— Почему?

Командир группы нервно мнет сигарету, бросает ее себе под ноги.

— Люди не мухи. Вверх ногами не пройдешь...

Несколько секунд он молчит. Вокруг — растерянные, вытянувшиеся лица.

— Ладно, — говорит он. — Попытаемся сверху. Вызывайте вертолет.

...Машину кренило и подбрасывало на вертикальных потоках воздуха. В кабине было душно. Оглушительно рокотал мотор. Командир группы кивнул Югову:

— Смотрите...

Горы словно сходятся вершинами над самыми их головами. Внизу, быстро уменьшаясь, проплыл лагерь, люди, машущие руками...

Двое спортсменов приготовили капроновую лестницу. У них сосредоточенные, спокойные движения.

Летчик откинулся на сиденье, махнул рукой.

— В чем дело?..

Командир группы наклонился к его лицу.

— Рискованно, — у летчика вены вздулись на шее от напряжения. — Вертолет зацепит лопастями за скалу.

— Задача...

— А что, если спуститься пониже? Вот так, — сказал один из пареньков, изображая ладонями то, что он предлагает.

— А ведь верно!.. Молодец, Долохов.

Летчик осторожно пошевелил рукоятки — машина плавно снизилась и замерла в воздухе.

Теперь скала совсем рядом. Кажется, протяни руку — и коснешься горячего гранита.

Поток воздуха снова подбросил вертолет. Летчик напряженно шарил в пространстве. Здесь, у самой скалы, опасно каждое движение.

Вверх-вниз, вверх-вниз...

Большой дырой с рваными краями вынырнула пещера. Югов прильнул к окну — вот она!..

Отсюда хорошо видны следы сброса: Каракозов был прав. Сердце билось частыми тугими ударами — бум, бум, бум... Югов даже руку приложил к груди — страшно стало.

А в кабине тем временем шла работа. Долохов открыл дверцу и попробовал забросить в пещеру веревочную лестницу. Не тут-то было. Еще раз. Опять мимо.

— А если раскачаться?..

— Попытайся.

Долохов нырнул в открытую дверцу. Тело его повисло над самой бездной.

— Давай! Давай! — крикнул командир группы.

Долохов стал раскачиваться — рывок на себя, рывок от себя. Еще, еще... Летчик едва удерживал вертолет — того и гляди грохнется о скалу.

Еще рывок. Еще.

Ноги Долохова почти касаются края пещеры.

— Подтяни выше!

Машина покорно поползла вверх и снова замерла, напряженно вздрагивая металлическим корпусом.

— Прыгай!

Долохов качнулся. Рывок.

— Ура-а! — донеслось снизу.

Альпинист упал на колени у самого входа в пещеру.

— Долохов, дорогой! — кричал Югов; слезы стояли в его глазах. — Молодчина, Долохов.

— Профессиональный прыжок! — сказал командир отряда, предлагая Югову сигарету. — Признаться, я побаивался... Дрогни машина, качнись чуть-чуть влево — и остался бы от парня мешок костей.

Югов потягивал сигарету, блаженно прикрыв глаза.

Вертолет шел на снижение.

— Спасибо, товарищ, — Югов протянул руку летчику. — И вам спасибо.

Командир отряда смущенно улыбнулся:

— Да что вы! Я тут ни при чем...

Долохов, стоя у края пещеры, разворачивал веревочную лестницу...

Что может быть прекраснее моря?! Харди мог любоваться им часами.

У него было излюбленное местечко — во Флориде, в спокойной бухточке, берега которой то круто обрывались, то песчаной отмелью тянулись чуть ли не на километр. В бухточке всегда стояла наготове белоснежная яхта с командой в пять человек; чистые каюты, уютный салон...

На склоне высокого холма, в плотной зелени пальм возвышался дом с красной крышей и желтыми жалюзи. Мраморная лестница вела от дома к морю: дорожка, обсаженная магнолиями и радужной юккой, была посыпана серебристым песком. За домом возвышались стройные кипарисы. Там начиналась апельсиновая роща, а еще дальше проходила линия железной дороги. И если бы не ее бессонные перестуки, не гудки, можно было бы подумать, что, попав в это благодатное местечко, вы перенеслись в далекие времена, воспетые Майн Ридом, когда по равнинам и болотам Флориды бродили еще краснолицые и гордые семинолы...

