Я не знала, быть мне странно польщенной или всерьез оскорбленной, но Зевс взял дело в свои руки, зацепив ногой стул Скелла и дернув так, что байкер кувырком полетел на землю.

Остальные мужчины разразились смехом, и даже Скелл добродушно усмехнулся, потирая затылок и поднимаясь на ноги.

— Если бы ты не был шести футов пяти дюймов, мать твою, и «крепче» бетонной стены, я бы подрался с тобой за это.

Даже я рассмеялась, когда Скелл подпрыгнул на цыпочках, подняв руки в притворной боевой позе.

— Дыши на себя справа, и ты упадешь, брат, — сказал Зевс, его губы изогнулись влево в легкой усмешке. Скрестив руки на широкой груди, закинув одну ногу в ботинке на другую и прислонившись худыми бедрами к барной стойке, он был воплощением крутого парня-байкера.

Я не сомневалась, что он мог подуть на кого-нибудь в самый раз и опрокинуть его.

Я также не сомневалась, что он может подуть на меня, и я упаду, но, вероятно, по другим причинам.

— Итак, братья, это Лулу, — представил Зевс, кивнув подбородком. — Она будет рядом, потому что она, черт возьми, не оставит меня в покое.

Я ангельски просияла, глядя в его хмурое лицо, когда он продолжил:

— Лу, у меня есть Циклоп, Скелет и Шторы, по-другому известные как Цик, Скелл и Штор.

— Почему Шторы? — осторожно спросила я, потому что два других байкерских прозвища имели смысл, но я не могла представить тощего, обкуренного рыжего байкера, шьющего занавески.

Его бледная кожа стала такой же красной, как и волосы, когда остальные расхохотались, но он продолжал раздавать холодное пиво, которое прихватил из холодильника бара.

Зевс хлопнул его по спине, раскачивая его хрупкое тело в такт движению.

— Думаю, ты бы уже привык отвечать на этот вопрос.

— Это, э-э, потому что занавески подходят к портьерам, — сказал мне бедный ребенок. Я моргнула, глядя на него, прежде чем разразиться смехом.

— Это слишком смешно! — Когда я перестала смеяться достаточно долго, чтобы увидеть, как он хмуро смотрит на меня, я засмеялась еще громче. — Ты должен быть благодарен, что никому не пришло в голову назвать тебя «Огненной промежностью». По крайней мере, шторы — это довольно тонко.

— Огненная промежность, — Скелл фыркнул пивом через нос и разлил его по всей стойке. Он тут же схватила тряпку, чтобы вытереть его. — Черт, мы что-то упустили, ребята.

— У меня есть прозвище? — спросила я, наклоняясь вперед, чтобы похлопать ресницами перед Скеллом, который перестал смеяться и тупо уставился на меня.

— Э-э, если хочешь, я могу придумать, как тебя называть, сладкая, — наконец ответил он с широкой улыбкой.

— Разве у вас, ублюдки, нет дел поважнее, например, о, я не знаю, найти тех подонков, которые так чертовски напугали Лу? — спросил Зевс обманчиво спокойно.

Мужчины сразу же вытянулись по стойке смирно, как солдаты. Я снова повернулась к Зевсу, наблюдая, как он берет неоткрытую бутылку канадского виски и зубами вытаскивает пробку. Это было удивительно сексуально наблюдать, как он вот так обращается с бутылкой. Я хотела, чтобы его зубы были на моем теле, его большие руки сжимали мою плоть, прежде чем эти крепкие белые зубы впились в нее.

Он заметил выражение моего лица и нахмурился, заметив мой румянец.

— Я собираюсь заключить с тобой сделку, Лу, — начал Зевс, его голос и лицо были суровыми, как у родителя, отчитывающего ребенка. Мне было все равно, потому что он ни разу не назвал меня Лу с тех пор, как я снова его увидела, и звучание этих слогов в его устах было лучше, чем песня.

— Хорошо, — согласилась я, очевидно, слишком нетерпеливо, потому что его лицо потемнело от неодобрения.

Я заерзала на стуле, потому что он был невероятно сексуален в режиме строгого папаши. Я решила почаще капризничать.

— Есть правила. Ты знаешь, я не хотел для тебя такой жизни, но ты, кажется, одержима ею, поэтому я думаю, что единственный способ помочь тебе пройти через это — показать тебе себя.

