База удивительно большая и удивительно хорошо замаскированная: как только ты получаешь ключ-карту для доступа, она преображается. Снаружи она выглядит как большой лесной коттедж, а внутри это огромное помещение нового времени, оборудованное роботизированными клинерами, дисплеями-помощниками, шлюзами, которые невозможно открыть просто так, системой лестниц-подсказок, которые сами выводят тебя в нужное место, если ты заблудился, и даже биокомпьютерами — о такой технике в столице даже не мечтают, это разработка наших инженеров специально для Цитадели. Очень полезная вещь: биокомпьютер настроен на определенное количество людей, его искусственный интеллект обучен воспринимать слова, команды одним прикосновением к сенсору, говорят, что он даже различает голоса и тепло рук разных хозяев. Интересно, есть ли у него любимчики?

Шучу внутри себя, но выходит совсем не смешно. Нас собрали в зале церемоний, самом большом и хорошо защищенном, не считая подземного бункера, помещении базы. Сюда можно входить только с наставником, потому что у зала третья ступень доступа и особая система контроля, а все дело в том, что именно из него ведет коридор в технический отдел базы. Так и сейчас: мы сидим в креслах-капсулах, все, как один в напряженном ожидании, а старшие наставники колдуют возле центрального биокомпьютера. Фауст прикладывает ладонь к сенсору, удерживая внимание искусственного интеллекта, Ветер и Мелисса настраивают звук и дисплей, еще двое тренеров, чьих имен я не помню, открыли вкладку с процентным калькулятором и, подключив реторту с собранным материалом кислотного снега, выводят на экран предполагаемую аналитику опасности.

Закончив с системными настройками, Мелисса нажимает зеленую кнопку на панели и поворачивает стрелку на первый режим. Кресла-капсулы тут же оживают, мы будто примагничиваемся к ним, и по телу разливается приятное тепло и покалывание, как в горячей ванной. Сперва вздрагиваю от неожиданности, но потом расслабляюсь и отдаюсь во власть машины: мысли плывут лениво и не держатся в голове, так хорошо и спокойно мне не было уже давно. Судя по лицам ребят, сидящих по обе стороны, — им тоже. Легкая вибрация расслабляет зажатые мышцы, встроенная система нагрева улучшает циркуляцию крови, и головная боль, и тошнота, и даже моя собственная тревога — все отступает, оставляя место ощущению легкости и покоя.

Последний раз я чувствовала то же самое в восемь лет. Мы с мамой и дедушкой праздновали Новый год за городом. До умопомрачения я каталась с горок, лепила снегороботов, дедушка обстреливал меня снежками — я была маленькая и такая счастливая, ничего вокруг не замечала, кроме всеобщего праздника и веселья, не видела, что дед все чаще останавливается, пытаясь отдышаться и держась за сердце… А потом мы все вместе отогревались в доме под электроодеялами, пили чай-глинтвейн из маминых запасов, и тихая вибрация теплого пола и наших одеял успокаивала и согревала и взрослых, давно успевших забыть, что значит простая радость, и маленького взбалмошного ребенка, который мало что видел, кроме стен больницы и — иногда — учебного центра. В доме пахло ванилью, мандаринами и корицей, маминой выпечкой, дедушкиным мятным одеколоном, за окном падали крупные хлопья — не кислотного, настоящего снега, в который можно было прыгать, как в пуховую перину.

Капсулы неторопливо затихают и выключаются: что ж, хорошенького понемножку. Однако даже после короткого сеанса я чувствую спокойствие и легкость, а еще в памяти до сих бродит запах Нового года и зыбкие воспоминания о домашнем тепле. Наверное, зыбкие не только потому, что давние, а еще и потому, что у меня их было мало. Пара недель летом, пара недель зимой, весной — вот и все.

Время возвращаться в реальность. В зале церемоний включают свет, огромный дисплей центрального биокомпьютера становится ярче, и мы видим схему помещений базы. По рядам новичков ползет приглушенное шуршание: “Ого! Вот это да…” — никто из нас и подумать не мог, что база такая огромная. Старшие ребята насмешливо оглядываются, а наставники звуком будильника на чьих-то часах призывают нас к тишине.

— Прежде чем начать очередной инструктаж и говорить о важном, я хочу сказать одно, — вперед выходит не старый еще, но уже седой тренер. Прикрепляет к воротнику свитера звукогенератор, и его голос многократно усиливается, эхом разносится под высокими сводами. — Погибший был членом моего отряда. За короткое время, что нам посчастливилось провести с ним, он показал себя способным учеником, храбрым и верным товарищем. Он совершил непоправимую ошибку, но это не делает его плохим человеком — к сожалению, в жизни случаются трагедии по простому недоразумению. Из-за спешки, неаккуратности, порой простого незнания ситуации. Впредь мы сделаем все, чтобы новички не повторили его ошибок. А сейчас почтим память товарища.

Все поднимаются, сложив руки за спиной и опустив голову. Оглядываясь на старших, я следую их примеру, и таймер тихо отсчитывает минуту молчания. Но сейчас думать об этом не так тяжело: возможно, все дело в необычном успокоительном, которое нам так великодушно предоставила Мелисса. А возможно, и в том, что приходит понимание: нельзя жить в настоящем, вечно оглядываясь на прошлое и сожалея об ошибках, которые уже невозможно изменить. Надо просто принять их…

— О технике безопасности во время химической и воздушной тревоги вам расскажет химэксперт Фауст, — старший наставник кивает коллеге, и Фауст поднимается на импровизированную кафедру. Ему и не нужен звукогенератор: все уже давно притихли и готовы слушать.

— Пятнадцать лет назад, когда история Цитадели “Вихрь” только началась, мы были уверены, что знаем все о наших противниках, ведь они когда-то взрослели, учились и жили рядом с нами. Нам казалось, что это те же люди, что и мы, ведь не могли же они измениться до неузнаваемости за какой-нибудь год. Как оказалось — работая здесь и сейчас, никогда нельзя надеяться на память о прошлом. Люди за Гранью, или, как они сами себя называют, жители Системы, главного государства, неожиданно обошли нас и оставили в дураках. Неизвестно, где и как им удалось завербовать большое количество физиков, химиков и техников, но так или иначе, первое время половина наших отрядов погибала так же неожиданно и нелепо, как ваш товарищ — сегодня. Граждане изобретали все новые и новые способы нас уничтожить: воздушные обстрелы всей территории леса, которые не столько нанесли вред базе, сколько повлекли за собой лесные пожары; химические и термические атаки, одну из которых вы наблюдали сегодня утром; радиационную угрозу, которая десять лет назад вышла из-под контроля и коснулась не только Цитадели, но и жителей столицы.

Пока он говорит про радиационную атаку, невесело усмехаюсь и трогаю легкий пушок коротких волос, не так давно принявших относительно приличный вид. Смотрю на руки — тонкая кожа, сквозь которую видны вены, слегка узловатые пальцы, короткие ломкие ногти. Не глядя в зеркало, знаю, что в довершение образа прекрасной леди у меня тонкие потрескавшиеся губы с вечным герпесом, на щеках красные пятна аллергии на все подряд, несимметричные брови и короткие редкие ресницы. А еще хроническая неприязнь к замкнутым пространствам и стерильным помещениям — в больнице я провела больше времени, чем дома. Так вот кто во всем этом виноват…

— …Прошло время, и мы научились отслеживать и по большей части отражать или предупреждать нападения из-за Грани. У нас есть сверхзвуковые системы противовоздушной обороны, мощные радары, которые пеленгуют посторонние сигналы и передают данные в техцентр, а мы высчитываем предполагаемую траекторию атаки и отстреливаем ее на подходе. Однако они догадываются о наших способностях и тоже развиваются. Если бы можно было перейти Грань и прикинуться жителем их государства, мы бы отправляли разведчиков, но самовольный переход Грани без специальных документов считается преступлением, поэтому мы не нарушаем их территории. Впрочем, то же самое они думают про нас, поэтому в тылу врага, так сказать, пока не работают ни они, ни мы.