— Говорят, Каменная Женщина выходит замуж?

Подруги остолбенели.

— Мы… ничего не слышали… — запинаясь, проговорила Нюргуна. — Откуда узнал, Мики? За кого?

— Ээ, живете под боком у госпожи и ничего не слыхали, а Мики в лесу и все знает, — заулыбался старик. — Что ж она тебе свое сердце не открывает? — он погладил Нюргуну по голове. — Да, сказывают люди, нашла госпожа молодого парня. Из бедняков, но учитель, говорят. Да она же сегодня в церковь поехала с ним… разве не слыхали?

— Нет…

— Красавчик, говорят… Что ж, пусть радуется Каменная Женщина. Может, оттает у нее душа, может, скинет она, как шкуру, прежнее обличье. Всякое бывает в жизни. Вам этого еще не понять, вы, как зайчата, прыгаете, даже кочек не замечаете. Да, повезло парню! Такой богатой невесты еще ни у кого, наверно, не было, разве что у царя самого… Все получит — и скот, и золото… Да, и золото. У богатых людей всего хватает, а у бедных… даже дом твой и тот могут отобрать, и луг свой скосишь чужой скотине.

— Мики, ты плакал, что ли?

— Я! Нет-нет, — старик сердито шаркнул рукавом по лицу. — Просто повалялся на своей земле — взгрустнулось…

— Ты не плачь, — попросила Нюргуна. — Смотри, я бабочку поймала… Золотая…

— А откуда вы сломя голову?

— От Мастера.

— Были у больного Морджо? Навещаете? Молодцы. Бедного человека жалеть нужно. Богатый и сам проживет. Ты бабочку не держи — пусть летит. У каждого жизнь одна! Кому суждено летать — пусть летает, кому бегать — пусть бегает. Не мешай… Добрая у тебя душа, Нюргуна. И глаза, как у матери… Ты на Прасковью очень похожа. Я ее хорошо помню. Гордая была женщина, она ли станет терпеть унижения?! Ушла…

— Как ушла, Мики? — вздрогнула Нюргуна. — Она же умерла…

— Не знаю, может, и умерла, только не здесь, отсюда ушла… А тебя Хоборос не отдала. Ээ, давно это было. Ну, заболтался я с вами, пойду себе… — И старик заковылял по едва заметной тропинке.

— Беда! — вскрикнула Аныс. — Госпожа tдет!

По дороге в усадьбу скакала пара холеных лошадей, запряженных в легкий тарантас.

Нюргуна и Аныс изо всех сил бросились бежать.

Если Хоборос увидит их здесь, она сразу поймет, что девочки ходили к Мастеру Морджо. Строго-настрого запрещает она навещать разбитого болезнью человека, который чем-то насолил ей много лет назад? Но девочки все равно бегают к Мастеру тайком, готовят ему пищу, убирают жилье. Они поклялись, что не оставят в беде человека, которому никто не помогает.

— Аныс, не могу, стой! — Нюргуна схватила подругу за рукав. — Все равно лошадей мы не обгоним… Послушай… Тетя иногда мне говорит: «Ты хорошая, не такая, как твоя мать, о, она была настоящей гадиной…» А Мики мать хвалит. Кому верить? Тетя говорит, что мать умерла, а Мики — ушла…

— От Боккои я то же самое слышала. Наверное, жива твоя мать, еще вернется! — И Аныс, держа Нюргуну за руку, вновь пустилась к усадьбе.

— Аныс, где пропадала? Смотри у меня. Жду вас, жду, беспокоюсь! — с напускной строгостью выговаривала старая Боккоя. — У госпожи такой день, а вы где-то рыскаете… нет того чтобы помочь старухе!

Она с трудом сняла с очага кипящий котел.

— Ишь, кипит-бурлит, будто тоже радуется… Да, долго ждала госпожа наша суженого. Дождалась наконец. Будет жить-поживать, как в посудине с маслом. Отчего бы и нет? Им есть на что жить…

— Ясное дело, — вставила слово батрачка помоложе — Варвара. — Богатая баба без мужа не останется. Сама выберет кого захочет. Кто не польстится на Кыталыктах?

— О чем она, бабушка? — спросила Нюргуна.

— Да болтает не зная что. Ты придержала бы язык при детях, Варвара. А вы где шлялись, длинноногие?

— Э-э, девчонки, гуляйте, пока жива эта старуха да работает за вас. Веселитесь, пока молоды! — переворачивая вилкой оладьи, вздохнула Варвара, жена конюха Ланкы. У огня она вспотела, разрумянилась — даже лицо ее стало похоже на хорошо поджаренную оладью. Характер у Варвары спокойный, никогда от нее не услышишь бранного слова — хоть на голове ходи. Молодежь пользовалась добродушием кухарки и шалила в юрте, как хотела. С виду, она полная, сытая, но на самом деле часто болеет.

