— Девственниц, — отшутился я.

Ее изумленный смех был похож на звон церковных колоколов.

В этом не было смысла, но именно это мне всегда напоминало время, проведенное с Лу, — религиозный опыт. Я чувствовал себя подавленным и недостойным ее доброты, тронутым до благоговения и преданным до поклонения. Я хотел, чтобы она была моей религией, причиной того, что солнце встает и садится каждый день. Причиной всего моего гребаного существования.

— Нет, серьезно, вчера в хижине я приготовила тебе завтрак, но ты ел только хлопья. Если у меня будет возможность готовить для тебя снова, я хочу знать, что ты любишь.

Моя девочка, такая чертовски милая.

— Я люблю мясо и картошку, Лу. Надеюсь, ничего удивительного.

— Нет. Какие-нибудь пороки? Как у меня и моих вишневых леденцов?

Я застонал.

— Черт, не напоминай мне об этих гребаных штуках больше никогда, если не хочешь, чтобы я тебя трахнул, как только ты это сделаешь.

— Извращенец, — сказала она, ущипнув меня за сосок.

— Еще бы, — легко согласился я, чем вызвал еще одно из этих чертовски красивых хихиканий. — Мои пороки длиннее моих добродетелей. Например, канадский виски, сигареты Lucky Strikes и киска.

— Зевс, я не могу сделать тебе ничего из этого!

— Конечно, можешь. Налей мне виски, дай закурить и раздвигай для меня эти сладкие ножки, когда мне захочется чего-нибудь вкусного.

— Боже мой, ты бесполезен. Я собираюсь спать, заткнись.

Я усмехнулся в темноту, играя с кончиками ее светлых волос. Она была такой яркой, что локоны блестели даже в ночных тенях. Когда ее дыхание выровнялось и перешло в сон, я прижался губами к этим волосам и сказал ей:

— Если ты проснешься в моей постели после ночи, проведенной с моим членом, то завтрак приготовлю я. Хочешь обед или ужин, я не против, потому что завтрак — это единственное, что я умею готовить. Это были долгие восемнадцать лет ужинов в микроволновке для моих детей и приготовления гребаных салатов и прочего дерьма, чтобы они получали необходимые питательные вещества. Теперь с этим покончено, так что я ем то, что хочу, а то, что я хочу, это обычно мясо с небольшим гарниром из овощей. Если хочешь заняться готовкой, когда я приведу тебя в свой дом на постоянной основе, как я уже сказал, я не буду жаловаться. Но никогда не завтрак. Хочу, чтобы по утрам моя девочка была теплой, расслабленной и готовой к очередной порции члена. Ты меня поняла?

Я почувствовал ее улыбку на своей груди, прежде чем она прижалась к ней поцелуем.

— Поняла.

Я лежал в темноте несколько часов после того, как моя девочка заснула, свернувшись калачиком, поглаживая ее волосы, как четки между пальцами. Это успокаивало меня, быть рядом с ней, прикасаться к ней. На горизонте бушевало дерьмо, и оно шло прямо на нас, но впервые за долгое время я чувствовал себя умиротворенным.

Луиза

В кабинете химиотерапии больницы было тихо. Это была такая тишина, которая проникала в мои кошмары. У нее была своя текстура, плотная и скользкая на моей коже, так что она отказывалась издавать звуки, даже когда я чувствовала, что мое тело должно было их издавать. Она придавала приглушенность звукам, когда медсестры приводили новых пациентов и вводили им лекарства, маленькие стаканчики, наполненные ядовитыми таблетками, и капельницы, наполненные токсинами другого рода. Пациенты часто сидели с друзьями или семьями, пока ждали, пока лекарства уничтожат их кровь, но даже их разговоры были такими тихими, что у меня закладывало уши.

Я глубоко вздохнула и откинула голову назад на высокий подголовник, затем вздрогнула, когда игла больно уперлась в тыльную сторону моей руки. У меня была «неблагоприятная» вторая стадия лимфомы Ходжкина, что в основном означало, что у меня не было опухоли, которую можно было бы облучить или иссечь хирургическим путем. Вместо этого рак был вторжением микроорганизмов в мой организм, распространился выше и ниже моей диафрагмы, что делало его «неблагоприятным» видом.

