Факелы, лица, улыбки, крики, запахи еды, костров — все это обрушилось на ошеломленную девушку, помогая осознать, что она действительно вернулась в племя и что она — дар-дук. Сердце и душа племени. Его путеводная звезда, заступница перед лицом Матери и голос богини.

Потом был ритуальный костер. Пение. Холод лезвия, рассекающий кожу и тридцать капель в чашу с молоком, отчего то стало розовым. Эта кровь, разбавленная в молоке, которую по глотку отопьет каждый троглод, станет их связью с дар-дук. Отныне она защита племени.

А после настало время плясок: безудержных, наполненных радостью обретших защитницу людей. И время пира: сытного, со сладким финиковым вином, с нежным копченым на углях мясом, со свежими лепешками, сыром и оливками.

Она смогла улизнуть, только когда небо начало светлеть на востоке, а звезды уходить одна за другой. Кивнула дремавшему у палатки Ориксу, потрепала по голове дрыхнувших там же дерхов, откинула полог и проскользнула внутрь.

Жарк сонно поднял голову с груди Ирлана. Моргнул осоловело, не узнавая ее в полумраке палатки — угли жаровни едва давали свет.

Анди устало сняла через голову тяжелое ожерелье, и Жарк, наконец, ее признал. Охнул, покраснел, сунул голову обратно под покрывало. Понял, что делает что-то не так.

— Я не смотрю, — сообщил он, вылезая из-под груды наваленных на Ирлана покрывал.

Выполз и слепо зашарил вокруг одной рукой, второй прикрываясь покрывалом точно стыдливая девица перед мужчиной.

Анди хмыкнула. Улыбнулась. Жарк… был Жарком. Милым и почти родным. Пододвинула рубашку ему под руку, и слуга обрадовано ухватился за нее.

— Ты не думай, я ничего там не увидел, — бормотал он себе под нос, застегивая пуговицы и продолжая держать глаза крепко зажмуренными.

— Зато я увидела все, что хотела, — не удержалась от ехидства Анди.

Жарк замер. Шумно сглотнул.

— И мне не очень понравилось, — добавила она.

Мужчина выдохнул. Буркнул раздраженно:

— Я тебе в отцы гожусь, бесстыдница.

Провел рукой по волосам. Засопел. Потом спросил:

— Прощаться пришла?

Анди не ответила. Зачем слова, когда они уже озвучены.

— Ладно, — как-то подозрительно шмыгнул носом Жарк, — прощайтесь, мешать не буду. Чего уж там, — махнул рукой и, не открывая глаз — Анди едва успела убрать жаровню с пути, пополз на выход.

Анди с тоской посмотрела вслед. Она будет скучать. Сбросила юбку, сняла браслеты и юркнула под покрывала.

Орикс, приоткрыв один глаз, наблюдал выползающего из палатки Жарк. Потянулся, зевнул — спать хотелось неимоверно, но желание поддразнить оказалось сильнее.

Поднялся, ежась от утреннего холодка. Лагерь еще не спал, но ночное буйство праздника уже стихало, оставляя после себя спящих прямо на песке троглодов. Храпели они, кстати, как обычные, перебравшие алкоголь, люди.

Орикс дошел до остановившегося на десяти шагах от палатки Жарка. Присел рядом. Бездумный взгляд слуги был устремлен на розовеющий край неба.

— Заметил, какой она стала? — спросил Орикс, ныряя рукой за пазуху. — Настоящая троглодка. А взгляд? Точно подменили.

— Испортили девочку, — согласился глухо Жарк, остро переживая всю ситуацию в целом и свое, не поддающееся логике, поведение.

— Как ты решился их вдвоем оставить? — не скрывая сарказма, поинтересовался Орикс, доставая из-за пазухи плетеную флягу, открывая ее и заманчиво взбалтывая перед носом Жарка. Слуга подался вперед, вдыхая острый, перебивающий дыхание запах финиковой браги. Сглотнул. Помотал головой.

— Мне сейчас нельзя, — заявил твердо, оглядываясь на палатку.

— Тебе сейчас нужно, — с уверенностью бывалого человека заметил Орикс. Махнул браги. Хыкнул. Занюхал рукавом. Просипел: — Забористая. Хорошо пошла.

Жарк проводил жадным взглядом сию манипуляцию и решительно не поддался… угрызениям совести.

— А давай! — протянул руку. Получил флягу. Принюхался, морщась. Повздыхал о родном самогоне — на чужбине и самогон не тот — глотнул. Закашлялся, прижимая ладонь ко рту. Помотал головой, восстанавливая дыхание.

