Сегодня она, как самая обычная бабушка, вязала какой-то носок. Мелькали спицы, лежащий на коленях кот лениво трогал лапой клубок шерсти. Это было бы даже уютно, не знай я, что общаюсь с воображаемой покойницей.

— Какого еще «нашего»? — нарушил я свое правило не разговаривать с галлюцинациями.

Я постоянно нарушаю собственные правила. Я тот еще читер.

— Численников. Вечно вы лезете.

— А вы на чьей стороне, бабуля?

— Я на Той Стороне, внучек. Я же померла, где мне быть? Лайсу пристроить еще — и отчалить по реке Смородине к Калинову мосту.

— Да кто он, Бабай этот?

— Страж границы, хранитель равновесия. А ты спи, спи, а то заждалась тебя внучка-то.

И я уснул. Или я уже спал? Не знаю. Но приснилась мне Лайса, и я, в общем, был ничуть не против.

Утром Лайсу не застал — умчалась куда-то спозаранку. Из комнаты выбрело мое заспанное дитя и, увидев меня, метнулось в ванную, где и заперлось с торжествующим видом. Успела первой. Это надолго. Не знаю, что можно делать в ванной битый час, но она как-то ухитряется.

Пока увидел ее снова, успел сварить кофе и приготовить завтрак. Кажется, я постепенно превращаюсь в заботливую мамочку. Надо что-то с этим делать, не мое амплуа.

— Каша? — сморщила носик моя девица. — Пфуй.

— Сама готовь.

— У меня лапки.

— …Растут из попки. Давай договоримся — либо «пфуй», либо лапки. Если «пфуй», то лапки отменяются.

— Лапки! — выбрала дочь и навалила в кашу варенья.

После завтрака достал VR-очки и со вздохом водрузил их себе на физиономию. Работа, даже такая странная, сама себя не сделает.

— Играем или работаем? — изящным жестом поправила гоглы на носу Нетта.

— Трудимся, — я все еще пытаюсь понять границы ее алгоритма, подловить на неочевидных формулировках.

— Вход для фиктора! — торжественно открыла дверь в игру кобольдесса.

Поняла, значит.

— Ты здесь? — поприветствовал меня трактирщик. — Я думал, ты теперь слишком важная птица для моей занюханной ночлежки. Неужели мадам не предложила новому фиктору апартаменты?

— Не сошлись в кадровой политике, — отмахнулся я.

— Даже так? — удивился дворф. — Имей в виду, она злопамятная.

— Да черт с ней. Давай вернемся к вопросу крысиных хвостов…

Петровича я отловил не без труда. Он долго не отвечал на вызовы, а когда ответил, то оказался на видео в странном ракурсе снизу-сбоку.

— Извини, руки заняты, — сказал он. — Привет.

За его головой низкий бетонный потолок с проводкой поверх и техническими светильниками. На фоне детские голоса. Это куда он забрался?

— Как бы поболтать по работе? — спросил я.

— А подъезжай сюда. Это гаражи, тут у ребят репбаза. Ты же на машине? Сейчас кину поинт.

И отключился.

— Приняты координаты от контакта «Петрович». Проложить маршрут? — спросила Нетта, показав бумажную карту с косым красным крестиком.

— А проложи.

— Семь километров пятьсот метров. Пробок на маршруте нет. Время в пути двенадцать минут.

— Спасибо, Нетточка, — автоматически сказал я.

— Для тебя — что угодно, Антоша! — ошарашила меня кобольдесса. Черт бы побрал этих юмористов из «Кобальта»!

— Паап?

— Чего? — я оглянулся на высунувшую нос из комнаты дочь.

— Ты к ребятам?

— Виталик настучал?

— Можно с тобой?

— Если предварительное разглядывание себя в зеркале не займет более пяти минут.

— Я мигом, па!

Ага, знаю я это «мигом». Три-четыре раза нанести-смыть макияж, с каждым разом делая его все более похожим на маску Джокера. Убедиться, что вышло кошмарно, расстроиться, решить никуда не ходить. Умыться. Передумать. Накраситься заново. Осознать, что все ужасно и жизнь не удалась, но хорошая футболочка может это слегка замаскировать. Перемерить перед зеркалом пять совершенно одинаковых, на мой взгляд, футболок. Мучительно выбрать одну, чтобы тут же скрыть ее под курткой. Отобрать из полудесятка штанов самые мешковатые, что просто кощунственно при таких ногах. Окончательно изуродовать силуэт здоровенными тяжелыми ботинками. Скрыть все страдания по мейкапу кепкой с длинным козырьком и темными очками. Накинуть капюшон худи, ссутулиться и окончательно превратиться из красивой девочки в бесполого гномика. Процесс занимает от получаса до бесконечности.

