Пожалуй, наиболее убедительная линия исследований, демонстрирующих стремление обычных людей полагаться на диспозиционные конструкты типов личностных черт, восходит к серии экспериментов Уинтера и Улемана (Winter & Uleman, 1984; Winter, Uleman & Cunniff, 1985), показавших, что основанные на личностных характеристиках интерпретации формируются непосредственно в момент наблюдения соответствующего поведения и фактически могут кодироваться вместе с ним в памяти как неотъемлемая его часть.
Уинтер и Улеман предложили вниманию своих испытуемых ряд слайдов с высказываниями, описывающими конкретные действия конкретных людей, например «Библиотекарь помогает старушке перенести сумку с продуктами через улицу». Затем испытуемым выдавались «контрольные листы», на которые они должны были выписать как можно больше предложений из числа только что увиденных. Для облегчения задачи припоминания им предлагалось два рода «подсказок». В некоторых случаях это были расхожие названия личностной черты или диспозиции, согласующиеся с действием, описанным на соответствующем слайде (например, для фразы о библиотекаре, помогающем старушке перенести сумку через дорогу, таким ярлыком служило слово «предупредительный»). В других случаях подсказкой служило слово, вызывающее близкую смысловую ассоциацию с подлежащим или сказуемым соответствующего предложения (например, слово «книги» по ассоциации со словом «библиотекарь»).
Неудивительно, что при наличии диспозиционных подсказок испытуемым удавалось припомнить существенно больше предложений, чем при отсутствии таковых. При этом намеки, связанные с личностными чертами, оказались более эффективными, чем смысловые подсказки, несмотря на то что последние были гораздо теснее связаны с конкретными словами в предложениях (если судить по их оцениваемому сходству или по силе ассоциаций). Интересно, что при первом ознакомлении с высказываниями у испытуемых не возникало мыслей о диспозиционных понятиях. В сущности, испытуемым казалось маловероятным,что их представления о личностных диспозициях могут пригодиться им для припоминания предложений.
Имеющиеся на сегодняшний день данные позволяют предположить, что люди автоматически (и при этом неосознанно) интерпретируют информацию о поведении в терминах личностных диспозиций (см. также Park, 1986, 1989; Lewicki, 1986). Эти данные позволяют также увидеть, что личностные диспозиции, которым люди отдают при этом предпочтение, подозрительно похожи на личностные конструкты, о которых поется в песнях, повествуется в художественной литературе и в работах по психологии личности.
Количественные аспекты обыденной теории личности
Что можно сказать об обыденных представлениях о предсказуемости социального поведения? В идеале для этого можно было бы попросить разных людей угадать соответствующие коэффициенты корреляции, например корреляции между «уровнем разговорчивости» за обедом и во время тихого часа применительно к группе детей в летнем лагере. Но поскольку язык статистики остается по-прежнему чуждым для большинства обычных людей, исследователи вынуждены изучать представления о согласованности поведения менее непосредственным образом, а именно предлагая испытуемым предугадать или оценить вероятность, которая могла бы затем быть представлена в виде коэффициентов корреляции.
В одном из подобных исследований Кунда и Нисбетт (Kunda & Nisbett, 1986) спрашивали испытуемых, насколько велика вероятность того, что у двух человек будут сохраняться относительные различия в уровне проявления данной личностной черты на протяжении двух ситуаций. Им предлагалось прочесть следующий абзац,
Предположим, что вы наблюдали Джейн и Джилла в определенной ситуации и нашли, что Джейн более честна, чем Джилл. Какова, на ваш взгляд, вероятность того, что в следующей ситуации, в которой вам придется их наблюдать, вы обнаружите то же самое?
Другим испытуемым был задан вопрос об ожидаемом уровне устойчивости данного поведения на протяжении двух серий испытаний, состоящих из 20 ситуаций. Иными словами, вопрос касался вероятности того, что Джейн окажется в среднем более честной, чем Джилл, на протяжении последующих 20 ситуаций при условии, что она была в среднем более честной на протяжении предшествующих 20 ситуаций.
Аналогичный вопрос был задан испытуемым и об устойчивости показателей Джейн и Джилла в одной и той же ситуации. Во всех случаях испытуемых просили давать оценку вероятности в диапазоне от 50 до 100%. Данные процентные показатели легко могли быть представлены в форме коэффициентов корреляции с целью их последующего сравнения с действительными коэффициентами корреляции для соответствующего поведения.
Испытуемым также задавали аналогичные вопросы, касающиеся способностей. В частности, их просили оценить вероятность того, что некий ребенок, получивший по результатом одного теста на правописание более высокий балл, чем другой, получит более высокий балл и в ходе второго теста, а также, что баскетболист, набравший больше, чем другой, очков в ходе одной игры, повторит свой успех и в следующей игре. Аналогичные вопросы были заданы и относительно серий, состоящих из 20 тестов на правописание и из 20 баскетбольных матчей.
На рис. 5.1 показаны оценки испытуемыми уровней согласованности для нескольких черт личности и для способностей. На графиках изображены также и действительные уровни корреляций, данные о которых почерпнуты (в случае черт личности) из литературы, проанализированной в предыдущей главе, а также (в случае способностей) из исследований Кунды и Нисбетта.
Наиболее ярко выраженной особенностью графиков, представленных на рис. 5.1, является уровень согласованности, ожидаемый испытуемыми от «личностного» поведения отдельных индивидов. Испытуемые, похоже, полагали, что согласованность поведения между двумя ситуациями будет намного выше, чем даже самые высокие показатели, полученные в реальных исследованиях. Согласно оценкам испытуемых, вероятность того, что описываемые индивиды сохранят свои ранги на протяжении двух ситуаций, составляла 78% — вероятность, требующая корреляции в районе 0,80, в то время как выявленная в ходе исследований реальная корреляция составила лишь около 0,10! Испытуемые не оценили по достоинству и выигрыш в согласованности, который достигается за счет агрегирования показателей — это также показано на рис. 5.1. По мнению испытуемых, согласованность поведения от одной ситуации к другой была лишь несущественно ниже согласованности поведения между 20 предыдущими ситуациями и 20 последующими!
Рис. 5.1. Воспринимаемая и действительная корреляция (r) между характеристиками отдельных действий («действие с действием») и агрегированными характеристиками двух совокупностей действий («множество с множеством») для личностных черт и способностей (Kunda & Nisbett, 1986).
Подобная неспособность осознать нестабильность единичных показателей в сравнении с агрегированными может быть весьма точно выражена статистически. Если исходить из того, что оцененная испытуемыми корреляция между двумя ситуациями составила 0,79, то корреляция между сериями исследований, состоящих из 20 ситуаций, должна достичь значения 0,99. И наоборот, если исходить из того, что оцененная испытуемыми корреляция между агрегированными показателями равнялась 0,82, то соответствующая корреляция между двумя единичными ситуациями должна составить 0,23.
[Предвидя возможные обвинения в намеренном выборе испытуемых, неискушенных в статистике, мы должны напомнить читателям, что на протяжении всей книги подчеркиваем преемственность, существующую между обыденными и профессиональными интуитивными представлениями о поведении. Следуя духу этого утверждения, Кунда и Нисбетт попросили профессиональных психологов, участвовавших в симпозиуме, посвященном статистическим аспектам человеческого суждения, ответить на те же самые вопросы, что и студенты колледжа, оценки которых представлены на рис. 5.1. Некоторых из этих профессиональных психологов можно было бы охарактеризовать как исследователей в области теории личности, но в большинстве своем это были социальные психологи и ученые, занимающиеся экспериментальной психологией.
