— Двойка — дело серьезное? — сказал он вопросительно.
— Очень серьезное, — ответил Саруханов. Помолчал немного и, отвернувшись, словно бы от дыма, добавил: — Скоро вы сами убедитесь в этом, товарищ лейтенант.
И по тому, каким тоном Саруханов это сказал, видно было, что ему немало пришлось попортить крови из-за Илюшечкина.
— Ну ладно, — сказал Колотов и снова посмотрел в список. — Гусеву с Аникеевым вы никаких отметок не вывели?
— Неудобно мне теперь, товарищ лейтенант.
— Ладно, пусть останется так. Я тоже пока не готов, боюсь ошибиться, — признался Колотов.
— Значит, я могу объявить эти оценки?
— Да, объявите.
У костра сбоку возникла долговязая фигура Максименкова, связного командира роты.
— Товарищ лейтенант, вас капитан Богачев спрашивает.
— Иду.
Колотов встал, застегнул ворот и, оправив под ремнем складки, пошагал за Максименковым.
* * *
Недалеко от опушки леса, в палатке, сидел капитан Богачев на ящике из-под консервов и что-то диктовал писарю. Командир взвода Жернаков прислушивался к тому, что говорил командир роты, и, судя по глазам, которые у него возбужденно блестели, слова Богачева были ему приятны. Лейтенант Никонов тоже был тут. Привалившись на ветки ельника, уложенные по краям палатки, он курил и, напряженно уставившись в газетный лист, бубнил вполголоса: «Олимпийские чемпионы — гандболисты СССР выиграли международный турнир… Штангисты в полутяжелом весе…» Тут же находился техник роты, рыжий, угрюмого вида прапорщик, рассматривавший под лампочкой деталь от двигателя, вертевший ее так и этак черными от мазута руками. В углу копошился с рацией сержант-связист.
Лейтенант Колотов, отодвинув полог палатки, вошел, и Богачев, не переставая говорить что-то писарю, показал ему рукой, чтобы присаживался, где посчитает для себя удобным. Колотов поглядел вокруг и, увидев Никонова, сел рядом.
— Как лейтенант, ноженьки гудят? — спросил Никонов, гася сигарету.
— Гудят.
— И у меня тоже. — Никонов посмотрел в сторону Богачева и буркнул сердито: — Долго они будут там копаться? Пишут, пишут, сколько можно?!
Вошел старшина Роговик с Максименковым, принесли термосы с борщом и кашей. Все сразу оживились, вспомнив, что с утра у них сегодня во рту не было ни крошки. Капитан Богачев тотчас же прекратил разговор с писарем и, потирая руки, стал ждать, когда Максименков нальет ему в миску борща. Ели с аппетитом, сначала молча, а потом, утолив первый голод, снова разговорились. Капитан Богачев сказал, что действовали сегодня хорошо, и велел отметить особо отличившихся солдат и сержантов. Лейтенант Жернаков рассказывал, как ловко удалось миновать со взводом боевое охранение «противника», какую грубую ошибку и даже халатность допустили те, когда пренебрегли элементарными правилами маскировки.
— Как я увидел их, ну, думаю, сидите себе тут на здоровье, мокните до утра. Они, главное, позицию себе выбрали никудышную — в ложбине. Поленились, черти…
Разговор, в общем, крутился вокруг удачного выхода лейтенанта Жернакова со взводом в тыл «противника». Жернаков был героем дня. Он сидел довольный, с аппетитом обгладывая косточку, и только мелькавшая в главах его холодная усмешка как-то не вязалась с общим добродушно-восторженным настроением окружающих.
— Я, конечно, дал жару ребятам, — продолжал Жернаков, вспомнив наказ Богачева перед выступлением насчет маневра и быстроты. — Пот с них в три ручья лил. Уж выкладывались, когда обошли сторожевое охранение. А на взгорке я ефрейтора Саватеева и трех солдат с пулеметом оставил, чтобы они нам в тыл не ударили.
— Ты поступил правильно, — сказал капитан Богачев, распрямляя медленно спину. — Это называется воевать не числом, а уменьем.
— Говорят, полковник Клюев тобой интересовался, — произнес тихо Никонов.
— Ладно, не сочиняй! — отмахнулся Жернаков и блестящими глазами посмотрел на Богачева.
Капитан Богачев перевел взгляд на Никонова, на упругих щеках его дрогнули желваки, но он ничего не сказал. Решил не портить хорошего настроения.
— Самое главное — неожиданность, — пояснил Жернаков. — Они просто не ожидали, что мы с той стороны зайдем, были так уверены… — рассказывал он, жестикулируя.
Но в лейтенанта Никонова будто бес какой вселился; не мог расстаться со своими шуточками.
