— Старший сержант, объясни мне! — Лавриненко поднял на Саруханова свои карие, с прищуром, глаза. — Мы заняли тут оборону, танки на нас пошли. Мы стреляли, гранаты бросали, а кто победил — не пойму!

— Ну, Петруша! — задумчиво промолвил Блинов. — Бросать надо хорошо, тогда все будет понятно.

— Как будто я бросаю хуже тебя! Ты вот суешься, а без толку. Я старшего сержанта спрашиваю.

Саруханов глядел на тлеющие в костре угли, раздумывал, как ответить. Взвод выполнил свою задачу, все сделал, что нужно. Но ведь и танкисты действовали неплохо. Нахмурив брови, Саруханов попытался восстановить в памяти утреннее сражение с танками.

— Тут будет учитываться многое, — произнес наконец он негромко. — Как и за сколько времени вырыли окопы, в какой момент мы начали отражать атаку, когда начали стрелять танки, был ли их выход внезапным. Все это будет взвешено, проверено…

— Понятно, — сказал Лавриненко. — Танкисты будут в свою сторону гнуть, наши — в свою…

— Ничего подобного.

— Почему же ничего подобного? Бой-то не настоящий!

— А если бы настоящий? — Саруханов внимательно посмотрел на солдата. — Представь, что настоящий. Как ты считаешь: устояли мы против танков? Ты же военный человек, ну-ка прикинь!

В задумчивости Лавриненко потер обметанную щетиной щеку, затем снова бросил взгляд на огонь и на горловину поляны, уходившую в лес.

— По-моему, устояли… А ты как думаешь, Александр?

— Я считаю, мы отбили атаку, — сказал Блинов и шумно выдохнул воздух.

— Вот и ответ на твой вопрос, — улыбнулся Саруханов, посмотрев на Лавриненко.

Подошел Илюшечкин. С горестным вздохом доложил, что оружие приведено в порядок. Саруханов, не глядя, взял автомат. Наметанным глазом оценил: действительно, вычищено добросовестно. И смазка в норме.

Возвращая автомат, сказал:

— Странная история, Илюшечкин. С первого слова вы не воспринимаете. Обязательно требуется дополнительное внушение.

Илюшечкин опять вздохнул, раздумывая, какой ответ следует дать старшему сержанту, чтобы попасть в точку. Ничего не придумал.

— Это наводит меня на нехорошие мысли, Илюшечкин, — продолжал Саруханов. — И бросьте кривляться, когда с вами разговаривают.

Илюшечкин выпрямился, руки по швам. С Сарухановым шутки плохи — мигом можно схлопотать внеочередную работенку.

— Товарищ старший сержант, командир взвода идет, — сказал Блинов.

По взгорку шагал лейтенант Колотов. Не доходя метров пяти — десяти, зычно крикнул:

— Погасить костры!

Солдаты суетливо забегали; в разных местах повторялась команда: «Погасить костры! Погасить костры!» Тут же в застывшем воздухе картинно взвилась ракета, описывая дугу над кустарником, где стояли бронетранспортеры. Это были сборы. Все вокруг ожило.

Бронетранспортеры, тягуче урча, разворачивались на месте и потом двигались по размякшей земле, прокладывая себе путь вдоль лесной опушки. Позвякивало оружие, солдаты проверяли снаряжение, встряхивали просыхающие плащ-накидки, доносились голоса сержантов, торопивших своих людей.

В один миг все пришло в движение…

Вспугнутый гулом моторов, большой серый заяц выскочил из-за кустов. Не ожидая встречи с людьми, замер в отдалении, тревожно прядая ушами. «Черт серый! — воскликнул сержант Гусев. — Ребята, глядите!» Цепочка, которой двигался взвод, сломалась, часть солдат стала заходить справа, чтобы преградить зайду путь, другая часть — слева. Заяц сидел на одном месте, изредка подрагивал ушами, будто отбиваясь от невидимых комаров. «Давай, давай заходи, ребята! — крикнул негромко Колотов. — Слева, слева заходи!» Но в тот же момент заяц сделал немыслимый прыжок в кусты и скрылся. Солдате в недоумении застыли, пораженные проворством и сообразительностью косого. «Назад, а не вперед пошел!» — сказал кто-то. «А что он, дурак, что ли?!» — «С ружьецом бы сюда!» — «А ты умеешь?»

— Товарищи, — раздался вдруг строгий голое Саруханова. — Вы что, на прогулке? А ну, принять быстро строй!

