После своего вынужденного отъезда она не говорила с его эминенцией. И даже если бы священники в храме Далекозерцания позволили ей потревожить высшего сановника, не обошлось бы без свидетелей; а зачем напоминать о себе? Камёлё радовалась, что он оставил ее в покое и хотя бы здесь, на Земле, не дает ей никаких заданий. Но она не могла отрицать, что однажды присягнула ему. Что он никогда официально не освобождал ее от обязанностей. И что уже тогда, четыре года назад на Ӧссе… он знал о фомальхиванине.

Церковь Аккӱтликса имела четкую официальную позицию: Хиваив – одно из Запретных направлений. Верховный жрец Аӧрлёмёгерль на основании своей функции стража Порога Рекега должен был следить за тем, чтобы запрет никто не нарушил. Но в вопросе космических путешествий он был сдержанным. Никогда не пускался в пламенные проповеди. У Камёлё всегда было чувство, будто в глубине души путешествия в космос он одобряет, хотя согласия на них дать не может. Лишь со временем она поняла, что это не совсем так. Аӧрлёмёгерль не думал, что летать в Запретные направления – это правильно. Он лишь не верил, что столь желанную изоляцию, о которой так мечтают ӧссенские настоятели, действительно можно поддерживать долго.

Камёлё вздрогнула. Она была уверена, что верховный жрец говорил с ней о фомальхиванине… тогда, в самом конце, в последний день; но воспоминания были туманными, оттененными ужасом, который последовал далее. Ей не удавалось припомнить ни одного конкретного факта. Это означает, что Аӧрлёмёгерль вмешивался в ее память. Он не стал использовать капсулу памяти, потому что при допросе кто-нибудь ее обязательно заметил бы и насильно открыл; но легкое затемнение в памяти имелось. С той минуты, когда Камёлё узнала о чужаке с Д-альфы, она понимала, что к этому разговору ей еще придется вернуться – в состоянии глееваринской сосредоточенности, чтобы точно вспомнить. Ей совсем не хотелось снова переживать те эмоции. Но откладывать было нельзя.

Из шкафа, который ей уступил Джерри, Камёлё вытащила свой чемоданчик. В нем были самые ценные вещи, в том числе и запасы сухих веществ. У Джерри она чаще заваривала грибы как чай, потому что это было проще, а затем убирала. Существовал и другой способ, а именно залить грибы холодной водой или даже молоком и несколько дней оставить их мариноваться; но Камёлё не хотелось слишком уж распалять любопытство медианта тем, что в его квартире стоит кувшин с пахучим, скользким и весьма подозрительным содержимым. У нее в запасе было три из пяти веществ. Глеевари задумалась над гӧмершаӱлом, но в итоге взяла чистый лаёгӱр. Затем ушла с напитком в спальню и погасила свет.

Прозрачная морозная ночь, белые колонны, плывущие во тьме… каменные стены и каменные башни, рассеянные по склону; дуги мостов, веера лестниц и гладкие мощеные террасы, протянувшиеся вдоль раздвоенных скалистых стен. Это Скӱтё, священный уголок монастырей и храмов. Город Пертӱн лежит внизу, в долине, растянувшейся до самого горизонта, – озеро плоских крыш с бороздами улиц, над которыми и днем и ночью висят полотняные завесы: пестрейшая смесь цветов, запахов и звуков, издалека сливающаяся в неразличимую серость. Зато здесь, наверху, есть лишь камень, лишь белизна, лишь Бог. Сотни башен тянутся к небу, олицетворяя молитву. Выше всех Тёрё Мӱнд, башня монастыря ордена Вечных Кораблей.

В Тёрё Мӱнд пребывают сановники с Рекега, когда посещают Ӧссе. Оба верховных жреца обычно единогласно заявляют, что между ветвью Церкви на самой планете и ее ответвлением на Луне царит полное согласие; но многовековая традиция уверений не учитывает и от верховного жреца с Рекега не требует, чтобы тот проживал в городе Церкви и во дворце жреца ӧссенского. А сейчас это было даже невозможно. После трагических событий, произошедших в Пертӱне, все окна дворца завешены серыми лентами. Ворота закрыты. А престол, на котором восседал Саксаёрӱэль, покрыт белым шелком, на котором алым цветом выведены стихи из Книги смерти Аккӱтликса.

Аӧрлёмёгерль прилетел в спешке. Прибыл среди ночи и тут же потребовал вызвать Камёлё. Но будить ее ради этого не пришлось. В эту ночь она все равно не спала.

Камёлё прикрывала глаза. Лаёгӱр едко покалывал нёбо. Помогал успокоить дыхание и сосредоточить мысли. Глеевари направила их в самую тень… к воспоминаниям, которые так хотели бы отступить обратно во тьму.

Верховный жрец Аӧрлёмёгерль, стоящий в экседре дворца в Скӱтё… – роскошный мужчина в маске и с завязанными глазами, неподвижный, в тени. Сколько проблесков чувства прозвучит в его непоколебимо спокойном голосе?

– Они придут за тобой, Камёлёмӧэрнӱ. Вероятно, завтра, а может, уже сегодня. Я не могу тебе ничем помочь.

И она, парализованная удушающим страхом, который ей лишь понемногу удается осознать настолько, чтобы найти силы хотя бы заговорить:

– Каковы шансы, если я попытаюсь сбежать?

Небольшое колебание.

– Не делай этого, Камёлё. Твоя жизнь стоит меньше, чем то, на что ты можешь ее обменять. Нам нужно будет, чтобы тебя поймали. Мы должны дать время Лукасу Хильдебрандту.

Камёлё мысленно переворачивает его слова, рассматривает с изнанки, толкует по-своему: «Да, у тебя есть шанс на побег».

Но в то же время она знает, что бежать не попытается. Не при таких обстоятельствах, не сейчас, когда столько поставлено на карту. Чего стоит ее кровь в сравнении с тем, что они могут получить? Ничего.

Вообще ничего.

Это лишь грязная вода.

– Тебе стоит знать одно, Камёлёмӧэрнӱ,– продолжает верховный жрец. – Мы с тобой, скорее всего, больше никогда не встретимся. На случай, если ты останешься в живых и собор позволит тебе отправиться в изгнание – выбери Землю. А то, что я скажу тебе, сохрани в памяти. На Запретной планете Хиваив несколько лет назад потерпело крушение судно землян.

Камёлё слушает, склонив голову. Она не понимает, зачем Аӧрлёмёгерль говорит о каком-то давнем происшествии именно сейчас, когда стоило бы поделиться множеством неотложных вещей. Он не использовал слово «Корабль», предназначенное для Тех, что бдят во Вселенной, а использовал нейтральное название, которое вполне могло означать и неживой механизм без Души. Кому есть дело до этой ракеты? Особенно когда ее судьбу уже не изменить.

– При катастрофе погибли не все. Я знаю об одном земном мальчике, который выжил и которого воспитали на Хиваив, – продолжает верховный жрец. – Я почувствовал его дыхание под Порогом Рекега. Я заглянул в его мысли, пока он пытался отыскать космические следы. Это сильная мысль, глееваринская, одержимая единственной целью. Найти родной мир, из которого пришли его предки.

Камёлё сжимает зубы. Хоть ее мысль тоже глееваринская, о силе говорить не приходится. Снаружи над зданиями начинает светать: ночь сменяется самым печальным утром ее жизни. Так мало времени! Уже скоро. Она прекрасно знает, что ее ждет; и вместо того, чтобы сосредоточиться на намерениях Аӧрлёмёгерля, она способна лишь думать о том, как время утекает сквозь пальцы, как лишает ее свободы решения… как затягивается на шее словно шелковая петля.

– Вы говорили с ним, эминенция досточтимейший? – несмотря на все это, вежливо спрашивает Камёлё.

– Нет. Глееварины с Хиваив, возможно, не почитают Реликвии так, как мы, но клаёвент – и для них запретное место. Мальчика нашел его учитель и увел.

Уши Аӧрлёмёгерля медленно и меланхолично описывают петлю.

– Он послушный мальчик. Искренний, старательный, пластичный; один среди чужаков. Наказание он примет близко к сердцу и перестанет пытаться отыскать родину. Но совсем скоро он станет взрослым. Бросит школу и пойдет туда, куда поведет его стремление. А затем вернется на Землю.

– У вас есть намерения на его счет, эминенция досточтимейший?

Аӧрлёмёгерль колеблется.

– Нет, – наконец говорит он. – Землянин, прошедший подготовку на Хиваив, обладает слишком большой силой, чтобы я мог и хотел связывать с ним какие-либо намерения. Непросто будет сделать и так, чтобы намерений не возникло и у других.