Он выбрал второе, но я не дал ему осуществить задуманное, протиснувшись в переулок и сблизившись сбоку. Огонь с короткой дистанции — а затем я налетаю на него с нацеленным пробойником.

Эти пробойники пробивают лучше предыдущей модели, но имеют склонность застревать. И прямо сейчас это не недостаток, а мой главный расчет.

Удар в слабобронированный бок корпуса — и стержень прочно засел в цели. На боеспособности «Кентавра» это не сказалось, но теперь я на нем просто повис, причем со стороны правой руки, занятой «рельсой». Он попытался избавиться от меня, используя превосходство в мощи и массе, и дважды впечатал мой бронеход в стену дома, вызвав обвал, но когда он собрался сделать это в третий раз, я уже потянул за скобу катапульты.

Болтаясь в воздухе, я поднимаю щиток, чтобы увидеть, как падают на цель с небес ракеты, как внизу расцветают вспышки разрывов и вырастает громадный столб багрового пламени.

Это тебе за Сона, Игната и Яна, паскуда. И за бронебойно-зажигательные пули.

А теперь, когда за мертвых заплачено, стоит подумать и о живом.

Я приземляюсь в сотне метров, отстегиваюсь и поднимаюсь. Мне предстоит как-то пробраться к своим через город, полный врагов…

И сделать это быстро, до того, как закончится действие болеутоляющего.

— …И после того, как эта мразь изрешетила меня зажигательными пулями, — закончил я свой рассказ, — мне в кабину полилась горящая полимерно-кольцевая. Я сумел катапультироваться и вскоре приземлился в каком-то дворике. Непосредственно в тот момент Малевич был еще жив, потому что я слышал шаги его бронехода, но что там случилось дальше — я не знаю. У меня не было ни связи, ни чего-либо еще, я даже пистолет обронил при катапультировании. Все, что я мог сделать в этой ситуации — попытаться выбраться живым, что и сделал. Позади я слышал мощный артналет и взрыв, но все, что там произошло после того, как я катапультировался, мне известно со слов полковника. Прошу заметить — я не писал в рапорте того, чего не видел, и не строил догадок. Я не слышал, кто и как вызывал огонь на себя — у меня не было связи. Я не настаиваю на том, что это был Малевич.

— А там больше никого и не было, кроме вас четверых, — проворчал полковник.

— Командованию виднее, кто там был и кого не было. То есть, у меня действительно имеется предположение, что «Кентавра» уничтожил Малевич, просто потому, что он в тот момент оставался в строю один-единственный из нас четверых, но писать свои домыслы в рапорт я, разумеется, не стал. На этом я убедительно прошу отдел внутренних расследований не донимать меня вопросами о том, чего я не знаю, и не приписывать мне того, что прямо не указано в рапорте. Все пояснения о странностях, парадоксах и гипотезах запрашивайте у тех, кто их высказывает. У меня все, господа офицеры. Кстати, все то же самое можно было узнать и из моего рапорта… если читать его по строчкам и не искать между строк то, чего там нет.

— Принято, сержант. — Лейтенант пометил что-то в планшете и повернулся к Маслову: — господин полковник, а тело Малевича было эвакуировано с поля боя?

Тот хмыкнул:

— Вы спрашиваете, волочили ли разведчики мертвое тело шесть километров через город, занятый противником? Право же, это очень странный вопрос. Они забрали документы, а тело, за неимением возможности захоронить, сожгли, как и предписано Уставом.

— А у них в отчете указан характер повреждений погибшего? Иными словами, Малевич оказался в сотне метров от своего кресла потому, что его выволокли из кабины, или потому, что вылетел из кресла при катапультировании и разбился всмятку при падении с пары сотен метров?

— Они разведчики, а не судмедэксперты.

Лейтенант вздохнул.

— Значит, доказательств того, что Малевич не пользовался своей катапультой, у нас нет и установить это уже не удастся, да? Тогда я просто напишу, что тело несло следы падения с большой высоты, а вы, господин полковник, скажите тем разведчикам, чтобы они это при случае подтвердили. Спрашивать не будут — ибо это как раз моя обязанность — но на всякий случай.

