Хозяин, толстый и красный, как и его медный самовар, в широченной рубахе, подпоясанной на отвислом животе цветастым платком, скрученным в тугой жгут, подскочил к машине и, суетясь больше, чем того требовал случай, помог профессору и Сереброву спрыгнуть на землю.

Забегая вперед и низко кланяясь, он провел гостей на веранду — самое почетное место в чайхане.

— Садитесь здесь... Вот сюда, пожалуйста, — говорил он, елейно улыбаясь. — Какой чай пить будете?

— Зеленый, — сказал Югов, снимая шляпу и обмахивая ею лицо. Серебров лег на живот, с удовольствием распрямил одеревеневшую спину.

Чайханщик осторожно провел по паласу тряпкой — смахнул хлебные крошки и суетливо нырнул внутрь чайханы.

Там, за ситцевой занавеской, сидел Джелял. Он был гол по пояс, пил чай и вытирался мохнатым полотенцем.

— Они, — сказал Юлдаш-ака.

Джелял подошел к окну.

— Эти?

— Они, — повторил чайханщик. Он наполнил чайники и, высоко держа их над головой на подносе с грудой желтого плавленого сахара, выбежал из комнаты.

Джелял снова удалился за занавеску. Потом он лег спать, а когда Юлдаш-ака закончил уборку и выпроводил Карабека, вышел из своего укрытия и подозвал хозяина.

— Нужен хороший конь, — сказал Джелял.

Юлдаш-ака сделал выразительный жест большим и указательным пальцем — это должно было означать, что для покупки коня необходимы деньги.

Джелял кивнул и бросил на стол пачку двадцатипятирублевок.

...Ночью Сереброву плохо спалось. Он часто просыпался от неприятного и тревожного ощущения, словно кто-то упорно смотрит на него из темноты... Несколько раз всплывало загорелое лицо Рахима — постепенно расплываясь в голубоватом тумане, оно вдруг превращалось в лицо чайханщика. Скаля зубы и лукаво улыбаясь, чайханщик кланялся ему часто-часто, как китайский болванчик... «А я что-то знаю, а я что-то знаю», — словно говорило это лицо.

Затем выскочил маленький, суетливый гном с большой чалмой на голове и маузером в далеко вытянутой, тонкой ручонке. «Я Аламбек, — говорил гномик, играя маузером. — Я тоже знаю. Знаю, знаю...»

Серебров отмахнулся от него, как от надоевшей мухи. Но гномик упрямо прыгал перед ним на тонких ножках — мелькала большая чалма и полосатые штанишки...

...Югов едва растормошил его на рассвете.

— Ну, Николай, и сон же у вас! — удивился он. — Подымайтесь!..

Серебров сел на постели, провел растопыренной пятерней по взъерошенным волосам. Неприятный осадок от ночных видений остался и после пробуждения.

Поливая водой из графина лицо и голую грудь, Сноу сказал:

— Бросьте валять дурака. Это же бессмысленно. Ну, предположим, вы скажете обо всем Югову, предположим, меня арестуют, хотя, должен заметить, что сделать это совсем не так просто, как вам кажется. Но предположим... А потом?.. Вы живете только сегодняшним днем и не видите дальше собственного носа. Потом, вместе со мной на тот свет отправятся ваша жена и ваш сын. Вы, надеюсь, не забыли договоренности?..

Хаузен протестующе поднял руку, но Сноу сделал вид, что не заметил его жеста.

— Югова, этого чудесного старика, конечно, тоже придется убрать, — продолжал он. — Видите ли, Югов стал политической фигурой... Мои ребята устроят все наилучшим образом, поверьте мне. Уж коль скоро секрету Караташа не суждено попасть в наши руки, мы сделаем все возможное, чтобы он вообще не попал ни в чьи руки. И, наконец, ваша жизнь... Ваша жизнь, милейший доктор Хаузен...

У него были вкрадчивые движения и скользящая многозначительная улыбка — о, этот Сноу умел больно ранить!..

— Вы жалкий шантажист! — воскликнул возмущенный Хаузен.

— Не устраивайте истерик, — перестав улыбаться, строго сказал Сноу. — Я бы на вашем месте поступил как настоящий мужчина и довел игру до конца. У вас нет другого выхода, поймите это. А в случае удачи?.. О, в случае удачи — почет, слава, деньги...

Он вылил на себя остатки воды из графина и, изнемогая от жары, повалился в легкое кресло, выставленное во двор гостиницы. Сидя напротив, Хаузен напряженно рассматривал носки своих туфель.

