С

обытия вчерашнего дня застряли у него в памяти, словно воспалившаяся заноза: пытаешься не касаться ее, но не думать о ней не можешь. Пока такси увозило его от Церкви Аккӱтликса к зданию Совета, перед глазами Лукаса стояло лицо Аш~шада. Нет, это было хуже занозы, куда назойливее, чем любой недуг тела! Обжигало сильнее, чем вчерашние ожоги на руках.

Язвительная улыбка Аш~шада.

«Ты предложил мне самого себя, Лукас. Я, однако, все еще не до конца уверен, достаточно ли велика твоя ценность. Проведу небольшое исследование. Затем решу, стоишь ли ты моих усилий».

Лукас поджал губы. «Как я вообще позволил так с собой разговаривать? – с удивлением думал он. – Почему я не послал его к черту?! В тот же миг! Своевременно?!» Рё Аккӱтликс, а эти фразочки по дороге к Софии! «Я не пишу сценарии». Фомальхиванин сказал это ровно тем тоном, каким говорят великие деятели искусства о коммерческих заказах и великие женщины об уборке – а большие начальники в фильмах про мафию о наемных убийцах.

«Нет, Лукас, мелкими делами я не занимаюсь.

Для этого у меня есть ты».

Вчера ночью изнуренное тело Лукаса завалилось на кровать и не оставило времени на самокопания. Зато теперь он мог досыта насладиться поражением. Ему было тошно от того, как его гордость отступила в сторону после встречи с фомальхиванином. Действительно тошно, когда он припомнил весь вчерашний день – визит к Йеегонеи, который был уж слишком щедрым, события под скоростной дорогой, где Лукас рисковал своей жизнью, переговоры с медиантами, в которых он рисковал всем остальным. А затем, вечером… София, глядящая на него словно на привидение.

«Ненормальный! Ты пытаешься его подкупить!»

И Маёвёнё: «Ты действительно многого о нем не знаешь».

Лукас закрыл глаза и в тишине глотал унижение. Может, он поставил на кон свое достоинство, репутацию и счет в банке; но он со всем бы смирился, если бы оно того стоило. Однако после всех необъятных инвестиций его руки оказались пустыми.

Шаги Аш~шада в зале. Прошло ровно два часа, как Лукас оставил его в своей бывшей комнате. Все это время Пинки и София выспрашивают у него, Лукаса, подробности событий этого дня, а он оживленно рассказывает и при этом снова вспыхивает, снова переживает головокружение, ужас, возбуждение… но каждый миг из упоения его вырывает мысль о другом событии, как когда краем мысли чувствуешь, что где-то забыл закрыть кран и вода просачивается в подвал, мутная жидкость все поднимается и поднимается, затапливая лестницу…

И вот она здесь – фомальхиванин стоит в дверях.

Ободряющая и искрящаяся непосредственность Софии: она спрашивает, выспался ли он, предлагает кофе и мороженое. Аш~шад свеж, оживлен, доволен, с надменным выражением:

– Нет, спасибо, не стану злоупотреблять вашим гостеприимством. Я лишь хотел попрощаться.

Попрощаться!

Лукас чувствует, как на его лице каменеет улыбка. Пара слов, а в нем в тот же миг все цепенеет. Горит. Замерзает. Умирает.

– Ты хочешь уйти?! – произносит Лукас с напускным спокойствием.

– Да, – заверяет его Аш~шад и отступает к двери.

Лукас бросается за ним в зал. Закрывает за собой дверь – это намек, который София точно поймет. Лукасу нужно поговорить с ним один на один. Его нужно остановить! Он сражается за время.

– Разумно ли ехать бог знает куда посреди ночи? Тебе ведь негде жить. По крайней мере, ты можешь переночевать у нас, а утром…

– Я не хочу, Лукас.

Весьма сухой ответ. Резкий, поданный без красивой обертки.

– Если тебе не хочется ехать со мной и Пинки через весь город, тут куча места, и София точно…

– Нет, – строго обрывает его Аш~шад. – Не пытайся меня отговорить. Речь не о том, что я не могу. Лишь как я уже сказал, НЕ ХОЧУ.

Лукас поджимает губы.

