— Я запасливая. Никогда не знаешь, когда девушке хочется сыграть в бейсбол.

Клюсю томный брюнет заметил и уставился на нее так, что, казалось, халат задымится.

— Иди-ка ты наверх, — велел я ей. — Я разберусь.

Я раздвинул столпившихся плотной пробкой подростков и сказал:

— Спасибо, ребятки, дальше я сам.

— Антон Эшерский? — с неприятной интонацией некоторой даже брезгливости в голосе спросил брюнет.

— А вы сами как думаете? — ответил я. — Вижу, что с трудом.

Как только я его увидел, сразу понял, что мы не подружимся. Так зачем изображать вежливость?

— Мне говорили, что вы редкостный хам. Вижу, не соврали.

— Рад, что не обманул ваших ожиданий, кто бы вы там ни были. Ну а мне, чтобы разглядеть мудака, чужие подсказки не нужны.

Ну вот, произошла взаимная идентификация. Что дальше?

— Нам необходимо поговорить.

— Ну, говорите, если так приперло.

— Пройдемте с нами.

— Нет.

— Почему?

— Не хочу.

— Это в ваших же интересах.

— Да что вы говорите? — удивился я. — Спасибо за беспокойство, но я сам позабочусь о своих интересах. Говорите или проваливайте, мне все равно.

Двое коренастых напряглись, но не сдвинулись с места. Красавчик пожевал губы, потом решился:

— Я Гавран Вица.

И уставился на меня так, как будто я должен пасть на колени с протяжным криком «Бааарин приееехал!». Но я не пал. В первый раз слышу.

— Сочувствую, — ответил я, пожав печами. — В Израиле у меня есть знакомый по фамилии Гавнун, так что Гавран еще ничего.

— Он стрый. Мой дядя по… по Мизгирю, — прошептала сзади Клюся. — Его двоюродный брат. Никогда раньше его не видела, он в Оболенске живет.

— Вы способны вообще говорить серьезно? — разозлился этот Гавран.

— Только с серьезными людьми.

Подростки за моей спиной осмелели и начали тихо хихикать. Его это очевидно бесило. Он окинул их взглядом, нехорошо улыбнулся и заявил:

— Я — новый директор интерната!

— А куда делся старый? — удивился я.

— Невзор Недолевич Войт найден сегодня мертвым.

Дети за моей спиной дружно выдохнули и почему-то скучковались вокруг меня, подпирая в спину.

— Какая трагедия, — сказал я равнодушно. — И какова же причина безвременной кончины директора?

— Самоубийство. И, поскольку я как раз оказался в городе…

— Какое удивительное совпадение! — сказал я скептически.

Дети еще плотнее прижались ко мне, как цыплята к наседке при виде коршуна.

— Возможно, у полиции еще будут вопросы к вам в этой связи, — бросил он мне, — но я здесь не за этим.

— Хотите немедленно вступить в должность?

— Вы уверены, что хотите обсуждать это здесь, в их присутствии? — он брезгливым жестом указал на подростков.

Я промолчал, пристально глядя на него. Если есть что сказать — пусть скажет. Тут что-то нечисто, зачем-то я ему очень нужен. Как новый директор он мог просто велеть мне выметаться и был бы в полном своем праве.

— Дело в том, — нехотя, аж кривясь лицом от нежелания это произносить, выдавил стрый, — что интернат не полностью подконтролен муниципалитету. Он управляется советом учредителей, в котором решающий голос был у Невзора. И, представьте себе, оказалось, что он перед своим уходом назначил вас врио директора с полным переходом всех прав решающего голоса.

— Меня?

Сказать, что я удивился, — это сильно преуменьшить.

— Вас, — опять скривился красавчик. — Разумеется, мы оспорим это решение в суде, но разбирательство может затянуться. А поскольку это очевидная ошибка, господин Войт явно был неправоспособен в момент принятия этого решения, о чем говорит его последующее… Его трагический поступок. В общем, вам нужно просто подписать отказ.

— То есть, — выцепил я главное, — никакой вы на самом деле не новый директор. Вы просто хуй с горы. Так?

— Зачем вы обостряете… — начал он.

— Так валите на хер из МОЕГО интерната!

