На юго-востоке ареала, в Барабинской лесостепи, саргатское население проживало в непосредственном соседстве с населением большереченской культуры. Раннее саргатское поселение Туруновка 4 (V–III вв. до н. э.) находилось рядом с поселением бийского этапа большереченской культуры Туруновка 5, а в жилище 2 большереченского поселения Каргат 4 встречен комплекс саргатской керамики (Полосьмак Н.В., 1985, с. 14). Кроме того, большереченская керамика бийского этапа известна на ряде поселений (Горбуново I; Иткуль I и др.) (Мелодин В.И., 1983, с. 24) и в погребениях Барабы (ОАК за 1894 г., рис. 221). Постоянные контакты саргатского и большереченского населения приводят к сложению в Барабе локального района большереченской культуры, для которого, как и для «саргатцев», были характерны небольшая глубина могильных ям и северо-западная ориентировка погребенных, в отличие от господствующей в Верхнем Приобье юго-восточной и юго-западной. Жилища этого населения, подобно саргатским, имели коридорообразный выход и очаг типа чувала (Полосьмак Н.В., 1985, с. 14). Взаимодействие саргатского и большереченского населения в Центральной Барабе приводит в III–II вв. до н. э. к ассимиляции «саргатцами» большереченцев и частичному вытеснению последних со средней Оми. Об этом свидетельствует отсутствие здесь памятников последующего, березовского, этапа большереченской культуры при наличии саргатских. Отдельные небольшие группы и представители саргатского населения в результате брачных, военных и иных контактов проникают далее на юго-восток, в Верхнее Приобье, вплоть до предгорий Алтая, что фиксируется появлением в могильниках III–II вв. до н. э. этого региона саргатской керамики и погребений с северо-западной ориентировкой (карта 20, врезка) (Завитухина М.П., 1966б, с. 66, 67, рис. 5, 1; Троицкая Т.Н., 1981, с. 18). Возможно, под влиянием саргатской традиции на местной керамике Верхнего Приобья в III–I вв. до н. э. распространяется орнаментация посуды резной «елочкой» и треугольными фестонами. Однако ареал саргатской культуры на Верхнее Приобье не простирался. В отличие от саргатской культуры, основные связи которой были направлены на юг и юго-запад, большереченскую культуру выделяют ее выраженные саяно-алтайские и минусинские контакты.

Обменно-торговые восточные связи саргатского населения были, видимо, эпизодическими. С востока поступали главным образом изделия из металла, которым были богаты районы Саяно-Алтая. Геохимический состав бронзы котла из погребения 5 кургана 1 Богданова I указывает на его саяно-тувинское происхождение. С востока, возможно из Минусинской котловины, происходят бронзовая пряжка с изображением головы козла (Красноярский могильник; табл. 124, 51), аналогичная найденной в Косогольском кладе (Нащекин Н.В., 1967, с. 164), и железный нож с кольчатой рукояткой (Богданово, курган 1; табл. 123, 25), типичный для тесинского переходного этапа (Пшеницына М.Н., 1975а, рис. 3, 17–21) и не характерный для саргатской культуры.

В конце III–I в. до н. э. саргатская культура, как и другие культуры юга Сибири, попадает в орбиту влияния культуры хунну. Вероятно, с ним связаны распространение у саргатского населения сложного лука с роговыми накладками, а также находка железного ярусного наконечника стрелы (Богданово, погребение 1 кургана 6; табл. 122, 20). В курганах Прииртышья и Барабы встречены также характерные для хунну ложечковидные застежки (табл. 124, 23) (Полосьмак Н.В., 1987, рис. 37, 7). В одном из курганов Барабы обнаружена китайская монета «у-шу» (Полосьмак Н.В., 1987, рис. 33, 3), а станковый сосуд из погребения 5 кургана 1 Богданова аналогичен керамике из Синьцзяна.

Антропологический тип населения саргатской и гороховской культур является смешанным, при преобладании европеоидного компонента, происхождение которого исследователи связывают с местным населением андроновской культуры эпохи бронзы (Дебец Г.Ф., 1948, с. 149; Акимова М.С., 1972, с. 152, 155). Черепа населения саргатской и андроновской культур сближают такие признаки, как низкое и широкое лицо при его сильной или умеренной профилировке и низкие орбиты. По сравнению с сарматскими сериями у населения лесостепи Западной Сибири отмечается определенное увеличение монголоиды ости. Б.В. Жиров отметил высокорослость, брахикранию и ярко выраженную монголоидность индивидов из коллективного погребения кургана Елесина Яма в окрестностях гороховского городища Чудаки (см.: Сальников К.В., 1966, с. 120). По заключению М.С. Акимовой (1972, с. 152, 155), монголоидная примесь особенно заметна на женских черепах с Исети и Иртыша, что сближает их с краниологическими сериями усуньского времени Казахстана. Наибольшее сходство с усуньскими имеют черепа с Ишима и Иртыша. Происхождение монголоидного компонента М.С. Акимова связывает с древним населением лесной полосы Западной Сибири. Это согласуется с изложенным выше мнением о происхождении саргатской культуры в результате смешения населения саргаринской культуры, генетически связанного с андроновцами, и северного компонента. В отличие от этой позиции, В.А. Дремов (1978, с. 177–179) отмечает близость черепов из Усть-Тартасского могильника на р. Омь в Барабе с сарматскими сериями и более ярко выраженную их европеоидность по сравнению с иртышским и ишимским материалом. При этом он не исключает возможность миграции сармат вплоть до Оби, на что, по его мнению, могут указывать также два деформированных черепа, мужской и женский, из Усть-Тартасского некрополя. В связи с этим следует отметить, что находка деформированных черепов не может служить доказательством миграции сарматов в конце I тысячелетия до н. э. в Обь-Иртышское междуречье, поскольку обычай деформации черепов около рубежа нашей эры распространяется у различных народов степей Средней Азии, Казахстана и Приуралья и не является этническим атрибутом.

Неоднородность антропологического облика населения западносибирской лесостепи отражает сложность процесса его генезиса и проникновение в его среду различных этнических элементов с севера, юга и юго-запада, что засвидетельствовано также археологическим материалом.

Общие черты, прослеживаемые у населения саргатской и гороховской культур, дают основание рассматривать его в рамках одной этнокультурной общности, связанной, по-видимому, с лесостепными уграми. Общность происхождения, близкие экологические условия, постоянный взаимный контакт и связанное с этим сходство культуры обусловили быстрое смешение «гороховцев» с «саргатцами» и распространение единой саргатской культуры во II–I вв. до н. э. — I в. н. э. в лесостепи от Урала до Барабы. Проникавшие в лесостепь Зауралья и Западной Сибири в V–III вв. до н. э. группы населения из Южного Приуралья, Казахстана и восточного Приаралья были ассимилированы местным населением, о чем свидетельствуют своеобразие и стабильность саргатской культуры в пору ее расцвета в III–II в. до н. э. — II в. н. э.

В III — начале IV в. н. э. саргатская культура прекратила свое существование, очевидно, в связи с событиями эпохи великого переселения народов. Довольно подвижное по образу жизни и находившееся на грани перехода к кочеванию, население саргатской культуры оказалось вовлеченным в орбиту гуннской экспансии и, по-видимому, было частью истреблено, частью оттеснено в южные районы тайги Тоболо-Иртышья, а частью в составе разноэтнического гуннского объединения ушло на запад, составив затем один из компонентов этногенеза венгерского народа. Принимая во внимание угроязычность венгров, можно считать, что саргатская культура, единственная из западносибирских культур, интерпретируемых как угорские, была связана с древними мадьярами. Другие западносибирские культуры, гипотетически угорские, локализовались в лесной полосе. Им был присущ в основном автохтонизм, постепенная перманентная линия генезиса и миграции относительно небольших коллективов в ограниченных пределах лесной полосы и севера лесостепи.