Юрги снова содрогнулся. Он повернулся к юноше и протянул руку.

— Я обязан тебе жизнью, — сказал он. — Прости, если чем обидел.

Иргай ухмыльнулся и пожал руку монаху.

— И ты прости, если сгоряча не то сказал, — ответил он. — Так ты полечи его, Большеногая.

Иргай ушёл. Из Юлди как будто бы выдернули стержень, он кулём упал-уселся на землю, закрыл лицо руками и застонал.

— Я думал, меня не успеют найти, — глухо признался монах. — Думал, я умру без покаяния, один, покинутый…

— Однако ты не умер, — поспешно перебила его цирюльница. Она видела такое: когда люди сталкиваются с тем, к чему не были готовы или не смогли справиться, это их ломает, надолго поселяет страх в сердцах даже самых отчаянных храбрецов. Юлди не боялся погибнуть в бою, рядом с товарищами, но перед одинокой смертью его душа содрогнулась.

— Какой позор! — сдавлено произнёс он. — Я, воин Заступника, едва не был принесён в жертву порождениям Врага!

— Порождения Врага — это вампиры и оборотни, — усмехнулась Врени. — Вот если бы тебя в лесу для них привязали…

Юлди убрал руки от лица и укоризненно поглядел на цирюльницу.

— Я уверен, что оборотни… — начал было он.

— Да-да-да, — обидно засмеялась женщина и отцепила от пояса фляжку. — Глотни-ка.

Юлди послушно отпил вина, почти не чувствуя вкуса, закупорил фляжку и вернул Врени.

— Нет, послушай. Если даже вампиры могут внимать слову Заступника, чему и я, и ты были свидетелями…

Врени тайно вздохнула. Почему ей так везёт на разных блаженных дурачков? Но её уловка сработала. Монах сел на своего любимого конька и отвлёкся от страданий. Осталось только смазать ему ожоги.

— Хватит лясы точить, — хмуро сказал Увар, когда Юлди уже был с ног до головы перемазан и перевязан и успел в своей речи дойти до какого-то отца церкви, жившего всего-то три века назад. Врени вскочила с редкой для себя готовностью. — Пойдём, Большеногая, дело есть.

— Ещё раненые остались? — уточнила Врени, когда они отошли от навеса.

— Остались, только не наши, — отозвался оберст. — Священники… как их там?...   жрецы, что ли. Эти-то. Которых мы тут положили. Остальные разбежались, а эти их защищали.

— А с остальными что? — уточнила Врени.

— А что с ними может быть? Догнали и прикончили.

Врени промолчала, но Увар рассердился.

— Ты видела, что они с Юлди сделали? А что собирались сделать, знаешь? Погань. Давить их всех надо.

— Ты не можешь воевать с целой страной, — негромко произнесла цирюльница.

— А о том не беспокойся, — невесело засмеялся наёмник. — Это ж не люди. Крысы. Поди у нас, сожги церковь. Тебя по всей стране будут как собаку бешеную гнать. А у них. Сжёг капище — отобрал у врага защиту. Свои жрецы, в родном капище, только спасибо скажут.

— Так чего ты хочешь? — не поняла Врени. Увар довёл её до огороженного высоким тыном селения. Там совсем недавно погасили пожар, а за воротами валялись трупы. Действительно, неплохо вооружены были защитники лесного капища. Только напали на них на рассвете, кто в исподнем, кто без штанов, в рубахе, торчащей из-под доспеха, простоволосые почти все… на шеях самых одетых — верёвки, небось, ловили петлёй, о которой Иргай давно рассказывал, а там уж и приканчивали. Женщин среди них не было.

— Троих оставили жрецов-то, — пояснил Увар, — расспросили маленько. Перевяжи, как бы к утру не загнулись.

Врени скривилась.

— Вы их пытали? — с отвращением спросила она.

— Да уж не по головке гладили, — рассердился Увар. — Мюра к тебе пошлю, вели сказать — если они всё расскажут, умрут быстро. А нет — так мы никуда не торопимся.

Врени опять промолчала. Увар косо на неё посмотрел. Ну да. Они пытали Юлди. Умело пытали, она видела его ожоги. Не просто так где попало горящей веткой тыкали. Почти сломали бедолагу, а ведь монах парень крепкий. А уж какую они ему смерть готовили — об этом и думать не хотелось. Почёт воину оказывали. Тьфу!

