Югов тоже спешился. Лошадь ткнулась теплой мордой ему в ладонь.

— На, на, — улыбнулся профессор и вынул из кармана кусочек запыленного сахара.

Конь благодарно потянулся к его руке.

На возвышении, в сером кругу, красный полированный гранит хранил многовековую отвердевшую копоть; след чьей-то четырехпалой руки виднелся в запекшейся глиняной стенке алтаря.

Кони поводили ушами, вскидывали морды, глядя по сторонам. Из темных нор высовывались и тут же исчезали любопытные суслики.

— История, — сказал Хаузен. — По сути дела, как плохо мы еще знаем свое прошлое...

Они шли по пыльной дорожке, пробитой в руинах.

— Это бани, — пояснял Югов, указывая на едва выдающиеся из-под земли купола, — а это базар...

Через несколько шагов он пояснил:

— Выходим через парадные ворота на ристалище. Здесь, по преданию, состязались лучники и поэты.

Цветные восьмиугольные плиты разбегались от ворот в разные стороны в виде лучей.

— Поэты, — повторил Хаузен. — Но, насколько мне известно, ни одной рукописи не дошло до наших дней?..

— Их вывез Кихар...

— И спрятал в пещерах?

— Не исключено. Я возлагаю на них большие надежды.

Неожиданно Сноу выпрямился и показал на небо.

— Смотрите!.. Смотрите!..

Над долиной шел вертолет.

— Обычное дело, — сказал Югов. — Охрана границы.

— И это близко? — спросил Сноу.

— От Южного прохода километров десять на восток...

Серебров окинул Сноу насмешливым взглядом:

— Уж не хотите ли совершить маленькую экскурсию?..

— Что? А почему бы и нет?! Очень интересно! — парировал Сноу.

Коротовский встретил Каракозова и Лялю на Узунабадском вокзале. Поезд стоял одну минуту. Каракозов выбрасывал вещи, а Коротовский ловил их и ставил на землю.

Ляля выпрыгнула, когда поезд уже тронулся.

— Спортивная закалка, — пошутил Коротовский. — В следующий раз, когда надумаете прыгать, подстелите пуховичок...

Едва он сказал это, как у Ляли подвернулась нога. Она охнула и присела.

— Накаркали...

— Увы, долг гостеприимства, — сказал Коротовский, мужественно навьючивая на себя тюки и чемоданы. — Может быть, и вас прихватить?..

— Спасибо. Доберусь сама...

Пока они шли до машины, оставленной за длинным пакгаузом, Каракозов успел задать массу вопросов — он тщательно продумал их в пути от самого Ташкента, — но Коротовский отмалчивался или отвечал односложно «да», «нет». В тюках и чемоданах, которые он нес, было по меньшей мере килограммов пятьдесят.

— Ну, поехали, — облегченно выдохнул он, сгружая вещи и садясь рядом с шофером. — Вот теперь самое время для лирических излияний... Ночь, луна... Читайте, Ляля, стихи...

— Вы с ума сошли!

Машина заурчала и тронулась с места, подпрыгивая на ухабах...

Они обогнули неимоверно длинный полупустой пакгауз, проехали мимо чайханы, в которой, несмотря на поздний час, все еще суетился Юлдаш-ака, и стали подниматься к Кампырравату, все время держа слева от себя строптивую Кызылдарью — русло ее было отмечено многочисленными сипаями, которые ночью на фоне светлого неба казались составленными в пирамиды ружьями...

Иногда река удалялась, иногда подступала к самой дороге, и тогда грохот ее сотрясал берега, брызги взлетали, как искры фейерверка, и, шипя, исчезали на теплом пористом известняке.

Лучи автомобильных фар деловито обшаривали дорогу, а если дорога становилась ухабистой, прыгали по откосам как солнечные зайчики. Тогда ничего нельзя было рассмотреть впереди — долина, по которой они ехали, становилась неузнаваемой и дикой, небольшие холмы, поросшие колючкой, вырастали в черных великанов, а река казалась притаившимся лохматым зверем.

Каракозова не смущали ни тряска, ни рокот мотора, ни скрип разболтавшегося кузова, ни рев рассерженной Кызылдарьи.

— Канак, — говорил он прямо в ухо сидящему впереди него Коротовскому. — Канак — начало и конец всех загадок Караташа.

— Ну, положим, что начало — с этим еще можно согласиться, но конец...

— Проникнуть в Канак так же трудно, как отыскать Караташский перевал, — скептически заметил Коротовский. — Югов вернулся и, кажется, не собирается штурмовать пещеры. Перевал будем разыскивать вертолетами...

— Как?! Югов вернулся? — удивленно спросил Каракозов.

— Вернулся и обратился за помощью к авиаторам. На мой взгляд, так следовало поступить сразу...

— Отнюдь. Известно, что Кихар оставил подробную карту своего маршрута на тот случай, если ему не удастся вырваться из Караташа... Этой картой должен был воспользоваться Вахшунвар...

— И все-таки я с вами не согласен, — возразил Коротовский.

— Поймите же! — взволнованно сказал профессор. — Перевал разрушен землетрясением. И никакие вертолеты вам не помогут... Нужна карта. А она хранится в пещере Канак. Именно там следует искать ключи к Караташу...

— Вы что же, занимались в Москве этим вопросом? — спросил Коротовский.

— Пришлось поработать, не скрою, — признался Каракозов не без гордости и покосился на Лялю. — Сначала я поднял архивы. Понимаете, у меня и раньше было подозрение, что бугские рукописи расшифрованы не полностью, а если и расшифрованы, то не всегда и не везде с достаточной точностью...

Он пригладил бороду и сдержанно покашлял в кулак.

— Я прочел все сначала.

— И нашли что-нибудь о Караташе? — оживилась Ляля.

— Не совсем, — повернулся к ней Каракозов. — Но в рукописи говорилось о некоем греке Полисфене, который еще в тринадцатом веке пытался раскрыть тайну Караташа... Полисфен был в Безымянном ущелье, он осматривал Мертвый город и упорно готовился к походу через горы. Он даже поднялся на хребет, но сильные ветры заставили его вернуться в долину. Умудренные опытом старожилы старались отговорить его от опасной затеи. Но грек не внял добрым советам. Он снова поднялся на хребет и снова вернулся в долину... Тогда один из старцев пожалел бесстрашного юношу.

Он указал ему рукой на чернеющий вдали Канак и сказал: «Здесь, на куске ослиной кожи, то, что ты ищешь. Подымись в Канак и тайна откроется тебе. Но ни один храбрец не возвращался живым из Караташа. Запомни это, о мужественный чужестранец...»

«Правда, люди рассказывали и о другом человеке, вернувшемся из долины Черного камня. Его выбросила буря — он был черен и сух, как обгорелая головешка. Он умер на третий день, выкрикивая непонятные, страшные слова...» Здесь рукопись обрывалась. Что стало с бесстрашным Полисфеном? Покорился ли ему Канак — узнать об этом мне не удалось. Может быть, сохранилось что-нибудь в греческих источниках?.. Я писал своим друзьям в Афины. К сожалению, до сих пор они молчат. Боюсь, что о Полисфене не известно ничего, кроме этой полулегенды.

— Но почему же вы не сообщили Югову о своих находках раньше? — удивилась Ляля.

— Югов все знает, — сказал Каракозов. — Я получил от него из Узунабада письмо, в котором он поделился со мной предположениями, высказанными Рахимом, так кажется зовут охотника?.. Так вот, в связи с этим Югов и просил меня проделать дополнительную дешифровку рукописей. Он изложил гипотезу, на которую я и опирался в своей работе... Как видите, соавторов здесь трое... И первенство оспаривать, я думаю, нам не придется.

— Есть у меня и другое предположение, — сказал он после минутной паузы, во время которой Коротовский внимательно изучал дорогу.

— Вы думаете..., — проговорила слушавшая его все время Ляля. При взгляде на профессора ее внезапно осенила догадка.

— Да-да. Сам Канак — проход, которым воспользовался Кихар.

— Невероятно, — повернулся к ним Коротовский. — Вы знаете, что это за пещера? Вот так — пять метров, а так — три. У Кихара была конница...

— Согласен. Но именно местность вокруг Канака подвержена наиболее сильным сейсмическим сдвигам. И откос образовался позже, уже после того, как появилась пещера...

— Откуда вам это известно? — спросила Ляля.