Гилберт еще неделю назад говорил, что обвести вокруг пальца лорда Ферроу ради спасения Селима — задача не из простых. Королевский советник по вопросам безопасности не так прост, как изнеженные лорды, тут же выкладывающие мешок монет за возвращение любимой дочурки. Но нельзя же было не попытаться. Гилберт откупорил бутылку с травяным ликером, налил понемногу в пару глиняных чашек и протянул одну из них Кристобалю. Выпили они молча, не чокаясь. Ликер обжег пустой желудок. Арден ненадолго закрыл глаза, прежде чем продолжить объяснения.

Гилберт мучал его расспросами еще минут двадцать. Особенно его волновало, зачем дочери лорда Ферроу помогать Кристобалю бежать — он видел в этом подвох и не верил в благородные намерения. Пришлось постараться, разубеждая его.

— Ладно уж. Отдыхай, — вздохнул Гилберт, наконец, вставая. Уже откидывая полог шатра, чтобы уйти, он на мгновение замялся. — И все-таки я поручу приглядеть за ней. И поставлю в лагере еще нескольких часовых. На всякий случай.

Кристобаль устало кивнул и прикрыл веки.

— Хорошо.

Сказать откровенно, Арден почти не верил, что сможет выбраться из этой передряги живым. Так и видел мерзкую улыбку Робастана — его величество наверняка захотел бы лично засвидетельствовать почтение, когда Кристобаля доставили бы в столицу в кандалах. Арден всегда подозревал, что для него все может закончиться так — арестом и судом за выдуманную измену. Но никак не предполагал, что его спасает девушка, которую он же и похитил.

Настороженность Гилберта можно было понять: с чего бы дочке лорда Ферроу вдруг помогать своему похитителю? В опыте Ардена бывало всякое — тот же Гилберт до сих пор, усмехаясь в усы, припоминал ему ту девицу, что два года назад повисла у Кристобаля на шее и не желала с ним расставаться даже после того, как за нее честно передали весь выкуп. Кристобаль на силу отделался от нее разговорами о том, что не достоин столь прекрасной леди. Но с Иветт все было иначе. Она не походила на влюбленную дурочку, очарованную образом благородного разбойника. Да и все дни своего заключения она рвалась домой — к семье, к этому своему жениху.

Кристобаль не сомневался в мотивах Иветт. Он хорошо помнил, как девушка дрожала в его руках, когда Вильфорд Ферроу проводил мечом по горлу Селима. Помнил её страх, когда кто-то из гвардейцев едва не вспорол ей руку в доме у Мэрион. И если отец действительно рассказал ей, как Кристобаля назначили главным изменником Гиллиада… что ж он не видел ничего такого уж удивительного в том, что Иветт помогла ему сбежать.

Заклинание перемещения (удача, что сил Иветт на него хватило, у Ардена на сей счет были серьезные опасения) было сплетено надежно — не выследишь. Из темницы они сперва попали в его поместье, пустующее последние четыре года, и только потом перенеслись в лагерь, укрытый в гористой местности на севере королевства. Придворные маги ничем не помогут лорду Ферроу в поисках. Кристобаль уже применял такие заклинания, пусть и редко — энергии они отнимали немало.

Нет, он не видел причин сомневаться в Иветт. За последние дни он успел привыкнуть к девушке: к тому, как она краснеет от смущения, поджимает губы, думая над ответом, или возмущается после невинного подкола. Было в ней что-то очаровательное — что-то, от чего он продолжал думать о ней с улыбкой, даже когда её не было рядом.

И когда она нерешительно замерла перед его камерой, он, честное слово, не поверил своей удаче.

Отчасти Кристобалю было даже совестно за то, что он ввзял её во все это. С другой стороны, он спас её от замужества с Бредвином, этим напыщенным идиотом. Ардена отчего-то бесила идея, что Иветт может пойти с этим человеком к алтарю рука об руку. Вероятно, в нем говорило человеколюбие — никто не заслуживал провести всю жизнь с кем-то вроде Бредвина Дейна.

Кристобаль стянул рубашку, шипя сквозь зубы, и принялся обрабатывать рану от стрелы. Она была неглубокой, даже аккуратной, но за пару дней в темнице успела неприятно воспалиться. Следовало попросить помощи лекаря, но этим он займется завтра.

Силясь отвлечься от неприятной пульсирующей боги, Кристобаль подумал об Иветт. И еще этот поцелуй. Боги, конечно, поцелуй не был обязательным условием для передачи магической энергии — иначе уроки юных магов с наставниками проходили в довольно напряженной атмосфере. Но последние вымотали его довольно сильно, и Кристобаль позволил себе эту слабость. Она отвечала на поцелуй удивленно, неловко, а его пальцы путались в её пшеничных волосах. Ему понравилось это чувство.

И все-таки не стоило втягивать её в происходящее. Само по себе похищение — пустяк, но побег и помощь Кристобалю грозились стать серьезной проблемой. Лучше бы ей не знать ни о каких деталях и не погружаться в происходящее и дальше.

Но и об этом Кристобаль подумает завтра.

В лагере все было до ужаса непривычным. Быт, люди, еда, распорядок дня. Я старалась вписаться в происходящее (или хотя бы сделать вид), но получалось плохо.

Чего только стоила моя первая попытка поработать на кухне — я ведь до этого даже чай ни разу сама не заваривала. Эрмина только махнула рукой в нужную сторону и сказала, что там мне все объяснят, но коротких указаний оказалось мало. С чисткой картошки я провозилась долго. Судя по жалостливым лицам окружающих, получилось не слишком хорошо — зря только исколола пальцы.

Люди здесь смотрели на меня странно, будто с недоверием. Это было почти обидно. Я ничего не ожидала, когда сбегала вместе с Арденом, но... если задуматься, разве я не заслуживала немного благодарности? Сочувствия? Если кто-то здесь и испытывал нечто подобное, то не демонстрировал этого. Я тоже никому не навязывала свою компанию.

Хотелось поскорее приступить к спасению страны и восстановлению справедливости, но мне поручали только возню на кухне. Я не нашла в себе сил спорить и заявить, что смогу быть более полезной где-то еще. Если задуматься, я ничего толком и не умела: ни вышивка гладью, ни игра на музыкальных инструментах, — все то, чем я занимала дни в отцовском доме, — здесь не было нужно.

С Кристобалем я тоже не общалась и даже почти не видела его. Он ходил по лагерю с сосредоточенным лицом и о чем-то переговаривался со своими людьми, не обращая на меня внимания. Я тоже не подходила к нему — останавливали гордость и смущение. Во-первых, ему следовало заговорить первым и хотя бы поблагодарить за помощь (и не мешало бы извиниться за похищение, раз уж на то пошло). Во-вторых, я чувствовала, что при мысли о нем у меня нестерпимо краснеют щеки. В мыслях то и дело всплывал тот поцелуй. Это что-то значило? Или это просто способ воспользоваться моей магией? Или Арден в очередной раз решил надо мной поиздеваться? Я терялась во всех этих мыслях.

А ведь папа учил никогда не поддаваться эмоциям. Такие наставления врезаются в память. Я корила себя за то, что грезила о внимании Ардена, когда следовало бы привыкать к новым обстоятельствам.

Но в лагере я осваивалась и даже сама предлагала помощь. В основном мне доверяли незначительные дела: подай, принеси. Первым, кто заговорил со мной о чем-то кроме быта, был Гилберт.

Я несла от реки пару ведер, до краев наполненных водой. Плечи, не приспособленные к физической работе, ломило от тяжести, а пальцы так впились в неудобные ручки, что почти побелели. На ум приходили ругательства, которые я знала от отцовских гвардейцев. Я споткнулась: вода выплеснулась из ведра, проливаясь на землю и подол юбки. Прежде чем я упала, меня за локоть, придерживая, подхватил мужчина.

— Давайте помогу, — сказал он, забирая у меня одно из ведер.

Я облегченно охнула, восстанавливая равновесие, и перехватила оставшееся ведро обеими руками. Другое дело.

— Спасибо. Сама бы я не справилась, — поблагодарила я.

— Ну кто оставит девушку в беде, — улыбнулся мой спаситель с мягким покровительством, которое часто сквозит в голосе взрослых мужчин, — Я Гилберт.

Это я уже знала — он был одним из тех, кто первым встретил нас с Кристобалем в лагере после перемещения из темницы. Это он, усмехаясь себе в усы, подшучивал над Келли. Я смутно представляла себе местную иерархию, но к Гилберту здесь относились по меньшей мере уважительно.