– Завораживающая легенда, – сказала Вика, вертя в руках фарфоровую фигурку, – но я бы не решилась взять себе подобный псевдоним. Ашор – он же как Вечный жид.

– Нет-нет, – возразил фокусник, – у Ашора есть предназначение. По сути, его наняли на работу. Агасфер же был проклят вечной жизнью, потому странствовал без цели и смысла. Бессмысленность самая утомительная вещь на свете.

Они немного помолчали. Фокусник оглянулся на очередь:

– Кажется, рассосались. Так вы идете за теплыми вещами?

Но Вика заметила приближающегося к ним Юрия Громова и отказалась:

– Вы ступайте, Ашор, а я еще морем полюбуюсь.

Иллюзионист прищурился на гляциолога, кашлянул в кулак и наконец-то оставил ее в покое. Вика отвернулась к забортной воде, напряженно гадая, подойдет к ней Громов или пройдет мимо.

– Как переносите качку? – осведомился Юра, занимая место поодаль.

– Спасибо, не жалуюсь, – откликнулась Вика, сдерживая рвущуюся на простор улыбку, – на воздухе даже проще. Бодрит. Только холодно очень.

– Это да, – Громов не сводил с нее глаз. – Как в анекдоте про полярника, ловившего рыбу на льдине. Помните: «Сейчас бы в ад, погреться!»

– Скажите, Юрий, а вы правда являетесь консультантом Долгова? – спросила Вика.

– Можно и так сказать.

– И он вас во всем слушается?

– Пока нет, – честно признался Громов. – Но я над этим работаю.

Повинуясь импульсу, Вика хотела спросить, может ли он помочь им с экскурсией в сухую долину, но в последний момент передумала и задала иной вопрос:

– А почему в проливе Дрейка всегда плохая погода?

– Тут вечный сквозняк из-за Анд, – легко откликнулся Юрий. – Воздушные течения, дойдя до Анд, устремляются в единственно доступную им широкую щель. А с другой стороны, из антарктической кухни, навстречу им летят циклоны. Все эти массы сталкиваются, перемешиваются… Сущий кошмар, короче.

– А нам серьга в ухо случайно не полагается за стойкость?

– Мы, слава богу, не боремся против течения и десятибалльного шторма, – улыбнулся он. – Здесь бывает погодка и похуже.

– А можно другой вопрос? – Вика решила для себя кое-что уточнить. – Про вашего друга Владимира.

– О, так он вас заинтересовал?

– В некотором роде. Он же главный телохранитель Долгова, верно?

– Да, страшный человек, – Громов подтвердил это с серьезным видом. – Все у него вечно под подозрением, потому и с людьми тяжело сходится.

– Получается, меня он тоже в чем-то подозревает?

– Я же говорю: он подозревает всех и во всем, – тут Громов не выдержал и рассмеялся. – На самом деле не бойтесь его, это у него просто такая дурацкая манера незнакомцев взглядом сканировать. Оценивать, кто чего стоит.

– Вы давно его знаете?

– Выросли по соседству. Желаете, чтобы я вас познакомил поближе?

– Нет, – Вика подавила нервный смешок, – понимаю, что мое любопытство выглядит несколько странно. Но что делает телохранитель вдали от своего клиента? Почему Владимир, например, обедает с нами, а не с боссом?

Громов пожал плечами:

– Наверное, потому, что с боссом он не обедает по определению. Это вопрос субординации. А кушать телохранителям тоже когда-то надо.

– Тогда где обедает второй охранник? Ведь в Антарктиду плывут только двое охранников, остальные остались на берегу.

– Какая вы наблюдательная. Все-то вы приметили.

– Если не хотите отвечать, то не надо, – Вика и сама уже чувствовала, что разговор свернул совсем не в те дебри. – Это мое глупое любопытство.

– Нет, почему же, думаю, здесь нет особой тайны. Второй охранник, Дима Ишевич, столуется в третью смену вместе с командой ледокола. Они охраняют босса с Володей по очереди.

– Спасибо, – Вика отвернулась и, чтобы переключиться, воскликнула, указывая рукой на белое пятно у горизонта: – Смотрите, это айсберг?

Юрий послушно вгляделся вдаль:

– Нет, это плавучий лед. Но мы стремительно приближаемся к ледяному континенту, и настоящие айсберги не заставят себя ждать.