– Почему? – тихо спрашивает он. – Твои претензии ко мне превысили допустимую меру?

Мягкие карие глаза фомальхиванина светились таким холодом, словно Аш~шад стоял за прозрачной стеной льда.

– У меня несколько уважительных причин. Я не хочу быть препятствием между тобой и Пинки. И точно так же я не хочу оставаться в этом доме. София в отчаянии от перспективы, что мне придется жить у нее. Также я хочу сам осмотреться в городе. Можешь им так и передать.

– А настоящая причина?

Аш~шад не замялся ни на секунду:

– Я не хочу быть с тобой.

Лукас сжимает зубы.

– Хорошо, – выдавливает он, когда ему наконец удается пересилить прилив горечи. – С этим, пожалуй, я ничего не могу поделать. Поведаешь, чем я тебя так расстроил?

– Все тем же, Лукас. В том, чем ты сам больше всего гордишься и что считаешь своим главным достоинством, я вижу твою главную слабость. Мне не нравится твой очевидный недостаток приличия.

Приличия?!. Это уж слишком. Слишком. У Лукаса больше нет сил и дальше проглатывать обиду.

– Ага, теперь я понял! – выпаливает он. – Я грубо обращаюсь с медиантами! Не уважаю девушек и женщин! Фомальхиване прекрасны, совершенны и приличны до неприличия, в то время как я – чудовище без совести и жажду только власти! Отлично, Аш~шад. Я рад, что мы это выяснили. Аргументов против и быть не может!

Фомальхиванин улыбается.

– Я тебя серьезно спровоцировал, Лукас, – говорит он. – Впервые. Настоящий взрыв настоящих эмоций! Знаешь, мне самому не хочется этого говорить, но за такой недостаток самообладания твой отец бы тебя не похвалил.

Лукас в бешенстве сжимает кулаки. В голове темно. Перед глазами темно. Его душит такая волна ярости, что невозможно описать. Но упоминание об отце срабатывает; оно действует именно так, как должно: как кубик льда, как огонек синего света, как шем из легенды о Големе, который приводит в движение железное устройство такой же железной привычки. Лукас начинает чувствовать, что снова может дышать. Волна спадает, эмоций меньше чем по колено, а единственное последствие – немного потрепанные нервы.

Он усмехается. Запускает руку в волосы, чувствуя себя смущенно. Молча смотрит, как Аш~шад надевает через голову пончо, и ощущение, что он, Лукас, проиграл все, становится вдруг весьма навязчивым.

Возможно, его подход был с самого начала неверным. Возможно, стоило требовать неких гарантий. Что, если фомальхиванин сейчас исчезнет и больше никогда не вернется? Лукас понимает, что, реши фомальхиванин действительно исчезнуть, он никогда в жизни его не увидит.

Но понимает он также и то, что не может привязать его за ногу к батарее, чтобы помешать уйти.

Лукас представляет, как Аш~шад вот-вот выйдет из дома, как будет блуждать по улицам, как попытается поймать такси. Поедет в отель? Или в магазин? Когда до него дойдет, что у него одна серьезная проблема? Лукас достаточно злораден, чтобы порадоваться этому, но недостаточно, чтобы оставить все как есть. Его рука совершенно невольно ныряет в карман.

– Тебе понадобятся деньги, – бесцветно говорит он. – В Солнечной системе обычно все решается безналичным расчетом, однако ты не можешь завести счет, пока у тебя нет номера нетлога, а его ты не получишь, пока у тебя нет какого-либо межпланетно признаваемого гражданства. Я могу дать тебе герданские дорожные купоны. Ими без проблем можно платить в такси, отелях, ресторанах и неплохих магазинах.

Лукас достает кошелек и отсчитывает пятнадцать тысяч.

– Если распорядишься ими разумно, тебе хватит на месяц проживания и питания. Возвращать не нужно.

В глазах Аш~шада заискрилась насмешка.

– Хочешь обязать меня своим великодушием?

И снова лед! Лукас стоит перед ним с пачкой денег в протянутой руке, смертельно пристыженный. Кровь бросается ему в лицо. Он и припомнить не может, чтобы хоть раз пережил столь систематичное унижение… во всяком случае после смерти отца. С огромным усилием Лукас берет себя в руки.