— Зверь, а не брага, — припечатал, вытирая выступившие слезы.

Через полчаса.

— Ты понимаешь, она такая… Ун-н-ни… — запнулся Жарк на сложном слове.

— Уникальная, — помог Орикс, придерживая заваливающегося вперед слугу.

— И где он еще такую встретит?! — спросил Жарк у своих сапог.

Орикс согласно кивнул. Такую — нигде. А троглоды-то как обрадовались. Праздник закатили в честь девчонки. Наверняка всему виной их путь песков, о котором он краем уха слышал. И ведь точно. Если подумать, то все становится на свои места: рабство, дорога к сердцу пустыни, помощь чужаку. А как прошла испытания — добро пожаловать домой.

— А они, — Жарк попытался встряхнуться, сесть ровнее, — дикари. Ее не отпустят. Вот я и решил. Н-н-не мешать. П-п-пусть попрощаются. М-м-матушка, главное, не узнает.

— Молодец! — хлопнул его одобрительно по плечу Орикс. — Уважаю.

У него самого уже мутилось в голове. Сказывалась бессонная ночь, выпитое и горечь на сердце, которую не смыть даже крепкой брагой.

— Спасибо! — всхлипнул вдруг Жарк, обернулся к нему, крепко обнимая.

Орикс потрясенно застыл.

— Ты что это? Брось! — он осторожно погладил трясущиеся плечи слуги. На его груди шумно всхлипывали, сопливили рубашку, стонали и что-то невнятно бормотали.

Орикс мрачно выругался. Хмель ушел, оставив после себя безрадостное послевкусие. Чтобы он еще раз налил этому? Никогда!

— Все наладится, вот увидишь, — попытался утешить, ощущая ужасную неловкость. Все его знакомые мужики, перепив, или становились болтливыми точно кумушки на базаре, или драчливыми точно петухи. Заканчивали, правда, одинаково — где-нибудь под столом, но вот рыдающих Орикс до сих пор не встречал.

Наемник прислушался к изменившейся тональности рыданий. Хмыкнул. Отодрал от себя Жарка, тот возмущенно всхрапнул, и уложил на песок. Проспится, ничего же не вспомнит. Вот тогда Орикс ему и напомнит. Все.

Он со злорадным предвкушением покосился на «персика».

Вместе с хмелем улетучился и сон. Орикс мрачно уставился на пламенеющий восход, ощущая жгучую зависть к сладко посапывающему Жарку.

— Ты мне снишься? — спросил Ирлан, проводя рукой вдоль обнаженного тела девушки.

— М-м-м, — отозвалась Анди, прижимаясь плотнее, — тогда пусть это будет лучшим сном.

Ирлан перевернулся, нависая сверху. Всмотрелся в лицо девушки. Прищурился недовольно, заметив бритые виски, рисунок на коже. Вздернул брови, спросив:

— Что я пропустил?

— Мое племя, — со вздохом призналась Анди, — их помощь, гм, несколько своеобразна.

Мужчина повел плечами, покрутил, морщась, головой.

— Я заметил. Но зачем ты им понадобилась?

На эту тему говорить Анди не хотелось. Не сейчас, когда наступающий рассвет крал лучшие мгновения.

Она обняла Ирлана за шею, прижалась, ощущая, как напряжено тело мужчины. Прикоснулась губами к виску. Прошептала.

— Это мой путь. Тебя они не тронут.

Ирлан опустился, придавливая ее своим весом. Выдохнул. Проговорил зло:

— Не думай от меня отделаться. Так просто я не сдамся. Твоим придется меня убить, если они захотят тебя забрать.

Анди не сдержала счастливой улыбки. Ее мужчина готов ради нее умереть. Она обвила его торс ногами, стремясь прижаться к нему каждой точкой обнаженного тела.

Ирлан рыкнул, попытался отстраниться, но Анди не дала.

— Тебе придется меня убить, если ты хочешь от меня отделаться, — вернула его слова.

Ирлан сдался, задышал часто, упираясь лбом ей в плечо.

— Ты должна была сначала выйти за меня, — проговорил, озвучивая давние планы, — и после свадьбы я внес бы тебя в спальню на руках.

Анди позволила себе представить, как это было. Она в… пусть будет синем платье. С цветами в руках. Вокруг гости, у всех непривычно светлые лица. Странные одежды. А еще у них в руках кувшины с водой, и они выливают ее на молодоженов, желая им долгой и богатой жизни.