– Ну отчего же, вот эта Анна, гимнастка, например, вполне тянет на правило, – пожал плечами Громов. – В ней нет никакой изюминки.

– Ошибаешься. Анна Егорова очень необычная. И настолько умная, что умеет казаться глупой. Не нравится она мне. И вообще цирковые не нравятся, особенно фокусник. Таинственности наводит, псевдоним ненормальный…

– А чем тебе не угодил псевдоним «Ашор Визард»? Звучно, загадочно, в стиле бродячего шапито.

– Ашор Визард некогда был по паспорту Альбертом Константиновым. А теперь он и по всем документам, включая водительские права, стал Ашор. Не чудно ли?

– Ну и что? Подумаешь, фамилию поменял. Может, женился и ради жены решился со старой жизнью порвать.

– Он не был женат. А вот от закона таким способом скрыться…

– С помощью професионального псевдонима? Скорей наоборот, он только внимание этим к себе привлечет, – Громов улыбнулся. – Знаешь, Вов, у некоторых народов есть обычай менять имена, если смерти избежишь. Вдруг, дело в этом?

– Ты для всех оправдание ищешь.

– А чего к людям по пустякам цепляться?

Грач вздохнул:

– Биография у Ашора весьма пестрая. Учился на врача, но бросил. Бродяжничал по Уралу, несколько лет жил в каких-то землянках, типа, просветления искал, с духами общался. Потом цирком увлекся. К суду, конечно, не привлекался, но кто его знает, с какими уголовниками он в этих землянках дружбу водил?

– Слушай, если он тебе кажется подозрительным, как ты в поездку его допустил?

– Паша настоял. На просмотре он Патрисии очень понравился. У Ашора, видите ли, гран-при на международном конкурсе иллюзий и уйма дипломов. Он у нас маг не пальцем деланный. А я что? Домыслы к делу не пришьёшь.

– Вот и не начинай. Человек долго искал себя, так бывает, – примирительно сказал Громов.

– Работа у меня беспокойная. А с этим Ашором, я чувствую, что-то не так.

– Так у тебя и с Викторией Завадской все не так. Миледи ее обозвал, а она совсем не такая..

– С Завадской другое. Но я гляжу, ты вот-вот на нее подсядешь крепко.

Юра отвел взгляд:

– Боюсь, не по Сеньке шапка.

– То-то и оно. Зачем тебе женщина, которую хотят все встречные мужики? Завоевать мало, надо еще и удержать суметь. А ты у нас, увы, не олигарх.

– Мне кажется или в твоих интонациях и правда проскальзывает горечь собственного негативного опыта?

– Было дело. И потому гарантированно могу тебе сказать, Юр, что все красотки большие стервозы.

– Я пойду, – Громов взглянул на часы и встал, – послушаю лекцию Паганеля.

– Ты на меня не обижайся, – сказал Володя, тоже поднимаясь. – Я не со зла. Тебе надежная подруга нужна, а не актрисулька. Завадская тебе не пара.

– Ага, знаток женщин нашелся! Советы даешь, а сам неокольцованным ходишь.

– Потому и хожу, – ответил Грач.

Геннадий Белоконев быстро и без проблем нашел салон, где ему отводилось прочесть лекцию для любознательных. Он был очень этому рад. Но радость продлилась до тех пор, пока одна милая дама не шепнула ему, что вязаная кофта у него застегнута не на те пуговицы. Краснея, он принялся лихорадочно расстегиваться, путаясь пальцами в широких петлях. Хотя, собственно, что в этом такого? Не без штанов же он на публику вышел. Однако всякий раз, когда с ним приключались подобные «досадные штучки», он реагировал одинаково: спадал с лица, смущался и лепетал в оправдание нечто невразумительное.

Бытовая рассеянность была его недостатком номер один. Его мозг цепко держал исторические сведения, даты и имена, но в остальном случались промашки. То он сядет не на тот автобус, уедет бог весть в какие дали и заблудится в поисках обратной дороги. То заработается и забудет о каких-то договоренностях – встрече или звонке. То упустит суп на плите, за которым просила последить жена, отлучившаяся в магазин, и кастрюлю приходится выбрасывать. Любимая женщина, к счастью, находила это милым и в шутку величала «побочным эффектом гениальности», но порой даже ее терпению наступал конец.

