Так, и проарабски и произраильски настроенные зрители, просмотрев одну и ту же тридцатиминутную видеозапись, заявили, что при освещении действий противоположной стороны (в отличие от освещения действий их собственной) было использовано большее число фактов и ссылок, выставляющих ее в благоприятном свете, а негативной информации было меньше. Участники обеих групп полагали также, что общий тон, акценты и содержание видеозаписей были таковы, что подводили нейтрально настроенного зрителя к изменению его отношения в сторону большей благосклонности к противоположной группе и большей враждебности к их собственной.
Задавая вопросы и выслушивая комментарии этих испытуемых, нельзя было не усомниться в том, что они действительно смотрели одну и ту же телепрограмму (не говоря уже о том, что они наблюдали одну и ту же историю Ближнего Востока!); точно так же как интервью испытуемых Хэсторфа и Кэнтрила заставляют усомниться в том, видели ли они одну и ту же игру.
Принципиальная схема, использованная при анализе того, как предвзятые приверженцы оценивают телевизионные новости, может быть применена и для анализа того, как они оценивают предлагаемые ими планы решения проблем, освещаемых средствами массовой коммуникации. Вообразите себе, каким образом проарабски и произраильски настроенные зрители — участники исследования, посвященного враждебности средств массовой коммуникации, оценили бы усилия некоей «незаинтересованной» группы, пытающейся найти виновных, призывающей покарать их или предлагающей меры по предотвращению подобных трагедий в будущем. Лучше все-таки сосредоточиться не на том, как они реагировали бы на инициативы, исходящие от третьих лиц, а на их реакции на предложения противоположной стороны. Любое предложение, которое будет казаться выдвигающей его группе отвечающим общим интересам или ожиданиям, в глазах представителей группы, получающей предложение, будет выглядеть невыгодным и служащим интересам противной стороны. Это будет происходить потому, что обе стороны будут склонны расходиться в своем понимании «справедливости» (в свете существующих между ними расхождений во взглядах на историю проблемы и ее важнейшие аспекты), а также по причине склонности и тех, и других интерпретировать отдельные термины и общий смысл предложения различным образом.
В процессе субъективной интерпретации имеется, однако, еще одна тенденциозность, вступающая в игру в процессе двусторонних переговоров и создающая дополнительное препятствие на пути разрешения конфликта. Дело в том, что сам по себе факт выдвижения некоего предложения может снизить его привлекательность и, возможно, даже изменить его смысл в глазах адресата.
Серия исследований, предпринятых Стиллинджер, Эпельбау-мом, Келтнером и Россом (Stillinger, Epelbaum, Keitner & Ross, 1989), была посвящена как раз проверке гипотезы об этом явлении, получившем название «реактивного обесценивания». В одном из этих исследований был использован конфликт между администрацией Стэнфордского университета и различными группами студентов, требовавшими, чтобы университет отказался от всякого финансового участия в американских компаниях, ведущих дела в Южной Африке. Конкретным предметом изучения в данном исследовании была реакция студентов на разнообразные компромиссные предложения, осуществление которых не подразумевало бы полного отказа от инвестиций, но вместе с тем позволяло бы продемонстрировать, что университет выступает против расистской политики апартеида, проводимой южноафриканским режимом.
Два таких компромиссных предложения представляли особый интерес. Одно из них состояло в том, что университет должен был немедленно отказаться от акций компаний, которые были непосредственно связаны с южноафриканскими вооруженными силами, полицией или проводили политику апартеида в отношении своих сотрудников. (Назовем это «частичным» изъятием средств.)
Альтернативой ему было предложение установить двухгодичный срок, в течение которого в системе апартеида должны были произойти коренные преобразования. Если бы этого не произошло по истечении упомянутого срока, университет полностью изымал бы свои средства из соответствующих компаний. (Иначе говоря, данное предложение состояло в установлении «крайнего срока».)