— Слушай, Жернаков, какая ситуация. Говорят, поверяющему усы твои не понравились. Что будем делать?
Однако шутка его не была принята. Капитан Богачев нахмурился и, глядя куда-то в угол палатки, где сидел сержант-связист и скоблил ложкой по дну миски (скобление это раздражало Богачева), сказал, что действия второго и третьего взводов его не удовлетворили, что их активность перед рощей выглядела показной, о чем «противник» лишь случайно не догадался, что цепи при наступлении подчас сбивались, нарушая интервалы.
— Это в первую очередь вас касается, — сказал командир роты и прямо в глаза посмотрел Колотову. — Ваш взвод был на фланге и отставал.
Колотов не выдержал жесткого взгляда командира роты, поспешно кивнул, соглашаясь. Жаром пахнуло в его лицо, и ему хотелось только одного: чтобы Богачев не углублялся в детальный разбор действий взвода, чтобы не начал тыкать в глаза, где и почему именно его взвод залег, упустил время, а потом, как бы потеряв управление, начал мельтешить. Ему очень не хотелось такого разбора, по крайней мере сейчас, здесь, в присутствии его товарищей и особенно после лестных слов, высказанных командиром роты в адрес лейтенанта Жернакова. Колотов коротко и однообразно кивал: «Да, да… неудачно получилось», а сам неотступно думал о том, как бы поскорее Богачев перевел разговор на другую тему.
Совершенно некстати в разговор вмешался Никонов.
— Это какое же место вы имеете в виду, товарищ капитан? — спросил он.
— Когда выходили к выемке, — ответил Богачев.
— У выемки! — Никонов даже присвистнул. — Так вы бы посмотрели, какие там кочки. Черт ногу сломит у этой выемки!
— Там кочки! А в другом месте не кочки! — разгорячился Богачев. — Уж не прикажешь ли ковер расстелить?
— Ну, зачем же ковер, — процедил обиженно Никонов. — А кочки там дикие…
Ему никто не ответил.
Разговор зашел о «противнике». Вспоминали, кто из второго батальона мог находиться в боевом охранении, прошляпившем группу Жернакова; кому сейчас выдают за ротозейство. Колотов не принимал участия в разговоре, потому что не знал тех людей, молчал и слушал. Никонов, восседавший на груде елового лапника, как на пружинящей высокой перине, стал рассказывать ему, видимо из вежливости, про второй батальон, который на учениях всегда ставят против них. При этом Никонов с веселой ухмылкой в серых глазах предупредил, погрозив пальцем в пространство, что теперь надо держать ухо востро, почаще оглядываться по сторонам, потому что комбат 2 будет искать случая, чтобы подловить комбата 1, так как всем в полку известно — они между собой соревнуются.
— Говоришь ты, Никонов, очень странно, — сказал, покачав головой, Богачев.
— Почему же странно, товарищ капитан? — спросил Никонов, устремляя свои веселые глаза на командира роты. — Говорю как есть.
— Очень даже странно, — повторил Богачев.
— Объясните.
— Во-первых, что такое подловить… Выходит, будто комбат 2 только и ждет, чтобы мы ошиблись. Это неверно: никто друг друга не ловит. Оба комбата соревнуются, но при чем же здесь подловить, получается полная бессмыслица. Это во-первых. А во-вторых, давайте, товарищи, по местам. Завтра, — он взглянул на часы, — то есть уже сегодня, у нас будет немало работы. Надо отдохнуть для пользы дела.
— Есть, по местам! — ответил за всех Никонов и, накрывшись шинелью, направился к выходу.
Колотов вышел следом.
За палаткой стояла кромешная тьма, но кое-где среди деревьев тлели угли от костров, и отблески от них позволяли ориентироваться. Колотов шагал не спеша, то и дело отводя руками сучки, и все равно натыкался на них, чертыхаясь при этом про себя. Сегодня он отсчитывал третий день своего пребывания в полку. Всего-навсего третий! Он многое увидел, познакомился с людьми. Узнав сейчас, во время ужина, подробности действий взвода Жернакова, про его дерзкий выход в тыл «противника», про боевое охранение, которое не справилось с задачей, он как бы все примерял на себя. Умно и смело действовал Жернаков. Колотов вспоминал, какими хорошими словами отозвался командир роты на рассказ Жернакова, и себя, неожиданно видел в роли такого же рассказчика. Перед ним возникало резко очерченное, загорелое лицо командира первого взвода; с присущей молодости щедростью Колотов награждал Жернакова самыми лучшими качествами, и только одно его смущало: холодноватая и часто мелькавшая усмешка в глазах лейтенанта, когда он рассказывал. И потом усы. Наверно, это не существенно, однако усы Жернакова почему-то больше всего не нравились Колотову.