— Так как же, шеф? — сказал Сноу, быстро переходя на полушутливый тон. — Вы все еще во власти сомнений?..

Хаузен молчал.

— Бросьте расстраиваться, старина, — продолжал Сноу, закидывая ногу на ногу. От него сильно пахло табаком и водкой. — Я все вижу. Согласен — Ратте большая свинья. Его методы грубы и бесчеловечны. Но что поделать? На карту поставлена не моя жизнь и не ваша. На карту поставлена жизнь миллионов. Весь свободный мир смотрит на нас с вами, доктор Хаузен, весь мир!..

Хаузен поморщился — красивые слова, громкие фразы. Они уже надоели. Он слышал их даже из уст тех, кто травил его собаками в лагерях смерти.

— Вы повторяетесь, Сноу, — устало произнес он.

Сноу встал. Это была очень трудная игра: и пугать, и заигрывать.

— Довольно. С меня довольно, — резко сказал он.

Хаузен тоже встал. У него было бледное, взволнованное лицо. Но Сноу не прочел в нем страха — скорее всего, доктор что-то напряженно обдумывал.

Они пошли рядом по дорожке, посыпанной мелким речным песком. Со стороны могло показаться — беседуют мирно два человека.

Опасаясь, что за ними наблюдают, Сноу с любезной улыбкой протянул Хаузену руку:

— До завтрашнего утра, шеф.

Хаузен натянуто кивнул. У него были чужие, отсутствующие глаза.

— Э-э, мне это не нравится, — сказал Сноу. — Так-то вы и впрямь натворите глупостей!..

Хаузен усмехнулся:

— Боитесь, Сноу?

— Боюсь?.. — «Черт возьми, он, кажется, читает мои мысли!..»

— Боитесь.

Хаузен открыл дверь. В прихожей за круглым столиком Серебров играл в шахматы с чернявым шофером из экспедиции. Заметив Хаузена, он встал:

— Добрый день, доктор. Вам нездоровится?..

Хаузен не расслышал вопроса.

Подоспевший Сноу взял Сереброва под локоть:

— Прошу вас, не тревожьте шефа... Обычный сплин. Это у него случается.

— А вы, однако, тоже не веселы!

Сноу пожал плечами. Видимо, для этого есть причины. Серебров понял, что поступил нетактично.

— Сыграем в шахматы? — предложил он, чтобы замять неловкость.

Сноу тревожным взглядом проводил удаляющегося Хаузена. Дверь за спиной доктора захлопнулась.

— Ну что ж, — облегченно вздохнув, сказал американец.

Они молча расставили фигуры.

— Я слышал утром, вы отправляетесь в разведку? — спросил Сноу, делая первый ход.

— В разведку? Громко сказано, — улыбнулся Серебров, выдвигая коня. — Легкая прогулка на лоно природы...

— Не понимаю.

— Очень просто. Вас перебросят на базу к Голубым озерам автомашинами. А мы на лошадях перевалим через хребет — вот здесь...

Он ногтем отчертил на столе несколько параллельных линий. Обе партии будут на месте почти одновременно. Зачем это нужно?.. Исследовать все подходы к Безымянному ущелью. Югов считает, что это очень важно. Нужна система.

Сноу кивнул и сделал ход ладьей. Он, кажется, не слушал Сереброва.

— Шах.

— Вы отлично играете...

— Скорее вы никудышный игрок.

— И это правда! — весело согласился Серебров.

Внимательно изучая своего партнера, он пытался представить себе Сноу таким, каким его видела Ляля в подмосковном лесу. Резко очерченное лицо, свободные манеры, насмешливая улыбка. Сноу — и тот, с плоской спиной, Сноу — и Каракозов — что между ними общего?..

Он автоматически, почти не думая, переставлял фигуры на шахматной доске. Опять шах.

— Мат.

Сноу отодвинул доску, блестящими глазами окинул поле битвы. Неплохо сыграно!

Серебров с досадой пощелкал пальцами. Отличный игрок. Пожалуй, Ляля права: нужно быть настороже.

— Закурим?

Он вынул из кармана рубашки пачку сигарет и положил ее на стол.

— «Прима»? Крепкие сигареты, — оценил Сноу.

— Курите, курите, — пододвинул пачку Серебров.

Паренек-шофер рассказывал что-то смешное девушке-регистратору у невысокого барьера. Белокурая девушка смеялась, закидывая голову.