– Как жаль, что небо скрыто пеленой. Я думаю, на солнце айсберги особенно красивы, – Вика никак не могла отделаться от неловкости и потому несла всякую чушь. – А еще капитан в новостях говорил, что жители южного полушария имеют возможность наблюдать приближающийся астероид. Наверное, тоже зрелище незабываемое.

– Скажу вам по секрету, – Громов слегка наклонился к ней, – к ночи, как только мы минуем область низкого давления, облака разойдутся.

– И качка уйдет?

– Совершенно верно. Я видел метеосводку. Пожалуй, сразу после спектакля можно будет выйти на верхнюю палубу и полюбоваться закатом. Может, и астероид удастся обнаружить. У вас есть подзорная труба?

– Нет.

– Вот и я не взял. И театральный бинокль забыл. Такая незадача. Кстати, что за пьесу вы сегодня даете?

– «Моя прекрасная жизнь». Вы придете?

– Приглашаете?

– Почему бы нет. Да, я вас приглашаю! Если у вас нет других, более важных дел.

– Я обязательно приду. Люблю театр. Правда, бываю редко. Но, кажется, я уже об этом говорил.

Вика улыбнулась куда более раскованно:

– Вообще, мы не театр в полном смысле этого слова, а особый род театрального искусства – антреприза. Настоящие спектакли заточены под определенную сцену и не могут без ущерба переноситься на другие площадки. А мы едем налегке, у нас нет декораций, да и костюмы больше похожи на условность. Все по минимуму, потому что сегодня мы выступаем в корабельном салоне, завтра в отеле, и трудно предвидеть заранее, какая там обстановка.

– Не сомневаюсь, что вы справитесь. Сегодня у вас нет репетиций?

– Прогон состоялся вчера. А сегодня в салоне готовят зал и сцену. Возможно, мы еще пройдемся по нескольким моментам перед самым показом. Все зависит от Елизаветы Даниловны, как она распорядится.

– Значит, лекцию нашего доброго Паганеля вы планируете посетить?

– Да. За завтраком он здорово излагал про Дрейка. Про Антарктиду я, к сожалению, знаю ничтожно мало, но готова восполнить пробелы.

– Я тоже не прочь его послушать. Уж очень колоритная личность. – Громов обернулся на дверь, ведущую на склад: – Все страждущие получили куртки, пора и вам, а то мисс Портленд уйдет, и ищи ее потом. Говорят, такое тут случалось.

Вика тоже обернулась и с сожалением констатировала, что он прав.

– Действительно, быстро они управились. Наверное, только мы с вами и остались.

– У меня экипировка есть, – сказал Громов. – И ветрозащитная куртка, и сапоги, и унты. Поэтому в списки я не включен.

– Зачем же вы пришли сюда? – удивилась Виктория.

– А уже не помню, зачем, – с озорной улыбкой откликнулся Юрий. – Может быть, чтобы вас лишний раз увидеть?

К обеду качка возросла, а число пассажиров в столовой еще уменьшилось. Вика с удивлением заметила, что на скатертях разложили мокрые салфетки – как пояснил официант, чтобы тарелки не скользили.

К счастью, все артисты труппы были в относительном порядке. Даже Сергей Давыдов, пусть и позеленевший, сидел на своем месте и уверял взволнованную Бекасову, что в состоянии работать.

– И все равно замены нет, – вздыхал он, едва слышно.

– Помню, я «Вишневый сад» играл, – ударился в воспоминания Урусов. – Температура под сорок, голова кружится, а замены нет. А что поделаешь? Такова наша судьба, наш добровольный выбор.

– Репетиции не будет, отдыхайте, копите силы, – постановила Бекасова. – Тут уж, как говорится, не надышишься. Но чтобы за сорок минут до начала все были в салоне одетые и в гриме. И костюмы свои проверьте, чтобы никаких оторванных пуговиц и мятых складок!

Трапеза подходила к концу, когда капитан по громкой связи объявил о приближении айсбергов. Многие предсказуемо бросились в каюту за фотоаппаратами. Даже Бекасова, заваливаясь то на один бок, то на другой, старательно балансируя руками, поковыляла к широким окнам, чтобы полюбоваться на чудо.

Володя и Юра остались за столом одни.

– Знаешь, Юр, всегда считал, что женщины делятся на два вида, – произнес Володя, – «прелесть какие дурочки» и «ужас какие дуры», все прочие являются малочисленным исключением из правил. Но на этом корабле собрались сплошные исключения.