— Огонь! Огонь!

Второй залп выкосил несколько сотен варваров, после которого пришлось перейти на ближний бой. Не имея тяжелого ударного оружия, северяне не могли адекватно противостоять оркам, и эта битва обернулась резней в одни ворота. Тяжелые булавы и ятаганы с легкостью косили отчаянных людей, но имея вполне ясную цель, не сбавляли натиск.

— Быстрее грузитесь на корабли! Быстрее!

Мало по малу, но орочьи войска на берегу таяли на глазах, один за другим корабли отплывали по реке в открытое море, а шансы на спасение если не себя, то хотя бы своих отпрысков, сыпались как старое разваливающееся здание и в один миг рисковала обрушиться… хотя, оно уже обрушилось.

Ярость переходила в страх и отчаяние, что виделось на лохматых мордах людей. Вскоре и ряды бьющихся орков отступили к кораблям и медленно редели, пока на их плечи не легли тяжелые мушкетоны и не разрядили по варварам картечные заряды, превращая тела варваров решето и роняя их тела на землю.

Еще немного и последний орк сел на корабль, попутно отбиваясь от разъяренных туземцев, винтики медленно отплывали от берега. Входя в воду по пояс они еще надеялись что-то изменить, но по мере отдаления кораблей, отчаяние и безысходность переполняли их мысли, подкрепляя это безнадежными воплями.

…

Конница, чувствуя свою безнаказанность, бушевала в лагере истребляя варваров с каждым таранным ударом, которым они никак не могли противостоять. Факела закидывались в дома, поджигали горючие смеси, тауматурги без остановки били по паникующей толпе, выкашивая десятки, а то и сотни уже не боеспособных людей, точно ходячие мишени для оттачивая меткости, а не тот враг, что истребил целый город Шеффалд.

Варвары скучковались на северном берегу маленького островка, сжавшись в маленький и напуганный комочек. К ним на встречу, в сопровождении яркого света с неба и пылающим огнем лагеря маршировали полки стрелков Фестуанцев и Герпширцев, прорвавшихся через укрепления, а конница Сомерсета постоянно кружила по дуге вокруг столпившихся северян, держа их в узде и по возможности подрезая острые углы.

Марш втиснулся в улицы и медленной грозной походкой приближался к напуганному врагу. Подойдя на расстояние до ста метров, первая шеренга встала на колено и подняла свои мушкеты, вторая шеренга так же навела прицел на врага.

Союзные войска четко видели как за спинами грубых мужланов скрывались плачущие женщины сжимающие в своих объятьях детей, живых и мертвых, но это ни чуть не смутило людей стоящих на против этой картины. Особым гневом отличались рыцари всадники, что не желали останавливаться и продолжали нагонять страх топотом своих скакунов. Только потом они нашли силы успокоится.

— Пикинер, покажи им их конунга спасителя! — Скомандовал Андре одному из своих воинов.

Пробираясь сквозь ряды к варварам вышел один единственный пикинер, чьи кираса и шапель мигали на фоне трескающегося огня, охвативший добрую треть всего лагеря, крепко держа в руках длинную пику, острие которого направлено вверх, а на саму пику насажена голова Харальда. Его мокрые и засаленные волосы свисали к земле, словно лианы, глаза закатились, а челюсть повисла на плоти.

Вид отрубленной головы произвел на гордых воинов то самое впечатление, которое желал получить Андре. Глаза варваров скруглились, а поджилки задрожали, дети начали плакать еще громче, проливая ручьи горьких слез. Даже несмышленая детвора понимала всю четность своего положения.

Самое время для дипломатии.

— Переговорщика к ним!

К вышедшему вперед пикинеру вышел Фестуанский всадник из числа знати, владеющими несколькими языками, в том числе и варварским. Именно ему предстояло провести небольшую дипломатическую миссию, или скорее поставить ультиматум наглым северянам.

— Я барон Джон Эрзац! — Заголосил он на варварском языке. — Хватит сопротивляться, вы уже проиграли эту битву! Сдавайтесь сейчас и тогда ни один из вас больше не погибнет! Коннетабль Андре дю-Фамоа, граф-магистр Филип Корнелий и сенешаль Фридрих Агилар готовы вести суд по законам военного времени! Иначе говоря, вас не казнят на месте, вы все предстанете перед военным трибуналом!