Вторым крупным недостатком, о котором он знал, но не умел бороться, была приверженность к экстравагантным гипотезам. Геннадий с младых ногтей был очень увлекающимся человеком, падким на яркие сенсации и удивительные сказки. В детстве он охотно верил в бабу-ягу и в то что нелюдимый сосед с первого этажа на самом деле пришелец с Альфы Центавра (это под большим секретом сообщил ему старший брат). С годами доверчивость никуда не делась, лишь распространилась на другие области. Теперь Геннадий с увлечением пытался раскрыть тайну египетских пирамид, искал доказательства бессмертия графа Сен-Жермена и собирал вырезки, повествующие о проклятии индейских хрустальных черепов. В принципе, никому это вреда не наносило, потому что при всей своей безалаберности, Белоконев четко умел разграничивать работу и хобби. Но те, кто был в курсе его теорий, крутили пальцем у виска – ведь практической пользы от этого не было никакой.

Наконец, третьим недостатком являлась его любовь выдавать желаемое за действительное. Проще говоря, Геннадий мог слегка прихвастнуть. Он делал это безо всякой задней мысли, как бы случайно и, как правило, оно ни на что не влияло. Например, вчера вечером за столом в корабельной столовой он отчего-то представился ученым и писателем, что, мягко выражаясь, было неправдой. Он действительно писал исторические романы (по его мнению, хорошие), но делал это «в стол». За предыдущие года ему удалось опубликовать лишь две краеведческие статьи в местной малотиражке, да небольшую документальную повесть про полярные исследования Отто Шмидта[1], которую удалось пристроить в солидный «Исторический вестник» (этим Геннадий особенно гордился). Всеми изысканиями Геннадий занимался исключительно в свободное время и ни перед кем не отчитывался. По роду занятий же он был обычным школьным учителем.

Тут следует признать, что, несмотря на свои недостатки, Геннадий Белоконев слыл человеком беззлобным, простодушным и отзывчивым. Жил он в небольшом поселке на Среднерусской равнине, преподавал историю местным оболтусам и был счастливо женат на своей однокласснице, посчитавшей его удачной партией, поскольку он не злоупотреблял, не дрался, занимался умственным трудом, но если надо, мог и дров наколоть, и прохудившуюся крышу починить. То есть, пропащим неудачником по здешним меркам не считался. Детей, правда, бог им пока не дал, но, как считал сам Геннадий, все у них было впереди.

Однако такая мирная скромная жизнь, пусть и была привычна, но не могла не тяготить самого Белоконева. Он жил с ощущением, как прекрасен мир, как добры и великодушны люди, но чего-то важного ему все-таки не хватало. Каждое утро он просыпался с надеждой, что скоро в его судьбе случатся перемены. И однажды чудо, которое он так звал, пришло.

В роли невольного вестника перемен выступила жена. Именно она вытащила из почтового ящика конверт, адресованный Геннадию.

– Ген, посмотри, тебе какая-то ерунда пришла, – сказала она за обедом. – Небось опять мошенники пишут, что миллион выиграл.

Геннадий взял конверт – он был жесткий, плотный, но легкий. Адреса и имени отправителя на нем не значилось, а на почтовом штемпеле проступало полустертое «Сортировочный пункт № 1» Он осторожно надорвал конверт сбоку, стараясь не повредить вложения, и высыпал содержимое на обеденный стол.

Внутри оказалось три бумажки. Первая – заламинированный разовый пропуск в Центральный архив ФСБ, выписанный на его имя и даже имевший его фотографию. Вторая бумажка представляла собой записку: «Ознакомьтесь с недавно рассекреченной особой папкой проекта „Орион“ инв. номер 84–153/п, 31/52609 НИЦ „Пирамида“ при КГБ СССР. Вас это заинтересует». Третья содержала точный адрес архива, схему проезда и библиотечные коды, по которым следовало заказывать «особую папку».

Жена с любопытством взяла в руки пропуск, повертела его: