— Как жаль, Люся! Ну с кем я теперь буду танцевать?
Люська прихорашивалась у зеркала. Стрельнула глазами в его сторону, бросив сухо:
— Привет!
— Привет!
Однако едва выйдя на улицу, она взяла Сергея под руку и залилась раскатистым смехом.
— Ты чего? — спросил Сергей.
— Этот Гоша, — седеющего мужчину, оказывается, звали Гошей, — что надумал… Ой, не могу!
Сергей задержал шаг.
— Да говори толком.
— Этот Гоша, — повторила Люська после небольшой паузы, — предлагал встретиться.
— Чего-чего?
— Встретиться, говорю, предлагал. Понял?
— С кем? С тобой?
— Нет, с тобой! — возмутилась Люська.
— Ну и ну! Силен мужик. Что же ты?
— Отшила. Больше не сунется.
Вспоминая Люську, Сергей всегда почему-то представлял выражение ее лица в тот вечер. Рыжие волосы, длинные, густые, — свет от фонаря делает их красноватыми. Подведенные ресницы оттеняют блеск глаз. Все загадочно, все невыразимо прекрасно на этом лице. Какой-то неподвластной стихией веет от нее, и нет сил противиться этой сладкой стихии.
— А почему у тебя руки горячие? — вдруг спросила Люська.
— Откуда я знаю, — смутился Сергей. — Да разве они горячие?
— Очень горячие.
— Смотри-ка, уже поздно.
— Неужели поздно? Как жалко…
И печаль на лице у Люськи была особенная, которую не передашь словами. Ее можно лишь чувствовать, как чувствовал в тот вечер Сергей, и сердце его бешено колотилось. Люське не хочется расставаться, но скоро, скоро…
Дневальный в казарме сидел около тумбочки и писал письма. Несколько листков уже было исписано и лежало рядом. Он отложил очередной листок и посмотрел внимательно на Сергея.
— Явился?
— Явился. Меня никто не спрашивал?
— Нет, никто.
— Спокойной ночи! Счастливого дежурства!
— Ладно. А как попраздновал?
— Отлично!
— Ну, ложись скорей.
Конец этой истории наступил через несколько дней, когда Колотов среди недели получил приказание навестить заболевшего майора Кривенко. Был вечер. На обратном пути в училище Сергей не утерпел — решил повидать Люську. Хотя бы пять минут…
Вот и знакомый двухэтажный дом. Куст бузины и полусгнившая лавочка под ним. С улицы вход во двор через покосившуюся калитку. Крылечко с навесом, деревянная лестница — знакомые шестьдесят ступенек. Прямо — обшарпанная дверь, белая пуговка звонка…
На этот раз Сергею даже не пришлось пересчитывать ступеньки. Дверь с крыльца открылась, и Сергей нос к носу столкнулся с Люськой. Увидев его, она резко отпрянула назад, в глубь сеней, и он сразу понял причину: позади стоял Гоша, седеющий мужчина, с которым она четыре дня назад танцевала шейк.
— Понимаешь, Сережа, ему срочно потребовалось… У меня же проигрыватель…
Глупая ее усмешка чуть не вывела его из равновесия. Но он сдержался, не натворил глупостей.
Последнее, что уловило его ухо, — стук калитки, четкий, холодный, будто кто-то ударил молотком по шляпке гвоздя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
«21 окт. 1970 г.
Дорогой Николай Иванович!
Шлю горячий привет из Лужан. Спасибо за письмо. Моя жизнь идет по-прежнему. Главное в ней — полковой распорядок. Все хорошо. Я даже как-то подумал, что внешне, наверно, произвожу впечатление человека уверенного в себе, освоившегося совершенно с людьми и с делом. Но вам-то, Николай Иванович, могу признаться, что это далеко не так. Каждый день для меня пока еще бой, в психологическом смысле конечно. Раньше я этого не понимал, теперь понимаю. Утром всегда волнуюсь. К занятиям готовлюсь, будто к экзаменам. Стараюсь ничего не пропустить, но все-таки пропускаю.
Вот такие, Николай Иванович, мои дела.
Все, конечно, выглядит несколько иначе, чем предполагалось, — живые люди, тут никогда не угадаешь; и мотострелковый взвод для меня теперь не отвлеченная единица, а конкретные люди со своими биографиями, судьбами, характерами. По мере сил постигаю эти характеры, учусь управлять, командовать. Я, Николай Иванович, теперь отчетливо понял, что умение командовать — сложная наука.
