Жуга почесал макушку. Тятька, бывало, выпьет мёду-то, мать сначала отлупит, а потом на неё навалится. У них домишко был мелкий, деваться из него некуда было, зимой особенно. Всякого насмотрелся Жуга, пока маманя-то уйти от тятьки не решила.

— А кто это? — простодушно спросил мальчшка.

— Валмеле, — ответила Альга. Жуга удивился. Валма у них первой красавицей ещё в поза-том году считалась. Со спины-то не разглядел, да и не принято в чужих баб-то вглядываться. Спина у Валмы была… ну, как у всех баб, наверное. Вся в следах от палки-то мужниной.

— Так у ней муж же есть, — сказал мальчишка. — Она ж за Товтой замужем.

— Поговори тут у меня! — замахнулась на него бабка. — Много от него пользы, от Товты-то? А у Нэндры видел перстней сколько?

Это Жуга видел. Когда под лавку скатывался — видел. Кровавые, небесные, травяные… камни переливались на пальцах чужака, искрили разными цветами. Только такие, как Нэндру, небось, простым бабам подарков не дарят. Зачем им?

Высказать это соображение Жуга не успел, мимо них, кутаясь в старый платок, проскользнула Валма. Валма, Валмалеле, если ласково, её ещё называли гордой Валмой, когда все парни поселения за ней по пятам бегали. Сейчас она была босая, неподпоясанная и льяные волосы рассыпались по плечам. Домой, небось, бежала-то. У неё там младенец надрывается. А Товта колотушками встретит. Знамо дело, чужаку-то поди откажи, а дома жена возражать не станет.

— Иди, — толкнула Жугу бабка. — Пусть он тебя не хватится.

Нэндру сидел на разворошённой постели и позёвывал. Увидев Жугу, он пихнул ногой воздух и что-то сказал. Этого слова мальчишка не знал, но понял — сапоги. Подумал — хворый Нэндру, что ли? Сам надеть не может? Но куда деваться? Подобрал сапоги, присел на полу да и натянул хозяину-то на ноги. Чудно как-то. Вишь — хозяин. А ну как сказать, что никакому он Кабану не сын?

Жуга взглянул в лицо чужака и передумал. Такой, глядишь, зарежет, если не по нраву что. А Кабан, небось, маманю выгонит. Или вовсе чужакам отдаст.

— Как звать? — спросил Нэндру на местном языке. Голос был гортанный, дикий.

— Жуга, — ответил мальчик. Подумал и добавил: — господин.

— Теперь Катлюс буду звать, — сказал ему Нэндру и засмеялся.

Жуга насупился, но промолчал. Это слово он уже слышал. Щенок. Хоть не телёнок.

— Будешь умён — в доброго пса вырастешь, — посулил Нэндру.

Он поднялся, порылся в мешке, который валялся в углу комнаты, достал чистую рубашку и надел. Потом протянул руку и щёлкнул пальцами. Жуга наморщил лоб. Показалось ему вчера, что перстни на всех пальцах были? А теперь на одном нету.

— Что стоишь? — нетерпеливо спросил чужак. — Подай пояс.

Жуга подобрал пояс, хотел в руки дать, но Нэндру не взял. Пришлось повязывать.

— Видел людей, одетых как мы? — спросил Нэндру.

— Не видел, господин, — тихо ответил Жуга, боясь поднять взгляд.

— А чего в глаза не смотришь, а, отродье?

— Боюсь тебя, господин, — откровенно признался мальчишка.

— Правильно делаешь, Катлюс, — усмехнулся Нэндру. — А теперь брось врать. Говори.

— Не видел, господин, — повторил мальчишка. Нэндру отвесил ему такую затрещину, что Жуга отлетел в угол. С трудом поднялся. С губ стекала кровь.

— Потом с тобой разберусь, — посулил чужак. — Иди за мной.

В самой большой комнате, где были только столы да лавки, хлопотали девки да бабы. Чужаки по одному проходили сюда, привлечённые вкусным запахом, разносившимся из кухни да отсюда. Жуга заметил, что ни одной не просто старой, а даже и в возрасте среди баб не было. И все наряженные, ровно праздник какой. На столах стояли блюда с мясом, с дичью, с рыбой, лежали хлебы. Жуга аж глаза распахнул. Как это Кабан так быстро всё собрал-то? Столько всего! А ещё девки приносили и приносили чаши, да все серебряные, а иные и янтарём украшены.

