См бы Грач ни за что не купился на истории о спрятанных подо льдом сокровищах. Но вокруг уже столько народу ломилось в этот богом забытый оазис, что его скептицизм невольно дал трещину. Впрочем, что с этим делать и что делать с еще одной неуемной охотницей за плюшками, он не представлял.

Геннадий чувствовал себя на подъеме. Ему редко удавалось настолько расслабиться, чтобы находить удовольствие в созерцании пейзажа или деталей нехитрого человеческого быта. Обычно его голова была полна забот, размышлений и планов. Он мог идти и, не глядя под ноги, мысленно надиктовывать себе текст будущей статьи. Или припоминать, как прошел тот или иной урок в школе, и прикидывать, что он сделал не так и что следует улучшить, дабы заинтересовать темой даже последнего лоботряса. Но ступив на землю станции Беллинсгаузен, Геннадий преобразился. Сопровождающего гида он как раз слушал вполуха, поскольку много читал о станции и сам бы легко мог выступить экскурсоводом, однако высвободившееся внимание потратил не на внутренние монологи, а на окружающий мир.

С борта судна российская станция показалась ему очень большой. Вдаль от воды убегали вверх по склону многочисленные домики, ангары, бытовки и цистерны. Однако после высадки оказалось, что на долю Беллинсгаузена приходится только половина. Остальное принадлежало соседям.

Встречавший их группу вежливый экскурсовод-чилиец сообщил, что его соотечественники работают с туристами и обслуживают все международные станции на острове. Экскурсия сначала проходила по территории чилийского поселка, а потом пассажиров с «Души океана» привели в гостевой домик на Беллинсгаузене, где для них были организованы перекус и посещение музея, расположенного в том же здании.

Геннадию показалось, что по сравнению с прямо-таки городским шиком чилийской Фрай, территория Беллинсгаузена была не слишком обихожена. Деревянные тротуары, дороги со следами колес и гусениц, ржавеющие ангары наводили на грустные мысли. Всему виной, конечно, вечная сырость, стареющее оборудование и скудное финансирование. Однако квалификация специалистов, работающих на станции, была, по признанию гида-чилийца, очень высокой. Русских тут все уважали.

Внутри гостевой домик напомнил Белоконеву его собственный дом: обшитые вагонкой стены, мебель родом из 80-х годов, много полок с книгами, симпатичные занавесочки на окнах и типичный кухонный гарнитур с белым холодильником, иконами над ним и веником, замотанным изолентой, в углу.

В гостевом доме их напоили чаем с баранками и конфетами и повели осматривать музей, расположенный в небольшой комнатке с окнами на покрытую снежными полосами скалу..

Увы, гид группе достался косноязычный. На дурном английском он уже второй час бубнил заученный текст. А уж в музее, под его бесконечные списки фамилий и событий, все окончательно заскучали, кое-кто даже потянулся к выходу, чтобы переждать тоскливую лекцию на улице.

Геннадий не мог этого вынести и вмешался.

– Товарищи, подождите! – несколько патетично произнес он, привлекая внимание, и смутился. Кажется, на него подействовали выставленные в музее коммунистическая атрибутика, флаги и старые пожелтевшие снимки, с которых глядели радостные советские лица.

– Не расходитесь, пожалуйста, – попросил он чуть тише. – Позволю себе вольность и вставлю пять копеек. Слушая сухие перечисления, трудно понять, зачем люди во все времена рвались сюда, в неизведанное. Терпели трудности, жили по полгода в холоде и темноте. Ради чего? Хотели славы и денег? Да они и сейчас приезжают сюда и живут, хотя уже давно никакого престижа и больших богатств полярникам не положены. Тогда почему? Что это за люди?

Геннадий чуть приостановился, проверяя, насколько хорошо ему удалось зацепить слушателей. Его и правда слушали с интересом, ожидая от него куда более живого рассказа, чем от гида.

– Вы позволите? – обратился Белоконев к чилийцу. – Ничего, что я у вас хлеб отбираю?

Чилийце заулыбался, он был вовсе не против, чтобы кто-то помог ему провести экскурсию.

– Спасибо, Хуан. Друзья мои, мне тут вспомнилась одна показательная история о советских летчиках, – Геннадий подбоченился, встал у стены с картой Антарктиды и обвел ее одухотворенным взглядом. – Их имена нанесены на карту в благодарность за их самоотверженность. Простите, что я тычу пальцем, просто не вижу указки… Однако смотрите: вот они, Кристальные горы! А вот вершины Перова, Бродкина, Афонина, Сергеева и Меньшикова.

