Особое внимание исследователей было привлечено к двум взаимосвязанным аспектам процесса субъективной интерпретации.

Первый аспект включает в себя присваивание ярлычков или формирование категорий, т.е. то, что позволяет отнести встретившийся предмет, человека или событие к определенному классу явлений и сформировать на этой основе ожидания в отношении отдельных характеристик или свойств объектов, с которыми есть вероятность столкнуться. Второй аспект субъективной интерпретации связан с разрешением двусмысленности, т.е. с заполнением информационных пробелов и возможной реинтерпретацией информации, не согласующейся с присвоенным ярлычком или категорией отнесения.

Пропагандисты и другие потенциальные манипуляторы общественным мнением хорошо понимают важность этих двух аспектов интерпретации. Социальные ярлычки, вроде «борца за свободу» в противоположность «террористу», навешиваются не только с целью пробудить позитивные или негативные в целом реакции, но и для того чтобы поощрить нас к формированию дополнительных умозаключений, усиливающих нашу симпатию или отвращение и согласующихся с коннотациями этих ярлычков (т.е. в данном случае — заключений о добродетельном, жертвующем собою патриоте в противоположность жестокому и действующему вне общепризнанных норм неврастенику). Ярлычки, используемые ораторами для задания рамок публичного обсуждения абортов, общественного финансирования затрат на здравоохранение и предпочтения, отдаваемого при приеме на работу представителям социальных меньшинств (т.е. выбора между свободой воспроизводства и убийством зародыша, страхованием здоровья и социалистической медициной, действий в поддержку меньшинств и дискриминацией большинства), представляют собой сходные попытки манипулировать нашими суждениями, управляя нашей интерпретацией их конкретных объектов.

В последние годы психологи когнитивного направления много рассуждают на тему разновидностей «структур знания», лежащих в основе процесса субъективной интерпретации и направляющих его. Особое внимание уделяется при этом структурам, обусловливающим наше знание и понимание не только статичных предметов и их групп (таких, как деревья, автомобили, дома, птицы и т.п.), но также и динамических последовательностей событий. Из числа терминов, использовавшихся для описания подобных динамических структур знания, исторически первым является понятие «схема» (Bartlett, 1932; Piaget, 1930), остающееся наиболее популярным и по сей день. Например, ребенок усваивает «схему сохранения», т.е. набор правил, говорящих ребенку, какого изменения количества вещества можно ожидать при определенном изменении его формы.

Несколько позднее в употребление вошел будоражащий воображение термин «сценарий» (Abelson, 1981; Schank &Abelson, 1977). Данный термин был введен с целью отразить факт осознания нами того, каким образом люди, попадая во множество знакомых ситуаций, играют строго определенные роли, осуществляя выбор из установленного набора вариантов поведения (например, ресторанный сценарий, сценарий дня рождения, сценарий университетской лекции и т.д.). В основе концепции сценариев лежит представление о том, что люди вступают в предсказуемые, едва ли не ритуальные взаимодействия в попытке удовлетворить свои потребности ценою насколько возможно малого социального напряжения и когнитивных усилий.

В данном случае нас не интересуют детали разного рода структур знания, и мы остановимся лишь на выполняемых ими функциях. К настоящему времени исследователи накопили большое количество документированных данных о том, что использование готовых схем и других структур знания позволяет воспринимающему социальному субъекту формировать умозаключения и суждения с большей легкостью, быстротой и субъективной уверенностью. Последствия практического применения схем являются благотворными в той мере, в какой мы пользуемся в общем точно отражающими реальность структурами знания и воздерживаемся от слишком поспешного, широкого или «бездумного» их использования (Langer, 1989). В этом благоприятном варианте нам удается экономить время и энергию, сводя к минимуму размышления и сомнения и не упуская при этом из виду ничего существенного.