— Умеет твой отец гостей принимать, — засмеялся Нэндру. Сел за самый длинный стол, во главе, и только тогда другие его люди принялись места занимать. А Жуге чужак на пол указал. Сиди, мол, как щенку и положено. Но подачку не кинул — в руки дал, да не кость, как Жуга уж успел испугаться, а добрый кусок мяса. Жуга такого отродясь-то не едал! Сейчас жевал и думал — это ж что же, Кабан всех коров забил? А кто молоко давать будет? А зимой им что есть придётся?

Поев, Нэндру вытер пальцы о волосы сидящего у его ног мальчика, поднялся, надел шапку и вышел во двор. Пока ел — ни на кого не глядел, и все молчали. Жуга и не хотел, но пошёл за ним и только краем глаза успел заметить, как все развеселились, стали переговариваться и девок к себе подзывать. А те ничего. Глаза опускали, да шли. Что ж им Кабан посулил, чем грозил-то?

— Ты меня понимаешь? — спросил Нэндру во дворе.

— С трудом, господин, — признался Жуга.

— Кто ещё поймёт?

— Да все, господин, — удивился Жуга. Они тут разные говоры слышали.

— В седле держаться умеешь? — задал новый странный вопрос хозяин.

— Умею, господин, — ответил мальчишка. Умел-то он умел, да не в таких, как у пришлых. И, правду сказать, не очень-то он умел.

— Что ещё умеешь?

— За конями ходить, господин.

Этому-то он выучился, когда девчонка проклятая от дядьки отстала! Далеко ему до Мантюра, но всё ж таки теперь дядька на него не ругался.

— Тогда поди и присмотри, как твой отец наших коней устроил. Присмотри, чего не хватает — сделай. Обманешь — шкуру спущу.

— Как скажешь, господин, — согласился мальчишка. Это он уже слышал много раз. То дух вышибу, то шкуру спущу, то вообще пальцы на кусочки порежу, брр! Все они грозятся. Тут главное в оба глядеть и ждать. Рано или поздно все они куда-нибудь да из жизни Жуги уходили.

— Брысь… Катлюс.

Уже к вечеру Жуга разузнал, что Кабан с чужаками вроде как договорился. Он им — кров, стол, вина дорогого, баб ласковых, а они ему… да ничего почти. Только и того, что дома жечь в их поселении-то не стали. Ходили гордые, сытые, наглые… Кабан-то, оказывается, на закат послал не за подмогой, а за припасами. Пока Жуга спал, пришёл малый караван, привёз еды разной, вина привёз, люди-то по домам тутошним разошлись — отдохнуть. Потом-то обратно убрались, гостить не стали. А чужаки и не думали платить-то. Это Кабан им приплачивал. А то ещё баловаться начнут. На селище, к которому на полудень день-два пути пешему, налетели. Жугу с собой не брали, он и радовался. Говорили, жуть там что творилось. А чего им тут надобно-то, пришлые не рассказывали. Вопросы только задавали странные. Детей, бывало, поймают, сгонят куда-нибудь кучей и давай спрашивать. Не слышали ли писка тонкого да не было ли болезни какой. Жуга-то сразу понял, к чему они. Девчонка-то рассказывала, что за писк и откуда болезнь. Про вамипиров спрашивали. Чудищ тех с клыками. И ведь баба-то та пришлая тоже те же вопросы задавала. Не она ли навела? И про бабу спрашивали. И про отрока того надменного тоже. И не раз, не два спрашивали. То забудут, а то опять за ребятами охотятся.

Сирвеле проговорилась. Трусиха. Девчонка совсем, ещё в отроческие года не вошла. Бабы про неё говорили — трудно мужа искать будет. Не то чтоб дурна собой, но какая-то она вечно перекошенная. Рот скривит да и пойдёт. И проболталась. Видела, мол. Был тут. Страшный! Всё глазами-то зыркал. Только пропал он, господин, как есть пропал.

Нэндру как услышал, к Кабану пошёл. Что ж ты, мол, хозяин дорогой, обманываешь? Кабан лицо удивлённое сделал да и ответил, так, мол, и так, был тут отрок. Знатный да гордый. Колдун? Может, и колдун. Пошёл на болото, рисовал там что-то да и утоп. Ему, видать, лучше знать было, что на болоте делать. Как это — не упредили? Да нешто можно знатному-то человеку слово поперёк сказать?..

Нэндру Кабана выслушал с лицом суровым, да отослал от себя взмахом руки. Жуга аж испугался. Не тот был человек Кабан, чтобы его эдак-то отсылали. А как Кабан ушёл, хлопнул себя Нэндру по коленям, да и расхохотался. Поделом, сказал, сопляку. Думал вперёд всех выслужиться.