Известное дело — там будет мальчик, на которого ей совершенно наплевать.

Большой грузовой гараж превращен в репетиционную базу с ее непременными атрибутами — продавленным диваном, пустыми пивными банками, проводами, микрофонными стойками, старыми концертными колонками, драными комбарями и микшерным пультом невообразимой древности. В нем как раз копался вооруженный паяльником Петрович.

— Ребята попросили помочь, — пояснил он. — У них тут такой старый хлам, что половина не работает. Усилок я из двух один собрал, сейчас в пульте конденсаторы поменяю… Что хотел-то?

Я огляделся — дети скучковались в углу. Клюся настраивает недешевую полуакустическую гитару, Виталик увлеченно размахивает басухой перед моей дочерью, синеволосый худой вьюнош втыкает провода в электроклавиши, гитарист с позорной бороденкой в три волосины тренирует соло на отключенной электрухе. Все при деле.

— Два вопроса. Первый — есть планшет на «Кобальте». Закрыт паролем. Можно как-то из него извлечь данные? В интересах следствия. Полицаи не одолели.

Я достал из пакета планшет, показал. Петрович покосился на него без интереса.

— Не, Антох, без мазы. В чем «Кобальт» хорош, так это в защите пользовательских данных. Его за это там, — он ткнул дымящимся паяльником в потолок, — сильно не любят. Ты пользовательское соглашение читал?

— Нет. Кто ж их читает?

— А там, кстати, есть пункт, что при утере пароля компания ни хера не восстанавливает. Зато и никаким госорганам ни по какому постановлению никакого суда тоже.

— Это же запрещено, насколько я знаю? Нельзя делать крипту без бэкдоров.

— А им пофиг.

— То есть, никак?

— Абсолютно. Извини. Какой второй вопрос?

— Какова механика игры? Я ТЗ раз пять прочитал, но яснее не стало. Тыкаюсь наугад, боюсь накосячить.

— Наконец-то дозрел спросить? — усмехнулся Петрович. — Я уж думал, не сподобишься.

— Всякому овощу свое время, грядка и салат.

— В общем, смотри. Попробую кратко для непрограммиста. Ты уже наверняка понял, что главное отличие этой игры от обычных — непрописанные реакции. Например, у неписей нет никакого предзаданного набора фраз, которые они будут талдычить каждый раз, как ты к ним подойдешь.

— Да, это прям поражает.

— Ерунда, — Петрович вытащил из пыльных недр пульта какую-то штучку с ножками, подозрительно ее осмотрел и отбросил в сторону. — Вздулся, скотина.

Я не сразу понял, что это он про деталь.

— Поражает там совсем не это. Это как раз технология не новая. На ней сейчас все сервисные службы работают типа техподдержки, банковских консультаций и так далее. Бытовая речь достаточно легко алгоритмизируется, а дальше самообучение с обратной связью. Когда у тебя сто миллионов юзеров, то система по их реакции быстро нарабатывает базу корректных и некорректных ответов для любых речевых ситуаций. Дальше все это расшаривается распределенным нейросом, и вот ты уже хрен отличишь, человек с той стороны сигнала или машина. Тест Тьюринга — смешное старье, Антох.

— Типа ИИ теперь такой умный?

— Это не ИИ. Интеллекта в этом ноль. Знаешь, чем заняты большинство соцконтрактников?

— Улицы метут?

— Нет, улиц на всех не хватит. Они работают разметчиками данных.

— Это как?

— Обучают нейросетку. Сидят перед экраном и беседуют с компьютером. В самом простейшем случае система задает вопросы и сама предлагает ответы. Разметчик выбирает наиболее подходящий по контексту. На заре эпохи нейросов так распознаватели картинок обучали, теперь — распознаватели семантических смыслов. Но и это уже пройденный этап. Новый тренд — свободная беседа. Сидят люди и треплются, половина друг с другом, половина — с машиной. Никто не знает, кто с кем. Система оценивает взгляд, задержку ответов, интонацию, процент глаголов и используемых существительных, голосовую артикуляцию и миллион прочих параметров, вычисляя идеальные ответы.