— Вершинин Сергей Иванович, — словно издалека слышу его усталый хрипловатый голос, в котором явственно обозначается стальная решимость. — Тридцать восемь лет, служащий Цитадели, наставник семнадцатого отряда, инженер-программист первой категории, ступень третья пониженная. Что-нибудь еще?

— Достаточно, — вкрадчиво отвечает менеджер, и фиксаторы на кресле напротив с противным писком отстегиваются. Ветер осторожно встает, растирая онемевшие запястья. — Хорошая у вас биография. Мы с вами могли бы стать коллегами и даже друзьями, но вы слишком несговорчивы. Жаль терять такого работника, как вы, да еще и первой категории, но правила есть правила. А что же ваша…

Не договорив, менеджер на крутящемся стуле разворачивается ко мне, снова смотрит в монитор, и вдруг все тело прошивает жгучим и резким ударом. Вскрикиваю от боли, и когда отпускает, не могу отдышаться. Перед глазами плывут цветные круги.

— Может быть, ты тоже что-нибудь о себе расскажешь?

Стиснув зубы, отрицательно качаю головой. Хорошо понимаю, почему Ветер сдался. Терпеть такое раз за разом просто невыносимо. Чем теперь поможет наша тайна и эта бесполезная секретность? Не пыткой, так другим способом они все равно узнают, что нужно.

Несмотря на цветные пятна и туман в глазах вижу, как Ветер сжимает кулаки — единственное доступное ему движение. Он смотрит на меня, не отводя взгляда, и я кусаю губы, чтобы не заплакать и не сказать ни слова. Через одежду проникает холод металла, и это немного успокаивает, но, не успеваю я отдышаться, как еще один удар, вдвое сильнее предыдущего, пронизывает насквозь и обжигает, будто разрезая изнутри. Забыв о фиксаторах на ногах и запястьях, вырываюсь, кричу, сгибаюсь пополам от боли.

— Прекратите!

Сквозь собственный крик слышу знакомый тревожный голос. Не помню, чтобы Ветер когда-нибудь говорил на повышенных тонах.

— Васильева Юлия Андреевна, социальный психолог, — быстро добавляет он, когда я обессиленно замолкаю. Боль никуда не уходит: только слабеет, эхом отдаваясь в дальних уголках. Бойцы из Цитадели отличаются от местных во многом, но самое главное — они не привыкли издеваться и убивать. На тренировках нас учили самообороне и защите других, на лекциях по кибербезопасности рассказывали, как хранить в секрете данные и зачищать лишнюю информацию, а не взламывать систему, на курсах по психологии — как грамотно и без последствий воздействовать на любого индивидуума. Нас не учили плохому.

Скептически хмыкнув, менеджер щелчком пульта выключает и второе кресло. Кружится голова, и каждый вдох отзывается болью в спине. Пытаюсь подняться, но безуспешно: пол вдруг резко уходит вниз, в глазах темнеет.

И больше ничего не помню. Кажется, наставник подхватил меня, и я, безвольно повиснув у него на руках, успеваю увидеть только яркие светодиоды на потолке.

Свет бьет по глазам даже сквозь закрытые веки. Вокруг так тихо и так холодно, что берут сомнения, жива я или уже нет. Но странную мысль прогоняет знакомый негромкий голос:

— Сеня! Слышишь меня?

С губ срывается только тихий стон. Цепляясь за обрывки сознания, смутно припоминаю недавние события.

— Давай, просыпайся. Сеня, очнись, — Ветер слегка трясет меня за плечо и убирает с лица влажную и взъерошенную челку. Так непривычно слышать свое имя, но это лишний раз напоминает, что кошмар оказывается не сном, а реальностью.

С трудом открыв глаза, я обнаруживаю, что лежу на его потрепанной штормовке, а потолок, монолитная железная панель, так низко, что его можно достать рукой. Небольшое и довольно тесное помещение выглядит как некое подобие бункера, того, что был у нас на базе: стены с множеством панелей и датчиков, вместо окон — маленькие дисплеи с приглушенной яркостью, шлюз с железным рычагом заблокирован, и от рычага к коробке на стене тянется подсвеченная индикаторами включения кабельная труба.