Колотов, неожиданно смутившись, пошагал быстро вперед.

Ликеев, тяжеловато ступая, прошел в дальний конец штабного автобуса. «Только так и должен ходить поверяющий, — подумал Клюев, следуя сзади. — Тяжело и спокойно».

— Вот сюда, Юрий Константиныч, — сказал он вслух.

Ликеев сел, положил руки на столик, побарабанил пальцами. На безымянном пальце правой руки поблескивало обручальное кольцо. Вид у Ликеева был усталый; он дышал тяжело, будто после пробежки.

— Что ж, сквозную атаку на правом фланге провели мастерски, — сказал он, потирая руки.

Клюев посмотрел, на него внимательно, как бы говоря взглядом, чего же тут особенного, атака как атака, но внезапно и сам оживился:

— Мне тоже понравилось.

— Да, да, — сказал Ликеев, продолжая о чем-то думать. — Просто мастерски.

Слово «мастерски», видимо, нравилось Ликееву.

— Хороший аккорд на завершающем этапе.

Клюев на это ничего не ответил, показывая лишь глазами, что он весьма рад и с удовольствием принимает похвалу, И на то, что Ликеев подчеркнул — на завершающем этапе, — тоже никак не прореагировал.

Оба помолчали. Клюев поглядывал на Ликеева, тот потирал себе лоб и почему-то морщился. Чувствовалась усталость. Поверяющему пришлось поездить в эти дни. И всюду нужен был внимательный глаз, всюду необходима была сноровка в оценке работы, проводимой подразделениями.

— Вы любите собак, Павел Григорьевич? — неожиданно спросил Ликеев.

Вопрос прозвучал странно.

— Обычно, — пожал плечами Клюев. — Не питаю особых чувств, но…

— Правильно делаете, — сказал серьезным тоном Ликеев. — Я вот астмой мучаюсь. Доктора определили — аллергия на собачью шерсть.

— У вас дома собака?

— Была. Пудель.

Ликеев посмотрел на потолок, достал из внутреннего кармана пластмассовую коробочку, сунул в рот таблетку. Было слышно, как близко к автобусу подъехал вездеход. Лязгнула железная дверца, взревел мотор. Ликеев поморщился. Клюев встал и вышел из штабного автобуса. Тут же гудение мотора прекратилось.

— Состарились мы с тобой, Павел Григорьевич!

Это было первое за время пребывания в полку приглашение Ликеева поговорить о прошлом.

— Помнишь наш сто двенадцатый?

— Конечно помню, — сказал Клюев и тряхнул густоволосой, с проседью, головой.

— Какие мы тогда были молодые!

В восклицании ощущалось сожаление. Минуты две оба молчали.

— Как вы поживаете, Павел Григорьевич?

Клюев чуть было не рассмеялся. Об этом стоило бы спросить раньше, при первой встрече или немного погодя. Ах, Ликеев, Ликеев! Все соблюдено. Вдруг на умениях возникнет конфликтная ситуация! Когда меньше знаешь человека, решать легче. Все учтено.

— Живу хорошо. Вот видите, — он поглядел по сторонам, — вся моя жизнь тут — в полку. Вы теперь узнали ее лучше, нежели бы я сам рассказал.

— Марья Степановна как поживает?

— В своих заботах… Она у меня большой общественник, помогает мне. С женами офицеров и сержантов — это ее персональный участок. Несет ответственность за спокойствие и мир между супругами в полку. — Клюев, слегка улыбаясь, наблюдал за лицом Ликеева. — Вам бы следовало ее навестить, Юрий Константинович. Она будет рада!

— Может быть, загляну, — проговорил Ликеев и посмотрел на Клюева как-то странно. Что-то, видно, вспомнилось ему. Помолчал. — Но сейчас не смогу. Никак не смогу.

— Понимаю, понимаю, — с готовностью согласился Клюев. — Ну, может быть, потом, при случае… Вдруг командировка в наши места.

Ликеев молча кивнул, не собираясь развивать тему дальше.

— Дети у меня уже взрослые, — похвастал Клюев. — Дочка замужем за военным, на Урале живет. А сын летчик.

— Холостой?

— Холостой. — Клюеву было очень приятно, что Ликеев интересуется его семьей. Он тоже решил спросить: — А у вас как насчет потомства?

— У меня сын, — сказал Ликеев. — Еще в институте учится. В медицинском. По материной тропе пошел. Жена у меня врач, — добавил он.