Но Харди романов не читал и о семинолах знал только понаслышке. Флорида для него была испокон веков райским уголком США, а мыс Кеннеди — местом испытания ракет.

Покачиваясь на мягком сиденье стремительного «крайслера», Харди думал. Далеко — там, где вода сливается с небом и где легкий туман сглаживает силуэты, светлой точкой с черным султаном дыма виднелся теплоход. Очевидно, он шел с Кубы...

Харди поджал губы. В молодости он бывал в Гаване, в этом необыкновенном городе на берегу моря. Гавана... Никогда не забыть ее душных вечеров, шороха автомашин по шоссе, мелодий неутомимых джазов за распахнутыми стеклянными дверьми ночных баров. Тогда в Гаване была жизнь. Город кишел туристами. А теперь... Кастро даже на женщин, прекрасных кубинок, надел военную форму. Они стоят у кухонной плиты и держат автоматы наготове.

Харди сжал кулаки. Недавно он был на смотре в Майами. Там собрались головорезы и отчаянные авантюристы. Ребят здорово подготовили, дали оружие. А ненависти их учить не надо. У каждого что-нибудь осталось на Кубе: у одного — своя плантация, у другого — дом, у третьего — кабачок, у четвертого — просто личные счеты с кем-нибудь из тех...

Харди с неприязнью подумал о президенте — такая близорукость!..

Он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Свежий бриз не выветривал неприятных мыслей. Харди потер кончиками пальцев виски. Что за чертовщина?!. Похоже, что и он на старости лет превратился в болтливого политикана. Когда-то он посмеивался над этой категорией людей. Вот мы люди практического склада, люди дела. Мы работаем. Мы не едим свой хлеб даром. И нам не нужно сдабривать работу красивыми фразами. Мы и так отлично понимаем, что на нашу долю выпала самая грязная ее половина. Но пусть эти чистоплюи попробуют без нас!.. Пусть попробуют.

Машина между тем сделала несколько крутых разворотов и остановилась у высокой зеленой решетки. Огромный сеттер выскочил из ворот, заискивающе заюлил у ног приподнявшегося Харди.

— А, соскучился, старина!

Харди потрепал пса за уши, провел рукой по гладкой блестящей шерсти. Потом он вышел из машины и заковылял по дорожке к дому, из которого уже спешил ему навстречу один из сотрудников, прибывший сюда еще на прошлой неделе, чтобы подготовить все к приезду шефа.

Харди выслушал его доклад, рассеянно ковыряя тростью в размякшем на солнце асфальте. Он поморщился — не любил, когда люди говорили слишком много, особенно подчиненные.

— Вы сегодня в ударе, — мрачно заметил Харди и кончиком приподнятой трости отстранил сотрудника с дороги. — Распорядитесь, чтобы мне приготовили ванну.

— Будет исполнено.

— И еще...

Харди бросал слова за спину, не оборачиваясь и не повторяя, уверенный в том, что каждое его слово поймано на лету.

Сотрудник услужливо забежал вперед, распахнул перед шефом дверь. Харди вошел в прохладный вестибюль. Здесь полы были выстланы разноцветными плитами, а на стенах с дубовыми панелями висели сочные натюрморты.

Сеттер, виляя хвостом, остановился перед лестницей и выжидающе посмотрел на хозяина. Харди тоненько свистнул и засмеялся. Собака послушно взбежала по лестнице, замерла на последней ступеньке перед статуей обнаженного Аполлона.

«Такая безвкусица!» — подумал Харди.

Он недовольно покосился на сотрудника. Теперь, после натюрмортов и Аполлона, сотрудник казался ему еще менее симпатичным.

— Уберите... это, — поморщился Харди.

— Но ведь...

— Уберите! — Харди пришлось повторить приказание, а это случалось не часто.

Сотрудник, побледнев, отступил в сторону. Харди собственным ключом отворил дверь кабинета. Наконец-то он у себя дома, наконец-то!

Сеттер уже обследовал комнату. Он даже вскарабкался на диван, но Харди цыкнул, и пес послушно сполз на пол.

Здесь все было привычно. Харди бросил в угол трость, упал в кресло.

Минуты две он сидел неподвижно. Мысли, мысли... Порой окрыляющие, порой бескрылые, убивающие всякое желание жить, работать. Харди боролся с мрачными мыслями. У него была прекрасно натренированная воля, но и ему не всегда удавалось уйти от них.