Прошлой весной я уже проходила двенадцатинедельный курс химиотерапии по программе Stanford V, но это не принесло особых результатов, так что теперь врачи собирались провести короткую, но драматическую комбинацию: больше лекарств, выше токсичность, но в течение более короткого времени. Я должна была пройти три цикла лечения, раз в неделю в течение трех недель с недельным перерывом, чтобы организм мог восстановиться. Врачи уже предупредили меня, что третий цикл будет более жестоким, чем я когда-либо испытывала, что у меня большая вероятность потери волос, обильной рвоты, диареи, инфекции и потери дыхательной функции.

Есть чего ждать.

Я всегда мечтала, чтобы кто-нибудь сидел со мной во время процедур. Би могла бы, если бы у нее не было школы или факультативов, но мои родители следили за тем, чтобы она всегда была занята, чтобы не путалась под ногами.

Я знала, что Руби могла бы, если бы я попросила, но мне казалось, что она и так делает достаточно, отвозя меня на приемы и обратно.

Зевс мог бы, но он все еще не знал о раке, и с каждым днем становилось все труднее объяснять ему, почему я этого не сделала.

Сказать, что я хочу, чтобы он относился ко мне как к нормальной женщине — целому человеку, а не половинке, утопленной болезнью — было бы не очень приятно. Я знала это, но все равно откладывала. Мы так замечательно проводили время вместе, несмотря на все, что происходило с «Ночными сталкерами», с Харли и моими родителями. Я хотела насладиться им, пока оно длится.

Что, вероятно, и произошло в тот вечер, когда я пришла в дом Гарро на воскресный ужин. Я не могла поверить, что в такой байкерской семье есть такая банальная традиция, но Зевс сказал мне, что он начал ее после того, как стал президентом, чтобы поощрять братство и семью. Не всегда собирался полный дом, но обычно горстка братьев, их женщин и родственников приезжала в дом Гарро на дальнем скалистом краю пляжа Энтранс Бей, чтобы выпить пива и поесть.

Это было похоже на то семейное веселье, о котором я всегда мечтала, но которого у меня никогда не было. Там будет только Харли Роуз, и, судя по всему, она не разговаривала с отцом в течение двух дней после нашей драки в ЭБА, и большую часть этого времени, она гуляла со своим парнем Крикетом. Поэтому, несмотря на то, что я хотела быть в восторге от общения с братьями и первой встречи с домом Зевса, я не возлагала больших надежд на этот вечер.

Это усугублялось тем, что я солгала Муту.

Сказать, что он стал моим лучшим другом за последние несколько недель, было слишком банально, чтобы определить, как развивалась наша дружба. Верный своему приказу, Мут был моей постоянной тенью, следящей за мной все светлое время суток, лишь на один бесшумный шаг позади меня. Иногда я едва замечала его присутствие и даже не подозревала о степени его бдительности. Он отвозил меня в школу и забирал, как отец (хотя это был не мой отец), но когда я спрашивал его, он говорил, что обычно в эти часы работает в «Гефест Авто». В любом случае, если это была школа, балет или встреча, он был там, как только я заканчивала, ждал на улице на обочине рядом со своим байком, как будто он никогда не двигался.

Мы также проводили время вместе. По утрам он завтракал со мной, и, что удивительно, он любил готовить, только полезные вещи, наполненные суперпродуктами и питательными веществами, но каждое утро он делал мне вкусный смузи, а иногда мы помогали миссис Генри, повару моих родителей, готовить на редко используемой кухне в задней части дома. Мы поглощали культовые классические фильмы, играли в карты, потому что я хотела научиться играть в покер, и не было никого с лучшим покерным лицом, чем Мут, а иногда я даже читала ему из книги. Ему нравились книги, говорил он мне, но он не умел хорошо читать. Он по-прежнему не любил, когда к нему прикасались, если я не предупреждала заранее, но ему нравились мои волосы, и прикосновения к ним, их перебирание и обматывание вокруг пальцев, казалось, успокаивали его так же, как игра с игрушечными блоками успокаивала Сэмми.