В свете рассмотренной в главе 4 проблемы агрегирования показателей стоит заметить, что вывод о преемственности поведения на протяжении жизни человека возникает благодаря связям между такими предсказывающими и результирующими показателями, которые явно отражают множественные события. Ведь ребенок приобретает репутацию неуравновешенного и в связи с этим становится объектом особого внимания только после целой череды проявлений грубости (оттеняемой, возможно, редкими вспышками крайней агрессивности) на протяжении некоторого периода. Аналогичным образом, людей не гонят с работы и не требуют от них развода на основании единичных поведенческих проявлений, однако когда их накапливается слишком много, то это нельзя уже больше игнорировать. Как отмечали Каспи и его коллеги, именно кумулятивный характер последствий поведения, а не сама по себе кумулятивная техника построения показателей, обеспечивает впечатляющую величину соответствующих коэффициентов корреляции.
По иронии судьбы, Уолтер Мишел — теоретик, чья критика обыденной теории личности была столь подробно рассмотрена нами выше, тоже получил и опубликовал свои собственные эмпирические данные, касающиеся преемственности поведения на протяжении жизни. Он обнаружил, в частности, что четырехлетние дети, успешно «откладывавшие вознаграждение» в некоторых из его лабораторных ситуаций, повзрослев, стали демонстрировать более высокий уровень социальной и когнитивной лояльности, добившись благодаря этому более высоких учебных результатов. Действительно, простая корреляция между измеренным в дошкольном возрасте временем, на которое они были способны откладывать вознаграждение, и последующими показателями теста академических способностей (SAT) составила 0,42 для вербальных способностей и 0,57 — для математических (Mischel, Shoda & Rodriguez, 1989).
Легко увидеть, каким образом умение откладывать вознаграждение, даже если это умение довольно слабое и присуще только определенной сфере деятельности, может привести к столь впечатляющим последствиям. В жизни ребенка всегда найдется какое-нибудь более увлекательное занятие, чем сидеть над решением когнитивной задачи. В нашей живущей по книгам культуре дети, обладающие несколько большей усидчивостью, могут оказаться как раз теми, кто, получая когнитивные навыки, вместе с ними приобретает и соответствующую репутацию, формируя у окружающих представление о себе, способствующее дальнейшим успехам в учебе.
У нас не вызывает сомнения, что судьи, оценивавшие взрослых в этих лонгитюдных исследованиях темперамента, продемонстрировали, по меньшей мере, неплохую согласованность друг с другом в оценках агрессивности, застенчивости или «книжности». Мы подозреваем также, что они достигли бы успеха, предсказывая определенные виды повседневного поведения. В то же время мы полагаем, что было бы относительно легко [имея в виду описанные в главе 5 факты чрезмерной уверенности предсказаний, полученные Даннингом (Dunning et аl., 1990) и Валлоном (Vallone et аl., 1990)] продемонстрировать, что эти судьи полагаются на представления о личности, излишне диспозиционистские, либо, по меньшей мере, излишне упрощенные в своем диспозиционизме. Мы подозреваем, в частности, что те же самые судьи проявили бы себя хуже как с точки зрения ошибок, так и в плане чрезмерной уверенности, если бы их попросили предсказывать поведение тех же людей в «корректных» экспериментальных ситуациях, тщательно спланированных таким образом, чтобы максимально исключить из поведения этих уже взрослых людей большинство кумулятивных последствий их юношеского темперамента.
Ситуации, субъективные интерпретации и личность
Наш анализ происходящих в реальном мире сложных взаимодействий между людьми и ситуациями несколько сузил пропасть, пролегающую между ценными уроками контролируемых лабораторных исследований и противоречащими им, на первый взгляд, уроками беспорядочных и смешанных наблюдений, сделанных в реальности.
В заключении данной главы мы приведем несколько итоговых соображений о силе и ограниченности интуитивной обыденной теории личности. Затем мы рассмотрим возможный вклад нашего анализа в непрекращающиеся попытки создать более приемлемое учение об индивидуальных различиях — учение, менее гармонирующее с обыденной теорией личностных черт и очень сходной с ней традиционной научной психологией личности, но более мощное и способное внести большую ясность в рассмотрение предмета.
Пересмотр практической ценности обыденной теории личности
Ранее мы утверждали, что обыденная теория личности оказывается в целом большим подспорьем в решении многих повседневных задач, несмотря на то что она основывается на слишком упрощенных, даже ошибочных диспозиционистских посылках. В то же время в некоторых особых ситуациях наивный диспозиционизм может вести к ошибочным умозаключениям и необоснованным решениям. Некоторые из этих умозаключений и решений относительно заурядны и безвредны, другие же — сравнительно нестандартны и потенциально опасны. Наше дальнейшее обсуждение, в ходе которого мы будем сопоставлять чистые и корректные исследовательские схемы с запутанными реальными контекстами, призвано выяснить, в каких именно случаях обыденная теория личности может навлечь неприятности на того, кто ею пользуется.
Обыденная теория личности соотносится с более корректной теорией личности подобно тому, как обыденная физика соотносится с научной физикой (Holland et аl., 1986; Nisbett, 1980, 1987). Большинству из нас прекрасно удается обращаться с физическими телами и силами, присутствующими в окружающей среде. Некоторые даже вырабатывают в отдельных областях выдающиеся навыки (например, умение бросать и ловить мяч), несмотря на ряд достаточно глубоких заблуждений относительно законов движения, управляющих соответствующими физическими явлениями, заблуждений, в которые впадали, заметим, самые тонкие философы еще несколько сот лет назад (Champagne, Klopfer & Anderson, 1980; McCloskey, 1983).
Например, большинство взрослых людей полагают, что если отпустить предмет, движимый вперед с определенной скоростью (например, выпустить сверток из рук идущего человека или мелкого грызуна из когтей хищной птицы), то он упадет вертикально вниз. Увидев траекторию падения этого предмета в форме параболы, они бывают глубоко поражены. У этого и подобных ему заблуждений, к которым до Галилея и Ньютона никто не подходил с научной строгостью, существует несколько следствий. С точки зрения человеческой эволюции, у людей только недавно появилась возможность сбрасывать предметы с быстро перемещающихся транспортных средств, равно как и необходимость избегать попадания предметов, сброшенных сверху. Произошло это в связи с резким скачком в развитии военной авиации в начале нашего века. Бомбардиры времен первой мировой войны должны были учиться побеждать свое желание не сбрасывать бомбу до тех пор, пока она не окажется строго над целью (стоит заметить, что эта проблема была решена путем разработки приборов, не полагавшихся более на «интуитивный» расчет траектории падения бомбы). Пехотинцы же вынуждены были в свою очередь научиться обращать внимание не на бомбы, сбрасываемые прямо на их головы, а на бомбы, которые сбрасывались с приближающихся самолетов, находящихся на достаточном от них расстоянии.
Одно из наиболее распространенных и существенных обыденных заблуждений о природе физического мира, нашедшее отражение в наследии древних философов, имеет еще более непосредственное отношение к нашему разговору об обыденной теории личности. Левин отмечал:
«По Аристотелю, движущие силы были полностью и заранее обусловлены природой физического тела. В современной физике все наоборот: существование вектора силы всегда зависит от взаимных отношений нескольких физических фактов, в особенности от отношения тела к его среде» (Lewin, 1935, с. 28; курсив оригинала).
Иными словами, древняя физика представляла поведение объектов исключительно в терминах их свойств или диспозиций. Камень при погружении в воду тонет, поскольку обладает свойством тяжести, или «гравитацией»; кусок же дерева плывет потому, что обладает свойством легкости, или «левитацией».