Однако наше стремление полагаться на сценарии, схемы и другие структуры знания, помогающие нам интерпретировать происходящие в мире события, чревато очевидными издержками. Когда когнитивные представления, которые нам случается выбирать или приходится использовать, оказываются неточными в каком-либо существенном отношении или когда мы применяем их не к месту (проблемы, которые труднее всего избежать, вторгаясь в новые социальные или интеллектуальные сферы), результаты оказываются гораздо менее благотворными. Мы вынуждены допускать ошибки в интерпретациях или суждениях и не спешим осознавать неверность наших исходных представлений, равно как и усваивать уроки, содержащиеся в нашем новом опыте.

Таким образом, быстрое и легкое понимание, равно как и упорное, болезненное непонимание, гарантированная уверенность, равно как и чрезмерно уверенное упрямство, потенциальная способность к научению и усвоению информации, равно как и склонность становиться объектом манипуляции и позволять вводить себя в заблуждение, являются тесно взаимосвязанными, а в сущности — дополняющими друг друга следствиями использования инструментов, на которые мы полагаемся при интерпретации нашего социального окружения (см. след. обзорные работы: Cantor & Kihistrom, 1987; Fiske & Taylor, 1990; Hamilton, Dugan & Trolier, 1985; Markus & Zajonc, 1985; Nisbett & Ross, 1980; Petty & Cacioppo, 1985; Rumelhart, 1980).

С точки зрения целей настоящей работы наиболее важным в этих инструментах субъективной интерпретации представляется то, что они являются носителями индивидуальных различий в интерпретации событий, с одной стороны, и неустойчивости интерпретаций, даваемых одним и тем же индивидом в разное время — с другой. То, какая именно структура знания будет извлечена из арсенала, равно как и конкретное содержание структур знания, отражающих тот или иной аспект внешнего мира, разнится от человека к человеку и от случая к случаю.

Процесс атрибуции

В 70-е годы центральным предметом как теоретической, так и прикладной социальной психологии стала одна из разновидностей субъективной интерпретации. Речь идет о процессе причинной (каузальной) атрибуции, в который люди оказываются вовлечены, пытаясь понять взаимосвязь между социальными ситуациями и поведением, а также между поведением и его результатами. Существует целый набор взаимосвязанных атрибутивных задач, включая умозаключения о сравнительной важности различных причин, о личностных характеристиках и способностях наблюдаемых нами людей (в том числе нас самих), а также основанное на этих атрибуциях прогнозирование вероятности различных действий и результатов в будущем.

Как явствует из материалов исследований, подобные субъективные интерпретации имеют очень важные последствия для объективно наблюдаемого поведения. Независимо от того, на что будет обращено наше внимание — будь то «решение» лабораторной крысы о целесообразности продолжать давить на рычаг при отсутствии дальнейшего подкрепления, или решение первокурсника записаться на углубленный курс лекций по химии после получения им высшего балла за вводный курс, или решение работодателя поощрить продавца, объем продаж которого за последние месяцы снизился, или, наоборот, сделать ему выговор, мы всегда будем иметь дело с представлением принимающего решение субъекта о причинах соответствующих прошлых событий, которое и будет обусловливать его выбор.

Нормативные и описательные принципы причинной атрибуции

В 1967 г. Гарольд Келли, основываясь на работах многих исследователей, включая Хайдера (Heider, 1958), де Чармса (de Charms, 1968), Джонса и Дэвиса (Jones & Davis, 1965), выдвинул проблему атрибуции на авансцену социальной психологии, где она с тех пор и пребывает. Новизна подхода, предложенного Келли, заключалась в том, что он был одновременно и нормативным, и описательным. Келли предложил несколько принципов, или критериев, принятия решений, использование которых могло бы привести к формированию правильных атрибуций, утверждая далее, что именно этими принципами люди в целом и руководствуются. Не случайно, что эти нормативные и описательные принципы оказались весьма сходными с принципами статистического анализа, используемыми обычно исследователями и статистиками при проведении «анализа вариации» (дисперсионного анализа).