У меня нет больше сил терпеть все это. Мы не узнаем своего предела, пока не придется балансировать на остром и узком лезвии боли и страха между жизнью и смертью. Я всегда считала себя довольно смелой и стойкой, но…

Кое-как сажусь и тут же зябко обхватываю колени руками. Из одежды на мне только спортивная майка и форменные брюки. Ветер тоже одет легко, и на его левой руке — чистая повязка. Видно, у нас отобрали теплые вещи, оставив только одну штормовку на двоих, да и ту наставник отдает мне, накидывает на плечи. Несмотря на это, меня по-прежнему трясет и знобит. Так холодно не было даже на ночном дежурстве, когда мы с Сойкой ползали по грязному снегу в поисках чужеродных девайсов и трещин на Грани. Интересно, где там ребята, что с ними?..

— Как ты? — Ветер берет меня за подбородок, мягко разворачивает к свету.

— Ничего. Только холодно и… голова болит очень.

— Понятно. Симптомы электротравмы, — со вздохом поясняет он. — Он с тобой перестарался. Сам испугался, когда ты потеряла сознание. “Держите ее, держите, убьется!” — он неловко усмехается, я отвечаю сдавленным смешком, но от малейшего движения снова начинает мутить так, что пол и потолок путаются местами. Совершенно без сил прислоняюсь щекой к плечу наставника и в который раз убеждаюсь, что тогда, пару недель назад, он сказал правду: молодые и неопытные всегда думают, что старшие всесильны и всемогущи, только это не так. Да, у них несколько больше опыта, но это не значит, что им любая проблема — не проблема. Возможно, они просто чуть лучше умеют держать себя в руках и думать холодной головой. Однако пусть даже так — наша ситуация временно безвыходна. И пусть мы, очевидно, нужны здесь живыми, легче от этого не становится.

Ветер медленно и задумчиво приглаживает мои взъерошенные волосы и смотрит в стену. Наверняка у него тоже нет мыслей, как нам освободиться. В таком месте, где все просматривается и прослушивается, где каждые десять шагов — какой-нибудь кодовый замок, сканер сетчатки глаза и контроль голоса и отпечатков пальцев, просто пытаться бежать бесполезно.

— Ветер… С-Сергей Иванович, — невольно спотыкаюсь на непривычном имени. Меня осенило еще тогда, в кабинете, где нас допрашивали, но боль и страх притупили сознание, и я не успела додумать эту мысль до конца. А сейчас, немного придя в себя, понимаю и вспоминаю кое-что из той жизни, которая осталась в прошлом, за пределами Цитадели. — Скажите… А вы не получали письма?

— Какие письма? — его холодная ладонь ненадолго замирает, прекращая перебирать мои спутанные пряди.

— Это вам писала моя мама, да? — смотрю на него снизу вверх с надеждой, но он не понимает и хмурится. А мне представляется все простым, как дважды два: он — Сергей Иванович, на гифографии — его бывшая жена, вероятно, Юля, как те незнакомые мне тогда еще люди, которых мама упоминала в письме.

— Сеня, о чем ты? Мы не получаем письма из Государства. Ни письма, ни сообщения, ни звонки на базы Цитадели не приходят. У нас есть связные браслеты и корпоративная почта, которая доступна только сотрудникам.

И тут до меня доходит: он не отвечал, потому что просто не мог получить их! И то правда, Цитадель, практически полностью засекреченная, вряд ли позволит сотрудникам контактировать с внешним миром.

— Вы знали мою маму, Наталью Андреевну Богданову, — тороплюсь и сбиваюсь, даже ненадолго забыв об ужасном холоде и головной боли. — То есть, раньше у нее была фамилия Васильева, как у Юли. Это же вашу жену звали Юля? Вы тогда, в кабинете, назвали ее имя… Получается, моя мама и Юля — сестры? Получается, вы… вы…

— Да, Сеня, ты наша с Юлей племянница. Я надеялся, что ты долго еще не будешь догадываться, — наставник вздыхает, но в его усталом голосе я чувствую теплоту.

— Но почему вы… почему ты мне сразу не сказал?

— Думал, что наша служба слишком опасна, а жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе любить. Я хорошо помнил случай с Юлей, да и многие наставники и просто служащие погибают на заданиях. Не хотел, чтобы мы потеряли друг друга, только встретившись. Казалось, что так будет легче, если мы останемся чужими.