- Боюсь, не по Сеньке шапка.

- То-то и оно. Зачем тебе женщина, которую хотят все встречные мужики? Завоевать мало, надо еще и удержать суметь. А ты у нас, увы, не олигарх.

- Мне кажется или в твоих интонациях и правда проскальзывает горечь собственного негативного опыта?

- Было дело. И потому гарантированно могу тебе сказать, Юр, что все красотки большие стервозы.

- Я пойду, - Громов взглянул на часы и встал, – послушаю лекцию Паганеля.

- Ты на меня не обижайся, - сказал Володя, тоже поднимаясь. – Я не со зла. Тебе надежная подруга нужна, а не актрисулька. Завадская тебе не пара.

- Ага, знаток женщин нашелся! Чья бы корова мычала, - беззлобно откликнулся Громов. – Советы даешь, а сам неокольцованным ходишь.

- Потому и хожу, - ответил Грач.

*

Еще несколько фото пролива Дрейка: как это выглядит

Пингвины на льдине

Шторм

5. Лекция «Паганеля» и ее обескураживающее завершение

Геннадий Белоконев быстро и без проблем нашел салон, где ему отводилось прочесть лекцию для любознательных. Он был очень этому рад. Но радость продлилась до тех пор, пока одна милая дама не шепнула ему, что вязаная кофта у него застегнута не на те пуговицы. Краснея, он принялся лихорадочно расстегиваться, путаясь пальцами в широких петлях. Хотя, собственно, что в этом такого? Не без штанов же он на публику вышел. Однако всякий раз, когда с ним приключались подобные «досадные штучки», он реагировал одинаково: спадал с лица, смущался и лепетал в оправдание нечто невразумительное.

Бытовая рассеянность была его недостатком номер один. Причем, на память он не жаловался, мозг цепко держал исторические сведения, даты и имена, но в остальном с ним то и дело случались промашки. То он сядет не на тот автобус, уедет бог весть в какие дали и заблудится в поисках обратной дороги. То заработается и забудет о каких-то договоренностях – встрече или звонке. То упустит суп на плите, за которым просила последить жена, отлучившаяся в магазин, и кастрюлю приходится выбрасывать. Любимая женщина, к счастью, находила это милым и в шутку величала «побочным эффектом гениальности», но порой даже ее терпению приходил конец.

Вторым крупным недостатком, о котором он знал, но не умел бороться, была приверженность к экстравагантным гипотезам. Геннадий с младых ногтей был очень увлекающимся человеком, падким на яркие сенсации и удивительные сказки. В детстве он охотно верил в бабу-ягу и в то, что нелюдимый сосед с первого этажа на самом деле пришелец с Альфы Центавра (это под большим секретом сообщил ему старший брат). С годами доверчивость никуда не делась, лишь распространилась на другие области. Теперь Геннадий с увлечением пытался раскрыть тайну египетских пирамид, искал доказательства бессмертия графа Сен-Жермена и собирал вырезки, повествующие о проклятии индейских хрустальных черепов. В принципе, никому это вреда не наносило, потому что при всей своей безалаберности, Белоконев четко умел разграничивать работу и хобби. Но те, кто был в курсе его теорий, крутили пальцем у виска – ведь практической пользы от этого не было никакой.

Наконец, третьим недостатком являлась его любовь выдавать желаемое за действительное. Проще говоря, Геннадий мог слегка прихвастнуть. Он делал это безо всякой задней мысли, как бы случайно и, как правило, оно ни на что не влияло. Например, вчера вечером за столом в корабельной столовой он отчего-то представился ученым и писателем, что, мягко выражаясь, было неправдой. Он действительно писал исторические романы (по его мнению, хорошие), но делал это в стол. За предыдущие года ему удалось опубликовать лишь две краеведческие статьи в местной малотиражке, да небольшую документальную повесть про полярные исследования Отто Шмидта[1], которую удалось пристроить в солидный «Исторический вестник» (этим Геннадий особенно гордился). В последний год все резко изменилось, но погоду перемены еще не делали. Что касалось научной работы, то она также являлась преувеличением: всеми изысканиями Геннадий занимался исключительно в свободное время и ни перед кем не отчитывался. По роду занятий же он был обычным школьным учителем.