– И какой подвиг они совершили? – спросил Дима Сухов, которому из-за больной ноги принесли в музей стульчик, и он единственный сидел, расстегнув куртку и крутя шапочку в руках.

– Сами летчики вовсе не считали тот поступок подвигом, – заметил Белоконев, – для них это была обычная работа, за которую никто не требовал наград. Они спасли бельгийскую группу исследователей, застрявшую в горах в страшную бурю.

– Да, это благородный поступок, – тихо заметил отец Кирилла, адвокат Мухин. Мальчик согласно кивнул.

– Конечно. Но я что хочу сказать: вдали от официоза и бюрократии наши отцы и деды жили по чести и по велению души. Не только упомянутые летчики, но буквально все работали здесь не за страх, а за совесть и помогали любому попавшему в беду. Вне зависимости от страны и национальности. В Антарктиду ехали лучшие из лучших, потому что гнилых и подлых она не принимала. И я призываю отдать этим замечательным людям дань памяти. Здесь, в этом музее это более чем уместно. Итак, вы готовы услышать историю храбрых летчиков целиком?

– Да! – выпалил Кирилл.

Геннадий наслаждался заинтересованными лицами. Он обожал эти минуты. И в школе, когда класс вдруг притихал, очарованный очередным историческим очерком. И в библиотеке, где его изредка приглашали выступить перед пенсионерами. И на конференциях, куда он в последний год зачастил. В такие мгновения Геннадий ощущал себя на своем месте.

– Это случилось, правда, не на Беллинсгаузене, а на материке, в районе Кристальных гор в 1958 году, – начал он. – Группа бельгийцев вылетела со станции Бодуэн в горы для картографической разведки, но их самолет попал в снежный шторм и разбился. Пилот и его команда, к счастью, выжили и даже смогли радировать на базу о происшествии. С бельгийской станции им на помощь отправилась спасательная экспедиция. Они вышли на вездеходе, однако почти сразу из-за ограниченной видимости машина провалилась в ледяную трещину, и спасатели сами едва спаслись. Тогда снарядили вторую группу на собачей упряжке, но и они провалились в трещину – уже в другую. Шли часы, дни, об экипаже разбившегося самолета известий больше не поступало, а из единственной радиограммы не было даже понятно, есть ли среди них раненые. Но все отдавали себе отчет: без еды и тепла, в буран даже здоровые люди долго не продержатся. Что же делать? Вездеход угробили, санный поезд застрял в ледяной трещине, а больше никакого транспорта у бельгийской группы не было. Буря же продолжала бесноваться, и улучшения погоды в ближайшие дни не предвиделось.

Начальник бельгийской станции обратился по радио ко всем зимовщикам Антарктиды с просьбой о помощи, но никто не отважился, кроме русских. Австралийцы сказали, что готовы выделить топливо для подзаправки самолетов, но своей техникой не рискнут. Американцы сослались на то, что они слишком далеко и даже на самолете не смогут прибыть вовремя. А французы посетовали, что их единственный самолет не предназначен для полетов в сложных метеоусловиях. Только наши, посовещавшись, решили пойти на риск. Из Мирного они добрались до станции Бодуэн, взяли на борт дополнительные бочки с топливом и с гигантским перегрузом, при неуменьшающемся ветре и нулевой видимости вылетели в Кристальные горы. Надежных маячков тогда не было, высматривать самолет и следы крушения приходилось невооруженным глазом, высунувшись из обледеневшего окна кабины.

Наши летчики три дня искали выживших и наконец, когда горючего оставалось только на 4 часа поисков, увидели занесенную снегом палатку возле горы Сфинкс. Участок здесь был неровный, приземлиться невозможно, поэтому сесть пришлось аж за три километра и пробираться сквозь заносы к палатке пешком. К счастью, потерпевшие крушение оказались живы, хотя сильно обморожены и истощены. Вышли бельгийцы к своим спасителям со слезами на глазах, потому что к тому времени совершенно отчаялись и потеряли веру, что их найдут. Из припасов у них осталось лишь сто грамм изюма и тюбик какао с молоком – они сохраняли это на крайний случай.