...Харди молчал. Закончив рассказ, Джеферсон провел рукой по лбу — опять начинались головные боли, мучившие его вот уже несколько лет. Достаточно было чуточку поволноваться... Не тем, не тем стал Джеферсон, утратил прежнюю форму... Он снова потянулся за сигаретой.

— И это все? — спросил Харди.

Джеферсон поднял отяжелевшую голову. Все? Нет-нет, не может быть, чтобы Харди знал. Да и откуда?..

— Пора кончать, — сказал Харди. — Хотите, я расскажу вам, как это было на самом деле?!.

...Аламбек разругался с Дэвисом, который требовал от него полнейшего повиновения, сел на коня и поскакал в город.

Южные ворота были закрыты, и Аламбеку пришлось объехать почти весь город, чтобы попасть в Северные.

Покружив с полчаса по каменистой дороге, он свернул в грязную, узкую улицу, по обеим сторонам которой тянулись высокие дувалы. В серой глине синели низенькие украшенные замысловатой резьбой калитки.

Аламбек въехал в темный переулок и постучал в высокие ворота рукояткой плети. С сильным скрипом ворота распахнулись, и хозяин караван-сарая, толстый, с жирным красным лицом, взял белого жеребца под уздцы.

Очевидно, Аламбек был здесь частым гостем, потому что за все это время не было произнесено ни слова. Аламбек бросил хозяину монету, тот поймал ее на лету и повел клиента во внутренний дворик, а оттуда по прохладной лестнице в низкое помещение с расположенными вдоль стен тахтами. На тахтах небрежно лежали потертые ковры и подушки.

Хозяин указал Аламбеку в дальний угол — там было чуточку почище, и мальчик в полосатой зеленой рубахе поставил перед курбаши курительный прибор.

Прежде чем забыться, Аламбек снял пояс, расстегнул халат и огляделся. В комнате было несколько посетителей. Все лежали в самых неестественных позах с глазами, блестящими от принятого опиума. У всех были спокойные умиротворенные лица, улыбка мерцала на слегка приоткрытых губах.

...Поздно вечером хозяин снова проводил Аламбека, раскланялся и заскрежетал тяжелым железным запором. В переулке было очень темно. Аламбек дал коню шпоры и выехал за город. Едва только он скрылся за поворотом, как от дувала отделился человек, подозвал коня и поскакал вслед за Аламбеком к Северным воротам...

— Ладно, — прервал плавную речь Харди Джеферсон, — все ясно. Джелял убил Аламбека. У него были свои причины...

Харди согласно кивнул, зажег потухшую трубку.

— Веские причины, — повторил Джеферсон. Головная боль не давала ему сосредоточиться. В висках постукивали звонкие молоточки... На чем они остановились?.. Ах да, Харди не устраивает полуправда. Он знает все. Тогда зачем ему Джеферсон, зачем эта полузабытая история?.. Нет, Джеферсону нельзя ошибиться. Он не имеет права ошибиться. Он ждал этого случая много лет. И упустить последний шанс?..

— Джелял не мог забыть о кладе, — торопливо добавил он. Харди по-прежнему молчал, размышляя о чем-то своем...

— Джелял пытался перейти границу, — продолжал Джеферсон, почувствовав внезапное облегчение. — Однажды его чуть не подстрелили. А тут еще у Дэвиса появились подозрения, и Джелял вынужден был бежать.

Неизвестно, каким образом пронюхали о его существовании немцы — они умели работать. Джеляла обхаживали несколько лет, и в 1934 году он согласился с предложенными ему довольно выгодными условиями. Война застала его в Польше. Оттуда — снова опасное путешествие в Россию.

И тут, нарушив строжайшую инструкцию, он устремился в знакомые горы. Однако за ним следили, и около Узунабада он долго отстреливался. А потом...

Джеферсон говорил долго. Он рассказал, как Джелял снова перешел границу, как оказался в знакомых краях. Но Дэвис давно уже умер, и ему не угрожала расплата. Джелял понял, что счастье окончательно ускользнуло из его рук и что строить жизнь свою следует заново.

Он нанялся матросом на пароход и уехал в Штаты с надеждой разбогатеть и найти наконец тихое семейное счастье, купить ферму где-нибудь в Калифорнии...