Тут следует признать, что, несмотря на свои недостатки, Геннадий Белоконев слыл человеком беззлобным, простодушным и отзывчивым. Жил он в небольшом поселке на Среднерусской равнине, преподавал историю местным оболтусам и был счастливо женат на своей однокласснице, посчитавшей его удачной партией, поскольку он не злоупотреблял, не дрался, занимался умственным трудом, но если надо, мог и дров наколоть, и прохудившуюся крышу починить. То есть, пропащим неудачником по здешним меркам не считался. Детей, правда, бог им пока не дал, но, как считал сам Геннадий, все еще у них было впереди.

Однако такая мирная скромная жизнь, пусть и была привычна, но не могла не тяготить самого Белоконева. Он жил с ощущением, как прекрасен мир, как добры и великодушны люди, но чего-то важного ему все-таки не хватало. Каждое утро он просыпался с надеждой, что скоро в его судьбе случатся перемены. И однажды чудо, которое он так звал, пришло.

В роли невольного вестника перемен выступила жена. Именно она вытащила из почтового ящика конверт, адресованный Геннадию.

– Ген, посмотри, тебе какая-то ерунда пришла, – сказала она за обедом. – Небось опять мошенники пишут, что ты миллион выиграл.

Геннадий взял конверт – он был жесткий, плотный, но легкий. Адреса и имени отправителя на нем не значилось, а на почтовом штемпеле проступало полустертое «Сортировочный пункт №1» Он осторожно надорвал конверт сбоку, стараясь не повредить вложения, и высыпал содержимое на обеденный стол.

Внутри оказалось три бумажки. Первая – заламинированный разовый пропуск в Центральный архив ФСБ, выписанный на его имя и даже имевший его фотографию. Вторая бумажка представляла собой записку: «Ознакомьтесь с недавно рассекреченной особой папкой проекта «Орион» инв. номер 84-153/п, 31/52609 НИЦ «Пирамида» при КГБ СССР. Вас это заинтересует». Третья содержала точный адрес архива, схему проезда и библиотечные коды, по которым следовало заказывать «особую папку».

Жена с любопытством взяла в руки пропуск, повертела его:

– Это что, в библиотеку? – и потеряла интерес.

А вот сердце Геннадия Белоконева зачастило от предвкушения. В Подмосковье, где располагался архив, он никогда не бывал, про НИЦ «Пирамида» не слышал, но догадывался, что за странным приглашением кроется восхитительная тайна. Он даже не задался вопросом, кто и зачем заказывал на него пропуск, и почему именно ему был адресован конверт. Затуманенный мозг уже рисовал ему заманчивые перспективы. «Проект Орион» и «особая папка» звучали волшебной музыкой.

Письмо пришло летом, когда он находился в отпуске, и ничто не мешало поехать в город Пушкин и посетить архив. Ну, как «ничто»… мешала поспевающая клубника, которой жена засадила весь участок – ей требовалась помощь со сбором и поливом. А еще мешало отсутствие лишних денег, поездка в другие города удовольствие небесплатное. Пришлось жертвовать заначкой, которую Геннадий, как всякий нормальный мужик, держал в тайне от жены «на черный день».

Когда Геннадий поднимался по лестнице подъезда номер 3 монументального здания на улице Русакова, он внутренне был готов, что поездка окажется пустышкой. И все же волнение, какое случается от ожидания чего-то грандиозного, не покидало его.

Действительность превзошла ожидания. В недавно рассекреченном архиве Научно-исследовательского центра «Пирамида», в папке с указанным номером хранились материалы о первых годах освоения Антарктиды советскими учеными и военными. Речь шла не об официальной Первой советской антарктической экспедиции 1955 года и даже не об экспериментальной станции Лазарев, заложенной на берегу Земли Королевы Мод в 1951, а том, что происходило гораздо раньше.