Языческие жрецы — седобородые старцы, хоть образа с них рисуй, до того благостные рожи, — продержались недолго. Врени была тому рада, она ненавидела пытки и ненавидела в них участвовать. Капище было разбойничье и наёмникам невероятно повезло, что Юлди на него наткнулся. Язычники, оказывается, давно следили за отрядом и готовились напасть, едва чужаки потеряют осторожность. Выведали у старцев и другое: куда делся тот отряд, с которым Мивьют отбивал княжну и который забрал все её ценности. Для верности старцев спрашивали по одному — снова и снова. Когда Увар остался доволен ответом, он велел прикончить язычников и сжечь и капище, и селение разбойников.

Закончив с разбойниками, наёмники двинулись дальше. Теперь перед ними лежала соседняя с болотами страна, тоже языческая, где земли были распаханы, крестьяне не скрывались по лесам и вместо городов то там, то сям стояли замки, всё больше деревянные, как в Тафелоне, но, по слухам, богато украшенные резьбой и позолотой. Правили этой страной гордые и надменные князья (здесь их называли магнаты), о которых поговаривали, будто они готовы убить за косой взгляд или невежливое слово. Так ли было, нет ли, покуда было сказать трудно: отряд Увара держался общей дороги, на которую власть магнатов не распространялась.

На первой же ночёвке у Врени случилась долгожданная радость. Иргай вошёл в её шатёр — как всегда, без спроса, — и хмуро посмотрел на свою жену, которая как раз закончила кормить и родного сына, и приёмную дочь.

— Двое детей — вдвое хлопот, — хмуро сказал юноша. Дака задрала нос.

— Двое детей — вдвое радости! — отрезала она.

— Для родителей, — усмехнулся Иргай. Он наклонился и поднял со шкуры оборотницу. Та испуганно вякнула, но превращаться не стала. — Домой иди. Нечего тебе по чужим шатрам ночевать. Люди смеются.

Дака бросила на Врени торжествующий взгляд, подхватила на руки сына и, потупив глаза — ни дать, ни взять, послушная жена — следом за мужем вышла из шатра.

Слава Освободителю.

Увар послал вперёд гонца к какому-то важному магнату, но покуда вестей не было. Не то гонец не добрался, не то магнат с ответом не торопится. Ехали не спеша. След короны петлял и двоился: тех разбойников разбили магнаты и, возможно, отобрали всю добычу. Тогда надо было думать, что предложить гордым властителям этой страны и как найти ту самую шайку или её наследников. А, может, и нет, потому что часть шайки спаслась и даже объединилась с одним из магнатов, который решил бросить вызов остальным. Местные крестьяне не знали нагбарского и, разумеется, ни слова не могли связать по-тафелонски, поэтому с ними объяснялись жестами. Харлан и его сородичи говорили на языке, немного похожем на местный, но многие вещи называли наоборот. Хорошее на их языке было плохим на местном, а плохое — хорошим. Всё шло спокойно. Девочку посвятили Заступнику по обряду Харлана, а потом свой обряд провёл Юлди, который быстро оправлялся и от ран, и от переживаний.

Всё шло спокойно.

А потом из посланных вперёд разведчиков вернулся только один: двое погибли, не успев вовремя заметить засаду. Врени поразило то, что никто не заволновался. Только как-то вдруг посерьёзнели, подтянулись, прекратились шутки.

Увар парой коротких вопросов выяснил у разведчика, что случилось, после этого коротко свистнул. Харлан с сыновьями, другие воины из их народа и с ними две трети отряда выехали вперёд.

— Кривой Эб, на тебе обоз, — приказал Увар. Эб кивнул и Увар погнал коня прочь, но не туда, откуда вернулся разведчик, а в сторону, безжалостно вытаптывая крестьянские поля, мимо которых лежала дорога. Остальные — выбранные две трети — поскакали следом.

Никто не задавал вопросов и не спрашивал, что нужно делать. Врени перехватила взгляд Юлди — такой же растерянный, как у неё самой. Эб только кивнул — и женщины принялись распрягать лошадей, разворачивать телеги и запрягать коней снова. Так же без лишних вопросов обоз тронулся в путь к оставленной позади развилке. Врени не сразу поняла, что они едут к примеченной Эбом речке, которая как раз недалеко от основной дороги делала изгиб. Там, в изгибе телеги поставили в круг, проверили оружие и принялись ждать. Костров не разводили, поделили между собой хлеб и солонину. Издалека до обоза изредка доносились крики, из которых ничего нельзя было понять.