Кулак Ермил Ермилыч занемог, Лежит, не чувствуя совсем ни рук, ни ног, Хрипит, глазами дико водит: «Ой,— стонет,— смерть моя... Ой, ой, конец приходит!» В избе переполох. Семейство все вокруг болящего хлопочет. Послали за попом: Ермил-де очень плох— Собороваться хочет. Явился поп. За плату в пять овчин Над умирающим отбрякал скорбный чин. Отбрякал честью, по канону, Потом усаженный за стол, распялил пасть И так нажрался самогону, Что прямо страсть! Забывши, что в углу под Спасом Хозяин при смерти, стал батя диким гласом Такие песенки похабные орать И по избе ходить таким задорным плясом, Что у хозяина тем часом Пропала всякая охота помирать; Весь распалившися от батиной забавки: «Ай, батя! — завопил Ермил, махнувши с лавки,— Ай, батя! Ты ж прямой Целитель Пантелей! А ну-кося и мне стакашечку налей!» В МОНАСТЫРЕ Поползень втихомолочку нашел себе богомолочку. Народная пословица. «Здесь,— богомолке так шептал монах смиренный,— Вот здесь под стеклышком, внутри сего ларца, Хранится волосок нетленный,— Не знаю в точности — с главы, или с лица, Или еще откуда — Нетленный волосок святого Пуда. Не всякому дано узреть сей волосок, Но лишь тому, чья мысль чиста, чей дух высок, Чье сердце от страстей губительных свободно И чье моление к святителю доходно». Умильно слушая румяного отца, Мавруша пялила глаза на дно ларца. «Ах,— вся зардевшись от смущенья, Она взмолилась под конец,— Нет от святителя грехам моим прощенья: Не вижу волоска, святой отец!» Отец, молодушку к себе зазвавши в келью И угостив ее чаишком с карамелью И кисло-сладеньким винцом, Утешил ласковым словцом: «Ужотко заходи еще... я не обижу. А что до волоска — по совести скажу: В ларец я этот сам уж двадцать лет гляжу И ровно двадцать лет в нем ни черта не вижу!» БАСНИ ЭЗОПА ПОМОЩЬ Каким-то случаем сошлись — Медведь с Китом, И так сдружились крепко оба, Что, заключив союз до гроба, Друг другу поклялися в том, Что каждый помогать другому будет в горе, Ну, скажем там, болезнь случится иль война... Вот, как на грех, пришлося вскоре Нарваться Мише на Слона. Увидевши, что близко море, Стал Миша друга звать скорей: «Кит-братец, помоги осилить эту тушу!» Кит в берег тычется,— увы, царю морей Не выбраться на сушу! Медведь Кита корит: «Изменник! Продал душу!» «Кому? — ответил Кит.— И в чем моя вина? Вини мою природу! Я помогу тебе, как только ты Слона Швырнуть сумеешь в воду!» «Дурак! — взревел Медведь.— Не знал бы я беды, Когда б я мог Слона швырнуть и от воды!» КОЛЕСО И КОНЬ В телеге колесо прежалобно скрипело. «Друг,— выбившись из сил, Конь с удивлением спросил,— В чем дело? Что значит жалоба твоя? Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!» Иной с устало-скорбным ликом, Злым честолюбьем одержим, Скрипит о подвиге великом, Хвалясь усердием... чужим. ВОЛК И ЛЕВ У Волка Лев отбил овцу. «Грабеж! Разбой! — Волк поднял вой.— Так вот какой ты есть защитник угнетенных! Так вот изнанка какова Твоих желаний затаенных! Вот как ты свято стал чужие чтить права! Пусть льстит тебе низкопоклонник, А я... Когда при мне нарушил царь закон, Я, не боясь, скажу, что он Из беззаконников — первейший беззаконник! Но, царь, есть божий суд! Есть справедливый гнев!..» «Брось! — усмехнулся Лев.— Все это без тебя мне хорошо известно, Как не в секрет и волчий нрав. В своих упреках ты, конечно, был бы прав, Когда бы сам овцу добыл ты честно!» ОСЕЛ И ЛЕВ «Друзей мы ценим не числом, А качеством»,— читал я где-то, Ан вот подите же: Лев дружбу свел с Ослом. Ну, что вы скажете на это? Лев! С кем? С Ослом? Да почему? А потому! Мне ж все подробно знать откуда? Должно быть, царская причуда! Льву... Все дозволено ему! Ослов ли брать к себе на службу Иль заводить с ослами дружбу. Хоть, впрочем, нет большой диковинки и в том, Что просто Лев с тоски, чтоб отогнать зевоту, Решил обзавестись не другом, а шутом. Так это аль не так, мы выясним потом. Однажды взяв Осла с собою на охоту, Лев дал ему работу: Зайдя вперед, пугать зверей, чтоб, ошалев, Они неслись туда, где притаился Лев. Осел в усердии великом Всех всполошил ослиным криком. Добычи вдосталь было Льву. В час отдыха, со Львом разлегшись важно рядом, «Что, друг,— спросил Осел,— а страшно я реву?» Окинув «друга» хитрым взглядом, Лев отвечал: «Беда как страшно! Я — оглох! Не только ты переполох На всех зверей навел немалый, Но в страхе жители бегут из ближних сел; Да сам я струсил бы, пожалуй, Когда б не знал, что ты — осел!» |