— А со свадьбой как… небось роскошную, шумную устроит, а? — как бы между делом вновь нарушила молчание Варвара.

— Зачем? Не молодуха же, какой тут шум? — вырвалось у Боккои. — Ты что меня спрашиваешь, как будто я знаю.

Сама решит, что ей делать, с нами советоваться не будет. — И, чувствуя, что разговор принимает опасное направление, легонько подтолкнула Нюргуну. — Нюргу, милая, иди в дом скорее: надо на стол накрыть, о еде-посуде позаботиться. Тебя ждут, наверное!

И старуха потащила девочку к двери, от греха подальше. Заботу о хозяйском ужине она проявила, не подумав, — забыла, что господа давно пьют и едят. Но беспокоилась Боккоя зря: из Варвариных рассуждений Нюргуна не поняла ровным счетом ничего.

— А тебя тетя с собой берет? Ну конечно же не оставит! А что будет с домом, с усадьбой? И куда мы уедем? — обрушила Нюргуна на старушку очередную порцию вопросов.

— И, дитя!.. Ты что же, думаешь, уедут? Да еще и нас прихватят? Не будет этого! Кыталыктах держит крепко, милая. Здесь жить будут. Жених-то уже приехал, высмотрела ли? Вот увидишь, красавчик, умница. Хобо-рос не простушка, нет, до сорока ждала, зато какого муженька подцепила… Ну, ступай, — Боккоя поцеловала девушку в щеку и сунула ей кусок мяса. — Бедняжка, словно и не из богатой семьи — робкая, нежная, чуть что — в слезы. А уж худа-то, худа!..

Последние слова Боккоя пробормотала уже далеко от Нюргуны.

Нюргуна вцепилась зубами в мясо — она не на шутку проголодалась. Ей не терпелось взглянуть на жениха, но входить с куском во рту было неудобно, и она остановилась перед дверью. С господской половины доносился раскатистый голос попа — частого посетителя усадьбы.

— Молодец, ай, какой молодец! — этот густой, громыхающий бас ни с чем не спутаешь.

Как заведет в церкви, размахивая кадилом, свою «аллилую» — оглохнешь, бывает. — Да, это тебе не шутка! Одного скота у Хоборос не меньше ста голов. А земля, а усадьба? Да и золотишко есть. Поговаривают, запрятано на черный день. Оторвал ты, брат, жену, всем на зависть! Пей-гуляй в свое удовольствие! И правда, чего тебе не хватает? Умен, образован, да еще богат. Ай молодец, парень!

Нюргуна обрадовалась. Видно, и вправду хороший муж будет у тети, раз его так расхваливает поп. Нюргуне просто жаль бывало Хоборос — так доставалось тете: сама и жнет, и косит, и следит за батраками, всюду — одна, одна, одна, без всякой помощи! Да еще обмороки — Хоборос больна, и неизвестно, как лечиться. Теперь у нее надежная опора, умный, образованный муж. Уж он-то наведет порядок в громадном хозяйстве.

Поп разглагольствует, а собеседник его голоса не подает. То ли молчит, то ли говорит слишком тихо. А батюшка гнет свое: «Ай, молодец, счастливчик! Все тебе достанется вместе с женой. Да и баба хоть куда. Красавица, можно сказать!»

«Все тебе достанется», — говорит поп. Странно. Тетя не раз говорила, что половина имения — ее, Нюргуны, что она обязательно получит свою долю. Нюргуна даже пообещала Аныс разделить с ней эту долю. Теперь, оказывается, все заберет пришелец. Как же быть с Аныс? Нюргуне ничего не надо, но вот Аныс… Девушка очнулась от чьих-то шагов. Обернувшись, ахнула: боже, кто это? Неужели тетя? В голубом атласном платье, с легким румянцем на щеках, со сверкающими взволнованными глазами, она была неузнаваема.

Чуть ли не впервые заметила Нюргуна, как все же красива Хоборос. На полных губах блуждала загадочная улыбка. «Всегда бы ты была такой», — успела подумать Нюргуна.

— Ты что тут делаешь? Подслушиваешь? Я же говорила тебе: не подслушивай старших… — без обычной злости, почти как Боккоя, упрекнула Хоборос.

— Я… эти люди о тебе… я хотела…

— Все равно не надо подслушивать… и ябедничать не надо. А что это у тебя? Мясо? Ты что же, за столом не наедаешься? Нехорошо жевать по углам. Ты не батрачка… Иди, переоденься в новое платье, замшевые торбаса… и приходи ужинать.