Северяне, услышав данное заявление, в неверии переглядывались между собой, но слабый огонек надежды вновь загорался в их глазах. Осталось только добить их решимость одним требованием.

— Всем! Сложить оружие и тогда мы не станем вас убивать! Бросайте оружие и сдавайтесь в плен! Тогда мы решим вашу судьбу честным судом!

С начало северяне колебались, постоянно оглядывались между собой, высматривали, не бросил ли кто оружие на землю, ибо боялись сделать это первыми. Не понимали, что ждет их впереди, эти централы могли учудить все что угодно, но они были готовы вцепиться за надежду всеми зубами и ногтями. Они встали перед выбором, умереть как воины вместе со своим чадом или сдаться как трусы, но дать шанс своим отпрыскам на какую-никакую жизнь.

Это продолжалось бы еще очень долго, если бы со спины не раздался громкий выкрик, указывающий в сторону реки. С надеждой северяне начали рассматривать водную дорожку по которым ожидали встретить тысячи северных драккаров с сотнями тысяч воинов на борту, что спасут их от суда. Но их ожидания, это их собственные заботы и судьбе было совершенно плевать на их чувства.

Последняя надежда разбилась об обгоревшие высокие борта двух еле плетущихся по воде танкеров, медленно проявляющихся сквозь далекую мглу. Величественные корабли потрепаны жестокой морской битвой, паруса обгорели, мачты обрублены, а где-то в корме даже виднелись огромные обгоревшие дыры, но корабли все равно продолжали плыть.

"Но где же драккары? Где тысячи воинов?" — Озадаченно размышляли северяне, но душой понимали, что драккары сюда не приплывут. Подкрепления не будет.

Потеряв всякую надежду, один из варваров решился бросить на землю свои меч и щит, грязь облепила родовое знамя на щите. За ним последовали и другие, массово отбрасывая оружие на землю и сдаваясь в плен на милость централам и ведроголовым.

Утро 27 дня месяца звездочетов.

Высокий оркестровый горн сотрясал леденящий воздух и озаряемое солнцем небо. Союзные войска приняли построение и подняли стяги своих государств и гербы знатных домов, держа в руках мушкеты, а рыцари по случаю спешились и в знак уважения сняли шлемы и обнажили благородные мечи, держа их перед своими лицами. Обособленная оркестровая команда играла тяжелую солдатскую мелодию.

Словно праздник намечается, или же военный парад в честь победы, но это была похоронная процессия. Союзная армия собралась на площади варварского лагеря, на фоне дымящихся домов, стоя прямо в центре кратера оставленный огромным бомберным ядром.

С привеликим почтением они направили свои глаза к погребальному костру, на котором безмятежно лежало тело сенешаля Эриксона. Фридрих, Филип и Андре собрались вокруг его тела вместе со своей свитой, сопровождая его в последний путь.

— Этот мир покинул еще один славный воин. — С нескрываемым огорчением заявил граф-магистр, смотря на покойное лицо сенешаля, рассеченное лезвием меча. Его тело омыли и одели в знатные одежды, украсили драгоценными цепями и камнями, дабы уйти как благородный аристократ. Этого требовали традиции его родного Форсета.

— Мы встретили огромный варварский флот, но господин Эриксон не испугался и приказал плыть в атаку. Он… предпочел умереть вместе со своим флотом. — Напомнила правая рука Эриксона, принимавший непосредственное участие в морской битве. — Как того требуют традиции, мы должны передать его семье его доспехи и оружие, в качестве семейных реликвий, овеянные его славой.

— Пусть его потомки и народ будут помнить о его подвиге, — к матросу опечаленным голосом обратился Фридрих. — как сенешаль выступил против не равных сил и вышел победителем. Если бы не он, еще многие наши воины погибли бы на этом острове. Этот подвиг ни кому из нас нельзя забывать. В качестве дани уважения, передай его семье мой меч.