— ППоказать мне? — я вздохнул.

— Покажу тебе, как жить на дикой стороне. Ты хочешь пить, веселиться и бунтовать? Я — безопасное место, чтобы научиться этому дерьму.

— Определенно, — снова согласилась я, на этот раз тщательно пытаясь скрыть свой энтузиазм.

Это не сработало.

Его хмурый взгляд стал глубже.

— Прежде чем ты, блять, слишком возбудишься, будут правила.

Я повторила его хмурый взгляд.

— Я думала, байкеры не следуют правилам?

— Такая юная и наивная, маленькая девочка. — Он наклонился вперед, его растрепанные волосы обрамляли суровое лицо. — Видишь ли, без правил человек бесцелен. Ты должна во что-то верить, придерживаться какого-то кодекса, иначе твоя душа может блуждать по каким-то гребаным темным тропам. У нас есть правила: братство, байки и сучки, с которыми ты обращаешься как с гребаными королевами, потому что они дают тебе такую сладость, которую грубый мужчина больше нигде не найдет. И ты знаешь, кто соблюдает эти правила, Лу? Я.

— Ты мне не начальник, — сказала я ему, потому что ничего не могла с собой поделать. Что-то темное и нетерпеливое в моей душе взывало к нему, хотело испытать его края, как острие лезвия на моем большом пальце. Я хотела посмотреть, как далеко я смогу подтолкнуть его, если это будет дальше, чем кто-либо другой когда-либо делал, и что он сделает, когда я, наконец, зайду слишком далеко.

Что-то подсказывало мне, что это будет так же грязно и темно, как я всегда себе представляла.

— Я босс этого мира. Все те монстры, которых вы представляете под своей кроватью, в темных уголках больниц и ночных черных лесах? Они, блять, настоящие, Лу. И они принадлежат мне. Так что, да, ты хочешь этот мир, тебе лучше поверить, что я твой гребаный босс.

— Хорошо, — я надулась, — Тогда каковы твои правила?

— Не трогать, — немедленно ответил он, отводя глаза от моего рта. — В смысле, ты не имеешь права прикасаться ко мне.

— Что? — воскликнула я, вскидывая руки в воздух так, что ему пришлось увернуться от моей летящей руки. — Это так несправедливо.

— Мне не нужно, чтобы ты прикасалась ко мне, обнимала или еще что-то в этом роде, когда тебе страшно, и, поверь мне, малышка, тебе будет страшно жить этой жизнью. Не могу нянчиться с тобой каждый раз, когда что-то идет не так.

Я скрестила руки под грудью и сердито посмотрела на него.

— Мне больше не семь лет, Зевс. И не говори мне, что ты не заметил, потому что ты заметил.

Его красивый рот искривился в усмешке, когда он положил тяжелую ладонь на стол и наклонился ближе.

— Да, я, блять, заметил, потому что я мужчина с чертовыми глазами, и любой мужчина — монах, евнух или женатый — возбудится при виде этих сисек, этой задницы и талии, которая охватывает одну гребаную руку, и не подумает о том, чтобы прикоснуться к тебе. Разница в том, что я не хочу прикасаться к тебе. Я даже не хочу, блять, думать об этом.

— Потому что ты испытываешь искушение? — прошептала я, моя надежда, как голубь, пыталась взлететь в моей груди.

— Нет, потому что я мужчина. Такой мужчина, которому нужна женщина, чтобы удовлетворить его. Маленькие девочки, какими бы сложенными они ни были, не делайте этого для меня, а, Лу? Они никогда так не убьют эту надежду в твоих глазах. Я перестал разговаривать с тобой раньше из-за этих маленьких девичьих мечтаний, и я сделаю это снова, ты не подчиняешься моим правилам.

Ой.

Я пыталась не позволить колоссальному количеству боли, исходящей из моей груди, прорваться сквозь мои глаза и позволить слезам пролиться, но это было монументальное усилие, от которого у меня странно перехватило дыхание.

— Поняла, — пробормотала я.

Самое печальное в его словах было то, что он говорил правду. Мужчина, сидевший напротив меня, был настоящим мужчиной, начиная с макушки его дикой массы золотых волос.

Он курил, пил, мародерствовал и трахался так, словно находился в камере смертников, как будто каждое мгновение имело значение больше, чем следующее.