— Не вопрос, — сказал полковник, — я даже припоминаю, что один из них так и сказал, когда отчитывался в устном виде…

— Замечательно, — улыбнулся следак, — тогда мы просто ставим в этой драматической и героической истории точку.

Он пожелал мне поправляться, попрощался и ушел.

Маслов проводил его взглядом и повернулся ко мне:

— И все-таки, это точно Малевич на самом деле уничтожил «Кентавра»?

— Не знаю, господин полковник. Как я только что сказал, и как это записано в моем рапорте, я не видел процесс уничтожения своими глазами. Я точно знаю только то, что Сон и Игнат к тому моменту уже погибли, взорвавшись в своих бронеходах. Больше вроде некому.

Полковник вздохнул, пожелал мне скорейшей поправки и тоже пошел на выход.

Но в дверях я его окликнул:

— А скажите, кавалеру «Звезды» какая доплата к пенсии положена? Просто любопытно стало.

— Большая. Практически удвоение пенсии. Вот только я не уверен, что у Малевича остался наследник, который будет получать эту пенсию. Ян был круглым сиротой.

— Сестра, — сказал я. — У Яна осталась сестра.

[1] Перевод на русский и адаптация под прозу мои

[2] «Проклятая Задрипанная Пехота» — так бронеходчики именуют обычных пехотинцев.

[3] РадиоЭлектронная Борьба

Примечание автора.

«Файлы Джиндоша» — это выдержки из исторического труда о бронеходах, написанного примерно в то же время, в которое происходят события книги, то есть примерно в двадцать пятом веке, он же четвертый век Эры Водолея.

Файлы Джиндоша никак не связаны с сюжетом. Более того, в финальной версии романа их, может быть, вообще не будет. То есть, если длинные описания вам скучны — можете пропустить. Но потом не жалуйтесь, если что-то в самом сюжете кажется вам странным:)

Выдержка из первой главы «Истории бронеходов от начала до наших дней», автор Бойл Джиндош.

История бронеходов началась не с бронеходов, а несколько ранее, когда в двадцать втором веке Кеплер и Фудзита изобрели тоннельный привод, названный их именами. Несмотря на крайне низкий уровень тогдашних космических технологий, человечеству открылся какой-никакой, а путь к звездам, пусть даже первым звездолетчикам приходилось ничуть не легче, чем в свое время Колумбу.

Первые звездолеты, использующие подпространственный тоннель для быстрого перемещения на расстояния в десятки световых лет, были неуклюжими, громоздкими и невероятно энергоемкими, что вынуждало экипажи неделями накапливать энергию для «прыжка», а низкая надежность узлов превращала ожидание в сплошную борьбу за живучесть корабля.

Такой корабль в принципе не способен взлетать или садиться на планету, они даже строятся прямо на орбите, а для сообщения с поверхностью используются обычные шаттлы. Дикая потребность шаттлов в топливе делала исследование открытой планеты еще более сложным делом, чем даже межзвездный перелет.

Практически в самом начале космической эпохи стало ясно, что мы во вселенной не одни: уже через двадцать лет после первого прыжка были найдены артефакты внеземного происхождения.

И хотя почти все внеземные устройства работали — или, вернее, НЕ работали — по принципу «черт, да оно и не должно работать, это будет прямым нарушением законов физики!», среди кучи бесполезных вещей, опередивших наше развитие на тысячи, а то и миллионы лет, принцип работы — а часто и назначение! — которых нам непонятен по сей день, нашлось кое-что, давшее огромный толчок человечеству и среди прочего стало началом истории бронеходов.

Загадочная субстанция, в дальнейшем получившая название «полимерно-кольцевая жидкость», оказалась невероятно мощным энергоносителем и стала для человечества прорывом. Усилиями многих ученых удалось воспроизвести это вещество синтетическим путем, и вскоре ПКЖ начала вытеснять иные виды топлива. Ракетное топливо на основе ПКЖ позволило шаттлу без проблем и без огромных топливных баков сесть на планету и вернуться на корабль всего лишь на одной заправке, что сделало возможным полномасштабную экспансию человечества.