Закат буйствовал, над головой небо из остро-лазурного переходило в розовый, постепенно краснея до дикого багрянца, а за спиной уже собиралась тьма, готовясь обрушиться на пески.

— Красота, — объявил, вернувшись из похода за бархан Жарк, — аж за душу берет. Был бы художником, рисовал бы лишь закаты в пустыне.

Анди хмыкнула, но посмотрела благосклонно — похвала пустыне была ей приятна.

— Далеко только не отходи любоваться красотами, — предупредил Орикс, присаживаясь на седло у костра, — а то тут змейки любят ползать. Один раз цапнет — ничего, а вот если второй, даже через тридцать лет, верная смерть. Кости внутри растворятся, превратившись в желе. Так что под ноги смотри чаще. Хотя… у них чешуя желтая, на песке не видно.

Жарк замер. Сглотнул. Опустил взгляд себе под ноги. Осторожно, ощупывая взглядом уже плохо различимый в сумерках песок, шагнул к костру.

В сотый раз проклял пустыню, поездку и себя, глупого.

— Чашля пуглива, сама не нападет, — произнесла Анди, и Жарк взглянул на нее с благодарностью — от сердца отлегло.

— Но любопытна, — парировал наемник, — любит выползать на шум.

Жарк помертвел и поклялся — никуда больше в темноте не ходить. Лучше потерпеть.

От песков потянуло холодом, Жарк надел халат, потом закутался в накидку. После целого дня на жаре его начала бить дрожь, и холод казался обжигающим.

— Жуткое место, — ворчал он, подсаживаясь к самому огню, — днем жара, ночью холод такой, что зубы сводит.

— Зато звезды какие, — Ирлан поднял лицо к небу. Там сверкающим куполом раскинулось ночное небо. Бархатная темнота жила миллиардами огней, сверкала сгустками туманностей, завораживала чуждой красотой. Мозг не мог вместить в себя это величие вселенной, как и понимание того, какое расстояние их разделяет.

— Звезды, тьфу, — не согласился с ним Жарк. — Какая с них польза? Солнце греет, луна светит, а звезды? Мерцают себе без толку.

— Не скажи, — проговорил Орикс, — звезды — это души, попавшие на небо, и светят они умершим, чтобы те не потерялись по дороге или не попали в лапы дахсам — темным духам, которые караулят в темноте между звезд. И если станешь долго смотреть на звезды, можно приманить одного. Он вселится в тебя, и ты станешь одержимым.

Ирлану вспомнилось, что троглодка точно так же рассуждала о звездах. Значит, верование о небесном пристанище душ широко распространено в Бальяре.

Он запрокинул голову, пытаясь вобрать в себя огромный, мерцающий мир. В пустыне тот был гораздо ближе, чем на родине, а сами звезды казались ярче, крупнее. Они притягивали взгляд, настраивали на мистический лад. Ирлану и самому теперь казалось, что за каждой точкой действительно прячется чья-то душа, а не мертвый кусок камня.

— Проклятым? — уточнил он, пытаясь связать местные верования с Аргосскими

— Не, — помотал головой наемник, — проклятые — это другое. Одержимые с виду обычные люди, только чудят иногда. Могут убить кого-нибудь, если дух им прикажет. А еще они говорят на разные голоса. Видел одного такого на рынке. Ему задать вопрос, он тебе ответит, не размыкая губ.

— Дикари, — пожаловался костру Жарк, — звезды — это сгустки пламени, вроде нашего солнца, только очень далеко, а говорить, не размыкая губ, могут чревовещатели. К нам приезжал один с цирком. У них голос из живота идет.

Орикс недоверчиво прищурился. Налил себе в кружку еще чая из котелка. Помолчал, потом спросил:

— Зачем тогда так много солнц? Кому они нужны?

— Откуда я знаю? — раздраженно дернул плечом Жарк, поправил сползшее покрывало.

— Вот видишь, — наставительно произнес Орикс, — не знаешь. А я знаю, что это пристанище душ. Нас много, потому и звезд столько, что не сосчитать. Или будешь спорить с тем, куда мы уходим, когда умираем?

Жарк недовольно завозился, в теологических спорах он был не силен и сейчас с досадой искал доводы для упрямого дикаря.

— Не все туда уходят, — возразила Анди, добавляя: — Кто-то станет песком.

