— Принято, возвращайтесь, — коротко отвечает начальник и останавливает связь. Командир включает налобный фонарь, прикрепленный к передней части шлема, и жестом приказывает всем следовать за ним. Нас рывком поднимают с колен и подталкивают вперед. Я иду медленно — ноги совсем замерзли и еле двигаются, — но сама. Сойку один из солдат бесцеремонно перебросил через плечо, не обращая внимания на ее болезненные стоны. Мальчишки идут рядом, не глядя на меня, Ветер — впереди, прихрамывая. В последний раз оглядываюсь на выжженную поляну в надежде увидеть Варяга или хотя бы намек на его присутствие, но сзади остаются лишь обломки сгоревшего аэромобиля. И я даже не предполагаю, что лучше: оставаться в спокойном неведении или знать правду, какой бы горькой она ни была?

Идти не приходится долго: Грань протянута гораздо ближе к местной базе, чем к нашей. Под железными браслетами сильно нагреваются мои часы, буквально кричат об угрожающей опасности, но и без того тошно. Я чувствую себя виноватой в том, что мы оказались в этой ситуации: если бы не разборки с Капитаном, мы бы успели улететь вместе со всеми. Но сейчас уже поздно жалеть, сейчас у нас одна общая беда.

Оказывается, их лес совсем не похож на наш: он редкий и быстро заканчивается, мы выходим на дорогу, которая ведет прямо в город. Если бы я попала сюда в других условиях, то, наверное, была бы в восторге: уж на что наш мегаполис выглядит современно, этот город как будто строился в будущем. Дома здесь совершенно разные: высокие, низкие, гладкие, изогнутые, шарообразные, какие-то словно висят в воздухе (на самом деле крепятся к другим специальными магнитными тросами), у каких-то вместо окон — такие же дисплеи, как на местной базе, только больше. Практически все вокруг белое, но снега нигде не видно, а из-под ног неожиданно выруливает небольшой робот со щетками и трубой на колесах: он катается в неспешном темпе среди нас и методично счищает снег с наших ботинок.

От дома к дому, а где-то и прямо посреди улицы, перелетают небольшие дроны с встроенной вертящейся во все стороны камерой. Изредка над головой со свистом пролетают аэромобили, тоже более совершенные, компактные и защищенные, чем наш. А отряд тем временем направляется прямиком к широким ступеням и гостеприимно распахнутым парадным шлюзам огромного стеклянного здания с множеством этажей и переходов. Перед тем, как впустить нас внутрь, роботы сканируют с ног до головы, и это оказывается очень некстати: связные браслеты с нас немедленно срывают, вместе с моим еще и соскальзывают с руки часы. Нас всех тщательно обыскивают, у Ветра забирают рацию, карманный коммуникатор, все ключ-карты и даже выворачивают карманы в поисках устройств, но вместо них на пол сыплются только жетоны — бесполезные здесь деньги Цитадели. Ребята тоже остаются без средств связи, у меня отнимают и мнемотранслирующие наушники — давешний подарок Варяга. Сойка неожиданно приходит в себя и вяло пытается сопротивляться, но у нее так мало сил, что смотреть на эти попытки даже жалко.

Ненадолго оставив нас под конвоем, двое десантников, командир и его помощник, снимают шлемы и о чем-то шепчутся в стороне, снова вызывают начальника, все таким же шепотом с ним спорят, а потом старший хмуро приказывает:

— Этих — в левое крыло. Остальных — в служебный отдел инфоцентра. Ждите там.

“Эти” — очевидно, я и Ветер, потому что мы с ним вдруг оказываемся в стороне. В глазах у ребят — неподдельный страх, их уводят по коридору направо, и до последнего они оборачиваются, ищут взглядом нас, а я совсем теряюсь. Зачем все это, ради чего? Чем мы такие особенные, и почему нельзя остаться всем вместе? Когда гаснет свет и остаются только красноватые мигающие лампочки, становится по-настоящему жутко. Хочется рыдать от ужаса, отчаяния и безысходности, забиться в угол и ничего больше не видеть и не слышать. Служба — это не игра, но я и подумать не могла, что мир по ту сторону окажется таким жестоким.

В коридорах и телепортах, через которые мы проходим, согреться не получается, меня все еще знобит, одежда совсем вымокла. От нескольких телепортов подряд начинает тошнить, и я иду машинально, не падая только потому, что с двух сторон чьи-то руки в гермоперчатках крепко сжимают мои плечи. На первый взгляд местная база не такая уж и страшная: мимо нас спокойно проходят работники в красных монолитных костюмах с разными датчиками на груди и спине, некоторые — те, что помоложе — с любопытством оборачиваются вслед, но странно, что ситуация никого не удивляет.

По обе стороны длинных изогнутых коридоров — герметично захлопывающиеся кабинеты с паролем и сканером отпечатков пальцев для входа, на полу — система обогрева, на потолке — охлаждения, но сейчас не работает ни одна из них. За нами остаются цепочки размытых грязных следов, и роботы-очистители невозмутимо стирают щетками тающий снег с идеально белой плитки. От окружающей белизны хочется зажмуриться: уж на что наша база была похожа на жилое и вполне уютное помещение, настолько же здесь жутко и некомфортно.

Ветер идет рядом и тоже осматривается по сторонам, но если мною движет вялое любопытство, то он разглядывает переходы, шлюзы и телепорты так, будто хочет запомнить. И пусть сейчас никакой возможности вырваться отсюда нет, нельзя упускать ни единого шанса. Я поначалу тоже пытаюсь запоминать, но в голове все путается и только мешает делу.

Спустя добрых пятнадцать минут вынужденной пешеходной экскурсии по лагерю противника мы наконец заходим в кабинет на самом верхнем этаже, такой же белый, почти стерильный. За длинным столом у окна сидит человек в красном гермокостюме с цветными датчиками: вероятно, это повседневная форма штатских служащих. Перед ним — четыре монитора, пульт управления, личные девайсы и большой, на половину стены, дисплей, с которого вещает какое-то высокопоставленное лицо с выключенным звуком. Напротив стола — четыре кресла, и от одного их вида у меня подкашиваются ноги: привинченные к полу, со всех сторон опутанные проводами, освещенные мигающими индикаторами, они не внушают доверия.

— Пришли? Ну наконец-то, директор уже собирался включать систему слежения, — человек в красном, местный менеджер, разворачивается, выезжая из-за стола. — Оставьте здесь двоих и можете быть свободны.

Солдаты недолго молча переглядываются, двое остаются, остальные, коротко кивнув, уходят, и шлюз за нами бесшумно захлопывается, отрезая последний путь к отступлению. Меня снова хватают за плечо, с силой толкают в кресло, и я осознаю, что не могу встать: браслеты на руках расцепляются и примагничиваются к железным подлокотникам, а ноги фиксируют два широких кольца. Глядя на меня, Ветер брезгливо скидывает руку солдата со своего плеча и сам садится напротив. Над головой что-то тихо пищит, и я теперь не знаю, что хуже: страшное дуло винтовки или безобидные на вид провода.

— Назовите ваши имена, — сбоку раздается монотонный и такой же механический голос менеджера. — Будьте благоразумны, не заставляйте девушку страдать из-за вашего упрямства, — добавляет он, глядя в упор на Ветра. Тот хмуро молчит.

Менеджер нажимает зеленую кнопку на стационарном пульте управления. Я слышу, как внутри кресла что-то едва уловимо потрескивает, как ток в неисправных проводах.

— Ваше имя? — повторяет он тоном, не терпящим споров и возражений. Ответом ему по-прежнему остается молчание. Подняв взгляд, я успеваю заметить, как на встроенном дисплее загорается белый индикатор, и Ветер болезненно морщится, на мгновение закрыв глаза и закусив губу.

— Медленно умирать хуже, чем быстро, — констатирует человек в красном. — А быстрая смерть — привилегия граждан. Имя?

— Сергей.

— Не делайте вид, что не знаете, как отвечать! — менеджер едва не вскакивает из-за стола, ненароком смахнув статуэтку остроконечной башни. Сквозь кресло, подключенное к сети, снова проходит разряд, на этот раз сильнее предыдущего. Ветру на брюки капает кровь из носа, он бледнеет, но стойко выносит очередную боль. Я хочу отвернуться, но не могу. На долю секунды наши взгляды встречаются, и я в который раз поражаюсь холодному спокойствию наставника. Сама чувствую, как губы дрожат, но держусь из последних сил.