Мое непосредственное начальство — капитан Богачев — произвело на меня противоречивое впечатление. То я возмущался его манерой разговаривать (в душе, конечно, возмущался), то, наоборот, он мне начинал нравиться. Все это, видимо, издержки моей собственной неустоявшейся натуры. Командир роты такой человек: промашек прощать не любит, даже самых пустяковых. Иногда мне кажется, что он действует механически, заботясь лишь о том, чтобы подчиненный выполнял положенное. А на всякие такие штуки, как настроение, внутреннее состояние и прочее, не обращает внимания. Резкий человек, молчаливый. Причем, я заметил: досаду свою выражает бурно, а вот радость, удовлетворение старается скрыть, держит в себе. Возможно, делает это в педагогических целях, чтобы не захвалить, чтобы побудить к дальнейшей активности.
Зато полная противоположность ему — замполит Варганов. Приветливый, внимательный. Хорошо играет в шахматы, где любит всякие трудные и головоломные позиции. Во время игры острит и рассказывает забавные истории.
Вот я уже начинаю расписывать своих товарищей. А в голове у меня ваши слова по поводу того, что надо стремиться быть интересным человеком. Да, бывает, что иной специалист дело знает, а человек неинтересный, скучный. Да, немало таких! А у другого все сочетается: и знания, и характер, и отношение к людям. Притягательность особая в таком человеке. Я к чему это говорю — командир должен быть требовательным, справедливым, строгим, знающим свое дело. И чтобы обязательно была в нем притягательность.
Совсем заговорил вас, Николай Иванович. Извините.
Привет вашим близким. Буду ждать весточки.
Сергей Колотов».
* * *
«Здравствуй, дорогая мама!
Какой мне сон чудной приснился прошлой ночью! Будто я сплю, а в полку объявили тревогу. Люди ходят, собираются, разносятся команды, а я сплю и никак не могу проснуться. А про себя думаю: влетит же мне от капитана Богачева. Пытаюсь открыть глаза и не могу. Не могу понять, что же это такое происходит. Уже рота ушла на построение. Наконец с большим трудом просыпаюсь. Солнце светит в окошко. Бабушка Настасья разговаривает с кем-то на кухне. Ну, я вздохнул с облегчением: все хорошо, все в порядке, никуда не надо спешить, сегодня — воскресенье…
Ты, наверно, подумаешь: ну, совсем закрутился, даже во сне служба. Может, это и так. Но не потому, что на другое времени нет. Время, возможно, нашлось бы, но куда его деть, я пока не знаю. Прихожу вечером домой, читаю книги, так как в поселке еще не завел знакомства. Здесь есть кинотеатр, а в нашем городке клуб — так что по линии кино и танцев обеспечение по первой категории. Но танцор я неважный. Есть еще в поселке кафе и чайная — злачные места, которые я успел посетить, — и сообщаю: поджарку и цыпленка табака готовят здесь хорошо. Что еще? Был в гостях у своего сослуживца, такого же, как я, лейтенанта. Правда, между нами разница: он женат, а я холост. Хорошая, в общем, пара, хотя мне показалось, что он под каблуком у нее.
Про командира нашего полка я тебе уже писал. Герой Советского Союза, полковник. На днях я дежурил. Утром в штабе он принял рапорт, потом поглядел на меня, спросил, как идет дежурство, как я устроился, как мои дела. Он знает, что я на частной квартире, сказал, что в ближайшее время будет возможность перевести меня в городок. Поинтересовался тобой. «Скучает, наверно, мама?..» Я понял, что он все знает, про всю нашу семью. «Передавайте, — говорит, — от меня привет и приглашайте в гости». Вот так. Может, в самом деле прикатишь ко мне на каникулы? Лучше, конечно, летом, но до лета очень далеко. Это между прочим.
А теперь к тебе просьба, мама. Пришли мне куртку и тренировочный костюм. И еще конспекты, они лежат в моем шкафу — три толстые тетради. Если останется место в посылке, то вышли книги: «Войну и мир» Л. Толстого, однотомник Лермонтова и «Тактику» — там же в шкафу увидишь. Конечно, если уместятся в посылке, а если не уместятся, можно потом, никакой срочности нет.
Насчет белья не волнуйся: у меня все есть. В военторге купил шерстяной свитер, носки и разную мелочь. Молоко пью ежедневно, тут им хоть залейся.
А вчера хозяйка угощала меня грибами, и я вспоминал тебя: ты любишь грибы.
Мама, подумай, может, махнешь на зимние каникулы ко мне — подышать свежим воздухом.
До свидания, целую. Твой сын Сергей.
