Решительно открываю мамин планшет и захожу в почту. Так и есть: целый лист неотправленных писем. Половина из них — мне. Нет, пожалуй, это потом, сейчас слишком…

Любопытство пересиливает горечь. И мне становится немного легче, кажется, будто сквозь черно-белые безжизненные строки я слышу ее голос, такой родной, теплый и мягкий.

“Дорогая моя девочка! Любимое солнышко!

Как ты там?

Осталось совсем немного, врачи вот-вот проведут последние обследования и отпустят тебя домой. Я очень жду, ты не представляешь, как. Помнишь, когда-то мы с дедушкой приезжали тебя забирать, а потом уехали отмечать Новый год? Так давно это было! А я все помню, представляешь? В следующем году мы обязательно встретим праздник вместе. Я очень на это надеюсь, хотя надежды уже почти нет. Я сама отказалась от нее. Поэтому вряд ли смогу отправить тебе это письмо…

Но не будем о грустном. На дворе уже весна, солнце греет совсем по-летнему, мы даже сквозь защитный купол каждый день чувствуем тепло. И каждый день я думаю о том, как ты будешь ему радоваться. Ты ведь так любишь лето, моя хорошая. Немного поправишься — и снова будешь бегать босиком, гулять в лесу до ночи, я даже отпущу тебя на ночевку к Даше. Я знаю, ты давно хотела. И неважно, что тебе скоро восемнадцать — маленький ребенок, которому вечно не хватает любви, ласки и тепла, живет в каждом из нас, сколько бы ни прошло лет.

Представляешь, потеряла рецепт твоих любимых шоколадных кексов. Ну что ж, придется импровизировать. Я так давно не пела за готовкой, потому что не радовалась так ничему, кроме как твоему возвращению. Ты наполняешь мою жизнь смыслом, радостью и светом. Я каждый день прошу небеса за тебя и жду, когда мы наконец обнимемся.

Прости, дорогая, что не могу к тебе приехать. Последнее время очень плохо себя чувствую, едва встаю с постели. А надо жить, надо работать, надо улыбаться. Ведь ничего еще не кончено. Восемь лет назад мы тоже так думали, но все проходит — пройдет и это.

Нет, пожалуй, я все-таки не буду отправлять это письмо. Кажется, что уже силой выдавливаю из себя радостные строки. Скучаю по тебе, котенок. Очень надеюсь, что увидимся.

Крепко обнимаю.

Мама”

Сообщение сохранено как черновик

Слез у меня больше не осталось. За ночь я выплакала их все, но сейчас одна-единственная капля, обжигая горечью губы, сползла и упала на экран. Буквы расплылись и запрыгали перед глазами, но я, закусив губу, закрыла письмо, дышащее теплом и светом. Остальные были на него очень похожи, и я решила, что прочитаю их позже, но часть была адресована кому-то другому. Адрес незнакомый, почти все отправлены и доставлены, но ни на одно нет ответа.

“Здравствуйте, Сергей Иванович.

Извините за беспокойство в очередной раз. Который день гадаю, почему столько писем — и ни одного ответа, надеюсь, я ничем не успела вас обидеть. До сих пор поверить не могу, что прошло уже почти пятнадцать лет с тех пор, как вы ушли. Очень скучаю по вас, по Юльке, по Сене и Дмитрию. Вы были замечательной компанией, самыми лучшими людьми в моей жизни. Очень скучаю и на Юльку давно уже не сержусь — так и передайте.

У нас здесь обстановка небезопасная. Конечно, это не ваша вина, мы все понимаем, но все-таки прошу сделать хоть что-нибудь, поспособствовать, вы же наверняка можете, я уверена. Вы в этом мире все можете, кто, если не вы? Защитный купол с каждым годом истончается, молодые уходят от лучевой болезни, дочка который год лежит в больнице и не знает счастливой, полноценной жизни. Мой папа умер от осложнений, я и сама теперь не здорова, но это не главное. Волнуюсь за дочь. И за вас, конечно же.

Понимаю, что эта просьба сейчас неуместна в связи с вашим местом работы, но все-таки прошу — если со мной что-то случится, позаботьтесь о моей дочке. Вы и Юлька — единственные, кто у нее останется. Я все еще не теряю надежды, что Юля сможет меня понять и простить.

Мира вам, сил и терпения. Не прощаюсь.

Наташа”

Сергей Иванович? Юлька? В жизни о них не слышала. Мама еще заочно просит у этой Юльки за что-то прощения. Мама, всегда добрая, тихая и неконфликтная, с кем-то поссорилась на всю жизнь? Даже не могу представить, из-за чего. А почему Сергей Иванович не отвечал на ее письма? И скорее всего, даже не читал их. Давняя ссора? А может быть, его тоже давно нет в живых? Вероятно, теперь мне никогда этого не узнать. Я даже не смогу больше навестить маму, прийти и поговорить с ней просто так, в глубине души по-детски надеясь, что она меня услышит. Потому что в связи с неблагоприятной экологической обстановкой все традиции запрещены.

Мама писала о какой-то службе. Сергей Иванович где-то служит. Логическая цепочка выстраивается быстро: скорее всего, в Цитадели, больше сейчас негде. А письмо написано не так давно, всего за три дня до последнего, адресованного мне. Разумеется, поиск по имени-отчеству не дает результатов, и любые сведения о маме, дедушке, брате, этом таинственном Сергее Ивановиче ничего не дают. Все, что дальше фамилий, лет жизни и рода занятий, засекречено. У Сергея Ивановича в последней графе стоит суховато-короткое “служащий”. Ступень доступа к информации — четвертая.

Четвертая ступень — это очень высоко. Личные данные у нас считаются максимально конфиденциальной информацией, никто не должен знать твою биографию. Ступени могут получать только работники государственной структуры или, опять же, служащие Цитадели. Словом, замкнутый круг. Ради интереса вбиваю в строку поиска “Как поступить на службу в Цитадель”.

Первое и главное условие — совершеннолетие. Ладно, через месяц с небольшим мне исполнится восемнадцать. Второе — физическое и психическое здоровье, подтвержденное справками. С этим проблемы… Читаю дальше: третье — успешное прохождение вступительных испытаний, место в общем рейтинге — не ниже 20. Понятно, в итоге только двадцать человек берут. А мне с моим здоровьем и физической подготовкой лучше даже не пытаться.

Но как же четвертая ступень доступа? Узнать все о жизни мамы, дедушки, выяснить, кто такие эти родственники, которые остались моими единственными близкими, может быть, прочитать мамины книги, изучить дедушкины разработки, найти хоть что-нибудь про отца… А с другой стороны — стоит ли оно того? Десятки лет загубленной жизни, оторванность от мира. Но — кому, как не мне, знать, что это такое. Теперь хотя бы появится цель.

И руки решительно тянутся к клавиатуре.

В первый месяц каждого сезона на столицу опускают защитный купол. “Опускают”, конечно, громко сказано: распыляют из огромных дронов, потом термосистемы ненадолго остужают воздух, и аэрозоль застывает прозрачной непробиваемой мембраной. И начинается время счастья, тишины и покоя: воздух, почву и водоемы повсюду очищают, можно без опаски войти в дом и забыть искупаться под санитайзером. Можно плавать в речке, правда, только в специально оборудованных и вычищенных местах, можно валяться на траве, зимой можно играть в снежки и лепить снегороботов. А спустя месяц купол истончается, мембрана теряет свои защитные свойства, и мы снова возвращаемся в загрязненную, хоть и такую привычную, рутину.

База Цитадели для сдачи спортивных испытаний выбирает защищенный куполом июнь, и это замечательно: как раз в мае закончились наши экзамены в учебном центре, и у меня появилось море свободного времени, чтобы подготовиться и привести свою физическую форму в мало-мальский порядок. А еще мы будем сдавать все на улице, что тоже не может не радовать: бегать кросс по настоящей пересеченной местности в лесу гораздо приятнее, чем в очках и кабине виртуальной реальности.

К счастью, спортивные вступительные нормативы не очень засекречены: при регистрации и подтверждении личности на официальном сайте можно найти информацию даже для разных возрастов. Немного напрягает, что нет различий между мужчинами и женщинами, но с другой стороны — это правильно. Поступив на государственную военную службу, ты перестанешь быть слабой девчонкой. Ты станешь Человеком, а для этого не предусмотрены различия в физической подготовке. Конечно, у мальчишек будет преимущество, но почему бы и не попробовать?