Когда студентам сообщали о том, что руководство университета рассматривает оба упомянутых предложения наряду со многими другими, студенты оценивали их как примерно одинаково значимые и удовлетворительные. Однако когда им давалось понять, что руководство вот-вот ратифицирует один из этих компромиссных вариантов, феномен реактивного обесценивания давал о себе знать со всей очевидностью. Как только всем становилось ясно, что руководство готово привести в действие план частичного изъятия средств, явное большинство студентов стали оценивать данную уступку как менее значимую и удовлетворительную по сравнению с отвергнутой альтернативой, состоявшей в установлении крайнего срока. И наоборот, когда студентам сообщали, что руководство вскоре выступит с планом, предполагающим установление крайнего срока, все то же явное большинство начинало оценивать его как менее значимый и удовлетворительный, по сравнению с планом немедленного, хотя и частичного изъятия средств.
Последняя глава в историю этого исследования была вписана несколько месяцев спустя, когда руководство университета решило наконец предпринять определенные действия против апартеида, одобрив вариант, весьма похожий (но кое в чем более обширный) на вариант частичного изъятия средств, который планировался в ходе исследования, проведенного ранее. Случилось так, что подробности этого варианта стали известны исследователям раньше, чем они были обнародованы. Поэтому им удалось зарегистрировать оценки, даваемые студентами этим действиям, дважды: сначала — до обнародования плана, когда о нем можно было говорить лишь как об одной из нескольких гипотетических возможностей, а затем — после публичного объявления, когда план уже не относился к разряду гипотез. Как и предполагалось, при втором обследовании студенческий рейтинг этого плана значительно снизился по сравнению с первым. Сторонники крайних мер вновь подвергли его уничтожающей критике как «символический», а также «чересчур урезанный и запоздалый».
На примере этих исследований мы можем наблюдать первую стадию процесса, который вполне может способствовать нагнетанию недоверия и непонимания в процессе поиска договоренностей (Ross & Stillinger, 1991). Сторона, предлагающая компромиссные предложения, обречена столкнуться с разочарованием, когда ее инициативы встречают холодный прием, а предлагаемые ею уступки отметаются как ничего не значащие или даже служащие ее собственным интересам. В свою очередь сторона, проявляющая подобную холодность, наверняка будет столь же опечалена, выслушивая в ответ обвинения в отсутствии позитивного подхода. При этом обе стороны будут не в состоянии осознать то, в какой мере реакция противоположной стороны на самом деле является реакцией на предложение, субъективно отличное и решительно менее привлекательное, чем то, которое было сделано.
Инструменты субъективной интерпретации
Осознав, что процесс субъективной интерпретации имеет место и что интерпретации, даваемые разными людьми и в различных контекстах, имеют свойство отличаться друг от друга, социальные исследователи в течение долгого времени пытались понять механизм действия этого процесса. Великий социолог У.И. Томас (Thomas & Znaniecki, 1918) говорил о влиянии уникальной жизненной истории человека на формирование его личностной и социальной реальности (см. также Ball, 1972; Schutz, 1970).
Представители символического интеракционизма (например, Goffman, 1959; Mead, 1934) говорили о процессе, в ходе которого происходит «согласование» определений ситуации посредством социального взаимодействия. Фарр и Московичи (Fair & Moscovici, 1984) утверждали, что подобное согласование создает «коллективные представления» об объектах и событиях, разделяемые членами данного общества. Роль же культуры, субкультуры и даже половой принадлежности в формировании интерпретационных различий и возникновении в результате этих различий взаимного непонимания часто становилась объектом внимания не только психологов, но и социологов и антропологов (Abbey, 1982; D'Andrade, 1981; Forgas, 1976; Shweder, 1991; Triandis, 1972; Waller, 1961). Но все же именно представители когнитивной психологии внесли наибольший вклад в экспериментальное изучение процесса, в котором воспринимающие субъекты [по знаменитому определению Брунера(Вгипег, 1957)] «выходят за пределы имеющейся у них информации».