Зачерпнула пригоршню, пропустила сквозь пальцы. Падающие песчинки заиграли в свете костра.

— Я лучше на небо, –заявил Жарк, отодвигаясь от троглодки, — чем в вашей пустыне носиться безмозглым песком.

— Это честь, — вступилась за свою богиню девушка.

— Конечно-конечно, — с кислым выражением согласился слуга, ни разу не поверив.

Анди с закаменевшим лицом встала, забрала котелок с остатками еды и направилась в сторону ближайшего бархана.

— Что это она? — заволновался Жарк, которому от брошенного на него взгляда девушки стало не по себе, и в голове зароились подозрения.

— Пошла умилостивить пустыню, чтобы она не прогневалась на твои слова и не наслала на нас погибель, — пояснил Орикс, невозмутимо потягивая чай.

Жарк побледнел.

— А может наслать? — заинтересовался Ирлан. Он нисколько не волновался насчет Анди и гнева богини, а вот послушать об опасностях пустыни было полезно.

— Попадал я пару раз в песчаную бурю, — с видом бывалого начал рассказывать наемник, — последний раз думал заживо похоронит. Не видно не зги. Все вокруг желто-серо. Ветер воет — страсть. Песок лезет в рот, в нос — только тряпкой и спасаешься. А по коже сечет, зараза, точно острыми колючками, а не песком кидается.

Помолчали. Потом Жарк нервно спросил:

— Не слишком ли она долго?

Орикс с сожалением заглянул в пустую кружку, вытряс последние капли на песок, убрал в сумку.

— Если сочтет, что объедков нашего ужина недостаточно, может и жертву принести. Зверя там или человека. А вообще здесь уважают головы. Причем отрезать надо обязательно у живого, после вытащить язык, мелко порезать, обвалять в золе и съесть — тогда к тебе перейдет сила и удача убитого. Тело надлежит сжечь, пепел развеять по пескам, чтобы мертвец тебя потом не тревожил, ну а головы сушат и вешают в жилищах. Говорят, помогает от темных духов и приманивает удачу.

— Прям отрезают и вешают? — с придыханием спросил Жарк. Оглянулся, точно троглодка уже стояла у него за спиной с ножом в руке. Пробормотал: — Ножи-то все на месте.

Орикс поманил его к себе, а когда слуга наклонился, произнес, понизив голос до сокровенного шепота:

— Троглоды и голыми руками могут оторвать.

Жарк отшатнулся, свалился с тюка, на котором сидел, угодил ногой в костер, зашипел, выдергивая пострадавшую конечность, оглянулся и завопил — за спиной темным призраком стояла Анди. Девушка удивленно вскинула брови, холодно посмотрела на хватающего ртом воздух слугу и перевела взгляд на Ирлана:

— Идем. Ты же хотел лечиться?

Ирлан с сомнением глянул на стоящую за кругом света темноту. Удалятся от костра не хотелось, но сам согласился, отказ теперь будет выглядеть трусостью.

— Хозяин, — жалобно проговорил Жарк, смотря полным сочувствия взглядом, точно на смерть провожал.

— Все в порядке, Жарклан. Не волнуйся. Пески меня не убьют.

Проклятие его убережет, чтобы потом самолично убить в назначенный срок.

Анди запалила самодельный факел, воткнула его на вершине бархана, указала на разровненную площадку:

— Раздевайся и ложись.

Ирлан поежился.

— Полностью? — уточнил обреченно. Того, что Анди ему навредит он не боялся, но остывающий песок в качестве постели его не привлекал.

— Полностью, — подтвердила девушка.

Ирлан слышал о том, что многие племена спокойно относятся к наготе, но одно дело слышать и совсем другое — оголяться в присутствии девицы. Матушка бы уже пребывала в предынфарктном состоянии.

— Отвернулась бы, — проворчал, берясь за завязки брюк.

Троглодка фыркнула, но отвернулась.

Ирлан одним движением стянул брюки с портками, улегся на оказавшийся неожиданно теплым песок, прикрыл причинное место рубашкой.

Единственный факел больше чадил, чем давал свет, и в отбрасываемых тенях лицо девушки казалось темным — только глаза блестели.

Она обошла его по кругу, что-то шепча, потом положила горячую ладонь на лоб Ирлану и приказала: