– Но я спрашиваю о событиях исключительных. Когда фомальхиванин был здесь, случилось ли что-то, чего не происходит при других полетах?

Джеймс покусывал губу. «Это типа что? Допрос? Не полная ли дурость препираться с машиной? И почему по-терронски, вместо того чтобы поболтать на корабельном наречии? – сменялись в его голове мысли. – Чтоб я не чувствовал себя лишним, раз не понимаю ӧссеин, или чтобы тоже поучаствовал в дискуссии?» Лично он по дороге с Деймоса пережил весьма исключительное событие. Сложно не считать исключительным, когда пилоту кто-то звонит и требует, чтобы тот своих пассажиров выкинул в космос.

– Я не в курсе, – заявил Корабль.

«Не в курсе?!» Корабль должен был зарегистрировать этот разговор. Почему же он не скажет этого слонику?

Но ӧссеане – жуткие козлы. «От них не стоит ждать уважения», – говорил Хильдебрандт. Полная правда! Джеймс рассудил, что, если его призовут в свидетели, он постарается не углубляться в детали. Скрыть все, что получится, – просто из принципа.

В этот момент старик повернулся к нему:

– Даже ты ничего не заметил, мальчик?

Джеймс принял невинное недоуменное выражение лица, которое натренировал еще в школьные времена, когда дело было плохо, и пожал плечами.

– Меня интересует твое мнение как специалиста, – напирал ӧссеанин. – Думаешь, что Корабль говорит правду?

Этот вопрос выбил из Джеймса дух, и не потому, что ӧссеанин пытался ему польстить. В сильный интерфейс уже давно никто не верит. А если этот мужик считает, что Корабль может лгать, – это значит, что он не рассматривает его как машину. Он воспринимает Корабль как живое существо. Сравнение с китом теперь напрашивалось еще больше.

– По этому поводу у меня нет мнения, – выдавил Джеймс.

– Может, ты его еще составишь.

Старик снова посмотрел в корабельный Зрачок.

– Ты вышла на контакт с фомальхиванином, Ангаёдаё?!

– Фомальхиванин присутствовал на борту три дня и девятнадцать часов. Конечно, мы с ним были в контакте.

Ӧссеанин покачал головой. Кончики его ушей дергались.

– Мне ничего не остается, кроме как поступить любезно. Я помогу тебе преодолеть препятствия. Чтобы ты наконец поняла, о чем я тебя спрашиваю!

Джеймс видел, как в слизи он нажимает клавиши.

Со Зрачком что-то происходило. В полетах в нем обычно были спокойно переливающиеся волны синего или фиолетового цвета, но теперь взорвались оранжевый и алый, кратер вулкана в ночи. Джеймс оторопело наблюдал. Эти цвета были так ужасны, так неприятны, будто Корабль кричал. Переведя глаза, он вдруг заметил приборы: в якорном режиме было задействовано лишь несколько дисплеев, но кривые на них взлетели до критического уровня, а числовые показатели достигли таких головокружительных значений, каких Джеймс ни разу в жизни не видел. Сознание Корабля перегружено. Ангаёдаё в шоке.

– Перестаньте! Вы так сломаете Корабль! – пискнул Джеймс и начал вставать.

Ӧссеанин обернулся. Вырвал руку из углубления так резко, что с его пальцев слетели брызги слизи, и ударил Джеймса по лицу. Пилот этого совершенно не ожидал. Старик все это время вел себя с чопорным ӧссенским достоинством. Он не был похож на типов, которые при встрече дают людям пощечины. Джеймс потерял равновесие и упал обратно в кресло. Его охватил гнев. Он сжал кулаки и хотел отплатить этому клоуну, но тот тем временем вновь взмахнул руками, его пальцы описали очередной полукруг, а из широких рукавов кафтана вырвался веер сверкающих нитей. Не успел Джеймс снова подняться, как сеть со свистом упала ему на голову и плечи, скользнула через спинку кресла и достала до пола. И одновременно стянулась. Джеймс вдруг оказался окутанным с головы до ног, прижатым к креслу – муха в паутине, чеснок в сетке. Он не мог пошевелиться. Материал, должно быть, затвердевал на воздухе, и очень быстро, потому что всего пара секунд – и Джеймс уже не мог приподнять оковы ни на сантиметр. Он отчаянно пытался высвободиться. Бился как пойманная рыба, но сеть не двигалась. Она впивалась в его кожу и оставляла на ней тонкий шестиугольный узор, напоминающий глаза.