Но жизнь сурова. Джелял работал грузчиком в порту, чернорабочим на фабрике, судомойкой в третьестепенном ресторане, заправщиком на автостанции, разносчиком газет, репортером, а долларовый дождь шел где-то в стороне от него. Люди богатели и приобретали независимое положение, а он все тянул и тянул свою лямку...

Казалось, Джеферсон забылся. Рассказ его был похож на исповедь.

А Харди слушал его с тем же нерушимым молчанием: трубка снова потухла, пепел осыпался на пиджак...

Но вот по его губам скользнула улыбка. Он встал, подошел к Джеферсону и протянул ему руку с длинными тонкими пальцами.

— Рад познакомиться с вами, мистер Джелял!

Джеферсон приподнялся.

Глаза Харди были совсем рядом. Он пододвинул ящик с сигарами.

— Курите?..

— Благодарю...

— Отличный табак. С Кубы.

С тех пор как утвердили проект экспедиции, Югов совсем потерял покой. Нужно было срочно решать тысячи неотложных вопросов, а он ничего не хотел перепоручать другим. Это было немыслимо. Серебров так и сказал:

— Вас не хватит до экспедиции, Викентий Александрович.

— Хватит, Николай, хватит... Мы, старики, люди двужильные...

Серебров с сомнением покачал головой:

— Вы бы все-таки поберегли себя...

Югов с досадой отмахнулся. В кабинете звонили телефоны, вспыхивали и гасли экраны телеприемников. На столе вырастали груды бумаг и писем. Все нужно было просмотреть, на все письма ответить.

— Жалеть себя будем после.

Конечно, все это так. Да и сам Серебров не сидел сложа руки. И все-таки...

Его и раньше удивляла поразительная работоспособность Югова, но только теперь он по-настоящему понял и оценил своего учителя. Имя Югова стало популярным, о нем все чаще и чаще писали газеты — корреспонденты осаждали институт. Из газет Серебров узнал и о том, что Югов был в двадцатых годах на комсомольской работе в Узунабаде, что бил басмачей и имеет за это даже орден Боевого Красного Знамени.

— Вот это биография! — восхищенно говорил он Ляле.

А недавно Югову устроили овацию в зале большого лектория.

Лекторий только что выстроили, и Югову предложили выступить на его торжественном открытии.

Народу собралось очень много. В зале стоял напряженный гул множества голосов. Здесь можно было увидеть и академиков, и студентов, и журналистов, и писателей, и представителей дипломатического корпуса.

Все ждали новых сообщений.

Югов вышел на сцену, легко взбежал на специальное возвышение.

Он положил руку на пульт и стал говорить.

Большой телестереоскопический экран вынес его изображение в пространство над залом, специальные элементы-анализаторы автоматически переводили его речь на тридцать языков.

В чем суть проблемы?

Югов стремительно развивал мысль. Он приводил неопровержимые аргументы в пользу своей гипотезы. Шар летчика Беляева. Шар доктора Хаузена. Легенда об огненных струнах.

— Я утверждаю, что армия Кихара была истреблена космонавтами, пришедшими на помощь мирным жителям Караташа. Огненные струны — пока еще не известные нам лучи, обладающие колоссальным запасом энергии. Возможно, это лазеры; возможно, другие, принципиально новые орудия... А черные камни, превращенные в алмазы?.. Все мы знаем о реально существующих в природе взаимно-обратимых процессах. Уважаемые товарищи физики, находящиеся в зале, могут подтвердить правильность моих предположений. Вполне допустимо, что наши собратья по разуму давно уж овладели секретом, позволяющим им свободно, по собственному желанию, перестраивать атомную структуру вещества...

Каракозова не было в лектории. Но его сторонники дали бой.

— Ничего еще не доказано! — выкрикивали они. — И до Югова кое-кто утверждал, что на землю прилетали космонавты... Вспомните Тунгусское чудо!..

Однако Югов не сдавался — он приводил интересные, убедительные факты, которым зал рукоплескал с новой силой.

Серебров надолго запомнил этот необыкновенный летний день. Они возвращались в такси. Профессор, еще не остыв от недавней схватки, говорил о предстоящей экспедиции: