Произведя еще некоторые вычисления, мы сможем определить, насколько велика вероятность того, что мы станем свидетелями нескольких проявлений экстремального поведения, исходящего от соответствующих людей, в зависимости от числа предшествующих наблюдений (см. рис. 4.4) Мы обнаружим, например, что если экстраверт Гарри и интроверт Том приобрели свою репутацию (вместе со своими процентными рангами соответственно «98» и «2») на основании единичного наблюдения, вероятность того, что в ходе следующих десяти наблюдений они будут вести себя так, что это позволит им хотя бы один раз быть отнесенными к верхним 2% выборки, составит 34% для Гарри и только 8% для Тома. Если же их репутация была заработана в результате десяти предыдущих наблюдений, то вероятность подобного события для Гарри возрастет до 52% и упадет до 2% для Тома. Если же они приобрели свои репутации (соответственно экстраверта и интроверта) в ходе очень большого или даже бесконечно большого числа предшествующих наблюдений, то вероятности, о которых идет речь, достигнут соответственно 60% и менее чем 1%.

Рис. 4.4. Вероятность того, что испытуемый получит в пределах выборки процентный ранг не ниже «98» (согласно свойствам по крайней мере одной из десяти последующих реакций и, исходя из его предшествующего ранга, основанного на различном числе наблюдений).

Короче говоря, при небольшом числе наблюдений за будущими поведенческими реакциями мы вполне можем увидеть Гарри (но практически наверняка не увидим Тома), совершающего какой-либо по-настоящему экстравертированный поступок.

Рассмотренные нами уровни экстремальности и вероятности выглядят таким образом, что почти наверняка обычный человек в состоянии их уловить. И может статься, что обыденная терминология личностных черт часто в меньшей мере основывается на представлении о «средних показателях» за длительный период, чем на идее об относительных вероятностях определенных экстремальных поведенческих проявлений, имеющих или не имеющих место на протяжении разумного периода или в ходе разумного числа наблюдений.

Природа обыденных представлений об индивидуальных различиях и пределах предсказуемости поведения будет более подробно исследована нами в следующей главе. В ней мы также рассмотрим обыденные мнения по поводу центральной темы данной книги — об относительном влиянии личностных и ситуационных факторов на человеческое поведение.

Глава 5. Обыденная психология личности и обыденная социальная психология

Качественные аспекты обыденной теории личности; Количественные аспекты обыденной теории личности; Обыденный диспозиционизм и фундаментальная ошибка атрибуции; Истоки обыденного диспозиционизма

На протяжении предыдущей главы, а в сущности и на протяжении всей предшествующей части книги мы высказали ряд утверждений об обыденных имплицитных теориях личности и социальной психологии. Мы пытались показать, что обычные люди не в состоянии оценить степень влияния и тонкие детали управляющего воздействия ситуации на поведение, вследствие чего они оказываются повинны в определенного рода наивном диспозиционизме, усматривая проявления личностных черт там, где их нет.

Но каким образом мы узнаём, что думает обычный человек? Каким образом мы узнаём, что обычные люди не проявляют должного чувства меры и осторожности в употреблении тысяч существующих в нашем языке терминов, описывающих типы и черты личности? Каким образом мы узнаём, что они не обладают в достаточной мере способностью предсказания поведения на основе личностных характеристик, считая возможность предсказания поведения от ситуации к ситуации маловероятной, а возможность предсказания поведенческих рангов разных людей на основании наблюдения в течение длительного периода — более вероятной?

Каким образом мы узнаём, что люди склонны недооценивать влияние ситуаций на поведение? Пожалуй, психологи — немногие из людей, кто не перестает удивляться силе ситуационных влияний.

Настало, наконец, время прямо заняться психологическими убеждениями обычных людей: рассмотреть, что думают обычные мужчины и женщины о самом существовании и величине индивидуальных личностных различий, о полезности единичных поведенческих показателей в сравнении с агрегированными показателями поведения, а также о значимости той роли, которую играют ситуационные детерминанты поведения в сравнении с диспозиционными.