Старик улыбался.

– Подумай, не появилось ли у тебя все же мнение, – добродушно посоветовал он. – Лучше быстрее, пока ничего не заболело.

Он повернулся спиной и снова погрузил руку в плазмодиальный дисплей.

– Ангаёдаё, досточтимейшая, – обратился он к Кораблю. – Как верующий, я хочу оказать тебе почтение. Если ты жаждешь жертвы, я освежу твою память кровью землянина. А затем снова напишу код, который только что тебя так здорово вдохновил. Но, может, ты и без этого взглянешь с вышины своего божественного Бытия и подтвердишь наши предположения. Какие контакты произошли во время полета между тобой и фомальхиванином? Он способен слышать общее сознание?

– Я не пытаюсь ничего замалчивать. Фомальхиванин не сообщал, что воспринимает наше общее сознание.

– По пути с Деймоса тобой попытался овладеть зӱрёгал. И кто-то смог этому воспрепятствовать. Я хочу знать, как это произошло!

Зрачок был темным, лишь по краям пронизанным пепельными нитками неполадок. Мысль, что за ним действительно скрывается существо, не шла из головы. Впервые Джеймсу показалось, что это существо боится.

И в этом они похожи.

– Порядок действий при подобной ситуации известен, – сказал Корабль. – Я не могу отречься от покорности зӱрёгалу, точно так же, как не могу отречься от покорности священнику Церкви – пока кто-либо не запустит блокировку с помощью пятеричных кодов. Именно этот порядок действий использовал фомальхиванин.

– Вводил коды через плазмодиальный дисплей? То есть дал тебе и свою кровь?

– Да.

– Так вы с ним все-таки устанавливали связь, – улыбался ӧссеанин. – Не говори, что больше ничего не было. Я думаю, ты все еще что-то скрываешь от меня, Ангаёдаё.

Джеймс слушал этот обмен репликами, не веря своим ушам. «Это же глупость. Фомальхиванин ничего не делал. Он даже не допер, что происходит! Человеком, который знал, что делать, – который знал пятеричные коды, сунул руку в львиную пасть, заблокировал внешние шлюзы и спас нам всем жизнь, – был Хильдебрандт. Ему еще и досталось за нас всех, потому что при этом он отравился каким-то веществом с Корабля и бог знает сколько часов был без сознания». Джеймс понятия не имел, какую цель преследует Корабль, искажая факты. Хочет внушить слонику, что все заслуги принадлежат фомальхиванину? Или скрыть, что чуть не отравил Хильдебрандта?

Ясно было лишь одно. Корабль действительно лжет.

В этот момент ӧссеанин обернулся к Джеймсу.

– Теперь ты, – сказал он. – Я понимаю, что это неудобно. Через сеть нам не поболтать. Но все можно решить.

Он засучил рукав. Кроме ящичка, в котором была сложена сеть, на предплечье у него было еще несколько капсул; и из одной из них сама по себе начала разматываться нить. Ӧссеанин положил ее конец на лицо Джеймса. «Мицелиальное волокно, – с искренним ужасом понял Джеймс. – Такое, которое легко пробьет и скалу!» Он затрясся и дико вытаращил глаза, но ничего больше сделать не мог. Нить подползла к его рту и проскользнула между губ; и никак не помогало то, что он их судорожно сжал. Ему пришло в голову попробовать ее перекусить, но сеть крепко держала его голову на месте, так что он не мог шевелить челюстью. Джеймс отчаянно прижимал язык к нёбу, чтобы нигде не осталось и щелочки, но нить все равно ее нашла. Через мгновение она уже щекотала заднюю часть его горла. Покачиваясь туда-сюда по миндалинам, она вызвала рвотный рефлекс. Джеймс чувствовал, как выворачивается его желудок, будто рукав пушистого свитера; но его достоинству и красному ковру на полу повезло, и через горло Джеймса не прошло ничего, кроме самой нити.

– Датчик зафиксирует дрожь связок, – сказал ӧссеанин.

Он соединил другой конец волокна с репродукторами.

– Можешь говорить?

Джеймс потел. «Я ничего не знаю! – хотелось ему визжать. – Оставьте меня в покое!»