрите сами. И, боюсь, ужин придется заказывать в соседней таверне.

Ирлан задумчиво хмыкнул, прошел в дом. Жарклан засеменил следом, зажимая нос. Чихать хотелось нестерпимо.

Анди прикрыла дверь сарая и тоже задумалась. Толстяк не сдал дерхов. Странно.

Придвинула к себе тарелку, сдула муку, пальцами подцепила кусок мяса. Прожевала. Блаженно зажмурилась, потом уважительно покосилась в сторону дома. А слуга, оказывается, умеет готовить. И за это она ему готова простить все, кроме обвинений в порченности.

Облизнула пальцы, отправила в рот следующую порцию — ложку дерхи не принесли. Саму тарелку притащил лазурный, удерживая ее в пасти и подпирая кончиком хвоста. Удивительная дрессировка. Прям хочется тому, кто занимался животными, устроить ночь великой памяти.

Анди с удовольствием съела все, до последнего кусочка. В животе образовалась приятная тяжесть, и мысли потекли… одна лучше другой.

— Сбегу, — повторила вслух Анди. Зажмурилась, уже ощущая жаркое дыхание пустыни на лице. Пусть племя ее выгнало, она может попытать счастье в оазисах Жербы. Там принимают всех, а девушек особенно. Придется, правда, выйти замуж, но можно попробовать доказать свою ценность и другим способом. Она ведь многое умеет, правда, многое.

Сбежать же от северянина казалось делом простым — ее даже не охраняют. Уйти от патрулей Хайды будет еще проще — эти сонные мухи просыпались лишь на закате, вылавливая перебравших граждан. Приличная одежда не привлечет внимания работорговцев, платок на голову скроет ее принадлежность, а кожа посветлеет за пару дней… Тогда и можно шагнуть на путь песков.

Оставался единственный вопрос — что нужно в Хайде чужаку и когда он собирается обратно.

Купец? Не похоже. Ни товаров, ни слуг. Наемник? Такой не стал бы торговаться со жрецом. Богатый сынок, который решил попутешествовать на деньги родителей?

Анди вспомнила сталь в голосе северянина, когда тот общался с целителем. Да, этот человек явно привык командовать, он точно из благородных. Но что ему нужно в Хайде?

* Самум — ветер с пустыни, как правило несет с собой пылевые бури.

— Господин, — Жарклан принес в гостиную ужин из таверны. С тоской оглянулся в сторону кухни — как не вовремя дерхи решили проявить характер.

Местным Жарк не доверял, подозревая во всех происках. Потравят, а потом ограбят, — билась в голове навязчивая мысль. Да и пища в Хайде была… слишком острой, слишком мясной и жирной. А от выдержанных в меду сладостей слипались зубы. Свежего молока на рынке не достать — жители Хайды предпочитали употреблять в питье кислое и слегка подсоленное — тьфу, извращение, а не напиток. Еще и молоко брали кобылье или верблюжье. То ли дело коровье, — помечтал Жарк.

— Поставь, — кивнул на стол Ирлан, не отрываясь от свитков. Поднос приземлился на угол, свободный от бумаг.

Жарклан постоял, ожидая реакции. Не дождался. Господин так и продолжал тратить жизнь на буковки. А еда-то стынет… Потом будет холодное есть. А что может быть хуже застывшего мясного жира?!

Кашлянул, привлекая внимание. Ирлан поднял голову.

— Нашел, что украли? Или что-то с рабыней? Как она, кстати?

Жарклану хотелось ответить, что они здесь сдохнут, а вот троглодка останется живее всех живых, но сдержался.

— Если и украли, то немного. Больше набезобразничали, — отмахнулся, уже смирившись с тем, что придется потратить ночь на уборку, иначе завтра хозяин и завтрака нормального не получит.

— Рабыня в порядке. Ест, спит, отдыхает.

А вот неодобрения в голосе скрыть не удалось. Ирлан нахмурился.

— Как ее зовут? — спросил, и Жарк заморгал от неожиданности. Как-как… Будто у раба есть имя. Какое хозяин придумает, такое и будет. Троглодка, например, вполне подойдет. Или ленивая тварь. Еще можно дурой звать, тоже неплохо.

— Я правильно понимаю, — Ирлан верно расценил затянувшуюся паузу, — что за целый день ты не удосужился с ней поговорить? И даже выяснить имя?

— Как будто у меня другой работы нет, — проворчал в сторону слуга.

— Жарклан! — повысил голос Ирлан, и Жарк почувствовал, как в груди запекло от обиды. Ему! Верному и преданному! Он ночей не спит, печется о хозяине. Чтобы сыт, одет и обут был. А его тут какой-то рабыней попрекают?!

— Если интересно, так сами и спросите, а мне на кухне порядок наводить надо.

Ирлан со вздохом проводил взглядом слугу. Тот даже спиной ухитрялся выражать недовольство. Прав был старший брат, когда рекомендовал взять с собой кого-нибудь из конторы — и проще, и надежнее, помощь опять же, — но семейное дело слишком деликатно, чтобы посвящать в него кого-то еще. Да и простой помощник торгового представителя не мог иметь больше, чем одного слугу.

Бальярское государство жило правилами. Здесь сапожнику было неприлично ходить в дорогих кожаных сапогах, а прачка не должна была украшать платье шелковой вышивкой. А зайди в магазин туалетных ароматов продавец фруктов — это вызвало бы скандал.

Статусы и ограничения — каждый знает свое место — были тем фундаментом, на котором строилась и росла великая империя Бальяры. Впрочем, великой она оставалась лишь в истории, да на бумаге. За последние две войны территория уменьшилась втрое, а высокая дань, которой страну обложили победители, окончательно подорвала экономику. И все-таки они трепыхались. Строили планы. Мечтали о реванше. Тратили деньги на армию, а не на граждан.

— Ты присмотрись там, Ирлан, — попросил Арес Тархович, — понимаю, едешь по личным делам, отпуск вон даже взял…

— Вы его не подписали.

— Потому и не подписал, — согласилось начальство, — регион непростой, наши там работают, но не слишком успешно. Местные изворотливы, продажны, а верить их слову… проще самому сказки писать. Ты же человек новый. Взгляд свежий. Оглядись. Может, что и получится. Рэстер недавно письмо присылал, говорит, что-то в воздухе сгущается. Просил человечка. Но у Рэстера возраст. В таких годах везде сгущения мерещиться будут. А личное… Я распорядился. Рутиной тебя нагружать не станут. Занимайся личным, сколько надо.

Ирлан и занимался. В торговом представительстве не светился, в посольстве о нем не знали. Представление к высокому двору затягивалось, что здесь было не редкостью. Ирлану эта задержка была лишь на руку. И вроде работал аккуратно, но поди ж ты… Сегодня засек хвост. Вели топорно, но это не значит, что завтра не приставят кого-нибудь пошустрее. И вот совсем непонятно — где он прокололся.

Потер глаза. Устал. Еще и эта раздражающая жара, лживые улыбки тех, с кем приходилось работать и жадность во взглядах, стоило зазвенеть монетам в кошельке.