Качественные аспекты обыденной теории личности

Начнем рассмотрение с качественных аспектов обыденной теории личности. Действительно ли люди являются такими уж закоренелыми теоретиками личностных черт, какими мы пытаемся их представить? Из материалов исследований, равно как и из повседневного опыта, мы знаем, что когда людей просят описать друг друга, они делают чрезмерный упор на термины, характеризующие черты личности. В ходе своих исследований Парк (Park, 1986, 1989) обнаружила, что хотя испытуемые и прибегали иногда в подобных ситуациях к описанию поведения, социальной принадлежности, аттитюдов, демографических данных и внешнего вида человека, однако термины, описывающие личностные черты (такие, как добрый, застенчивый, эгоцентричный, беззаботный), употреблялись более чем в два раза чаще, чем следующая за ними по частоте употребления форма описания.

Остром (Ostrom, 1975) просил студентов колледжа перечислить содержательные пункты информации, которую они хотели бы получить о другом человеке с целью сформировать о нем впечатление. Информация о личностных чертах составила 26% количества всех перечисленных пунктов, в то время как информация о поведении, социальной принадлежности, аттитюдах, демографических данных и внешности составила лишь 19%. Лайвсли и Брам-ли (Livesley & Bromley, 1973) показали, что употребление детьми, принадлежащими к нашей культуре, терминов, характеризующих черты личности, неуклонно возрастает по мере их развития, становясь с течением времени наиболее частым способом описания, используемым для свободной характеристики других людей. Смысл, который люди нашей культуры начинают с течением времени вкладывать в эти термины, является примечательно единообразным. Кантор и Мишел (Cantor & Mischel, 1979), а также Басе и Крейк (Buss & Craik, 1983) предлагали людям проранжировать различные варианты поведения в зависимости от того, насколько они представляют те или иные стандартные личностные черты. Степень согласия в ранжировании поведения была близка к их согласию в ранжировании различных предметов (например, столов или диванов) как представителей тех или иных предметных категорий (таких, как, например, «мебель»).

Весьма поучительно сравнить частоту использования людьми личностных черт для объяснения поведения с частотой привлечения для этой цели различных аспектов ситуаций или общего социального контекста. Джоан Миллер (Joan Miller, 1984) предлагала людям описать какой-либо неблаговидный поступок, совершенный недавно человеком, которого они хорошо знали, а также какой-либо поступок хорошо знакомого им человека, принесший кому-то другому пользу. Сразу после описания каждого из поступков, испытуемых просили объяснить, почему данные поступки имели место. В половине объяснений, данных испытуемыми негативным поступкам, использовались диспозиции общего характера (например, «он очень небрежен и нетактичен»). Таких объяснений было в три раза больше, чем объяснений, основанных на ситуационном контексте («было плохо видно и велосипед слишком сильно разогнался»). Аналогичным образом, когда речь шла о просоци-альном поведении, одна треть предложенных объяснений была дана с привлечением диспозиций общего характера, что оказалось на 50% больше общего числа ситуационных объяснений. Таким образом, испытуемые проявили себя как теоретики личностных черт, а не как ситуационисты.

Похожие выводы следуют и из пилотажного исследования, проведенного Россом и Пеннингом (Ross & Penning, 1985). В ходе эксперимента испытуемые сначала делали предсказания о том, как некоторые индивиды будут вести себя в ситуации, описание которой было недостаточно конкретным, а затем обнаруживали, что их предсказания неверны. Получив такую обратную связь, испытуемые быстро начинали строить новые предположения о диспози-циях рассматриваемых индивидов, не спеша при этом выдвигать новые предположения о подробностях непосредственной ситуации. Например, испытуемым говорили, что вопреки их предсказаниям оба студента Стэнфордского университета, которых они только что сочли очень разными на основании выполненных ими рисунков, пожертвовали деньги на рекламу движения «За права гомосексуалистов». При этом испытуемые были более склонны давать этому факту диспозиционные объяснения («эти два студента, должно быть, сами были голубыми или либералами»), чем ситуационные («студентов, должно быть, попросили об этом таким образом, что им трудно было отказаться»).