Я уже думал, что он сейчас спустит на меня эту парочку костоломов — во всяком случае, эта мысль ему в голову явно приходила. Но он сдержался.

— Вы очень об этом пожалеете, — сказал он пафосно и величественно удалился.

Знал бы он, сколько раз в своей жизни я слышал это обещание! Иногда поспешные решения действительно выходили мне боком, но вот не жалел я о них ни разу. И сейчас вряд ли стану.

Первой на мне с радостным визгом повисла решительная Оксана, а потом меня едва не погребло под телами подростков.

Восторг ложной победы вскоре снизился до умеренного ликования, и я смог освободиться — не без помощи Клюси, которая распихала воспитанников в стороны. Девушка выглядела отнюдь не радостной — она-то понимала, что неприятности не закончились, а только начинаются.

— Мизгирь тебе этого не простит, — сказала она тихо.

— А мне нужно его прощение?

— Впереди праздник, — ответила она непонятно.

— У меня вся жизнь — один сплошной праздник. День долбоеба. Кстати…

Я нашел взглядом Оксану, смотрящую на меня как худеющая на пироженку. Поманил ее пальцем.

— Пока я не вступил официально в должность… — я притянул девочку к себе и звонко чмокнул ее в щеку. Она закатила глаза и на секунду перестала дышать.

— Вау… — завороженно сказал кто-то сбоку.

— Этот спор ты выиграла, — сказал я назидательно, — но с этого момента я тут директор. И никаких больше глупостей. Это понятно?

Все закивали, стоящая на лестнице Настя театрально закатила глаза.

— А теперь всем разойтись. Мне надо понять, во что я только что вляпался.

— Папка, ты, конечно, зачетный тролль, — сказала Настя, когда мы с ней и Клюсей засели в кабинете директора. — Троллище.

В моем, черт побери, кабинете. В голосе ее было что-то среднее между ужасом и восхищением.

— Этот прикол с поцелуем — отвал башки. Теперь они точно все в тебя втрескались.

— Зачем ты это сделал? — мрачно спросила Клюся.

— Поцеловал ребенка в румяную щечку? Чтобы закрыть, как говорится, этот гештальт, пока он не вырос в психоз.

— Нет. Почему ты просто не передал директорство Гаврану?

— Чисто из вредности. Он мне не понравился. Не люблю наглых мудаков.

— Он не просто наглый мудак. Я слышала про него… Всякое нехорошее.

— Как вовремя он тут оказался, однако.

— Он приехал на праздник, разумеется, — удивилась Клюся, — сегодня много народу приедет. Ты не знал?

— Нет.

— Странно, ведь оркестр твоей так называемой, — девушка выделила это интонацией, — «жены» должен как раз выступать на нем.

— Мне никто ничего не рассказывает, — пожаловался я в пространство. — А потом удивляются, что я дров наломал.

— Будет куча важных гостей из городов «потаенной провинции»: Алаборск, Ожск, Аркаим, Стрежев и так далее.

— Да что такого важного в этом празднике?

— Я не знаю. Когда он был в прошлый раз, мне было всего двенадцать, я плохо понимала, что происходит и почти ничего не помню.

— Ладно, детишки, это не наша забота. Пусть празднуют. А мы давайте-ка тщательно осмотрим кабинет. Вдруг найдем что-то интересное. Не зря же они так озаботились этим директорством.

Пока девочки воодушевленно потрошили ящики стола, я прошел в подсобку и включил компьютер. Тупо пооткрывав директории документов и посмотрев на ничего не говорящие названия файлов, понял, что не прочту их даже за год, и постучался в чат Петровичу.

— А, это ты… — ответил нелюбезно он. — Я еще не закончил.

— Обстоятельства подпирают, — сказал я. — Можешь хоть что-то сказать?

— Всего два факта. Файлы вирт-основ, которые ты залил, не вирпы, а персы.

— Иранцы? — затупил я.

— Персонажи. Игровые персонажи разных людей. Я вытащил имена-фамилии, но мне они ни о чем не говорят. Скидываю тебе таблицей, посмотришь. И второе — контрольные суммы по базам воспитанников не сходятся. Но при этом и следов ручной подчистки не видно. Очень странная картина, я как раз разбираюсь. Так что лучше не отвлекай. Пока.