И удалился в заднюю часть дома.

При его появлении веселье как-то угасло и после ухода уже не возобновилось. Все опять расползлись по углам. Виталик с Настей подсели к самой младшей на вид девочке — лет тринадцати — и о чем-то с ней заговорили, а ко мне неожиданно подошла Клюся.

— Я Клюся, — сказала она, глядя на меня исподлобья. Прозвучало почти угрожающе.

— Антон, — ответил я, разглядывая девушку.

Она постарше остальных, лет восемнадцать-девятнадцать. Симпатичная, если умыть, хотя черты лица немного грубоваты — тяжелый подбородок, крупный нос, резкие скулы, которые она зачем-то подчеркивает черным макияжем. Серые глаза, крашеная блонда.

— Твоя? — кивнула она на Настю.

— А то чья же.

— Красавица.

— Есть такая проблема, — согласился я.

— Следи за ней, тут таким нелегко.

— Каким?

— Ярким. Заметным. Чужим.

— Ты тоже, я смотрю, не сливаешься с пейзажем.

— Я наполовину местная. Я дочь Мизгиря. Я привыкла.

— Наполовину?

— Мать была странью.

— Была?

— Лайса не сказала? Бабай. В прошлом году.

— Ох. Извини. Сочувствую.

— Засунь свое сочувствие… — зло оскалила белые ровные зубы девушка. — Помоги мне, а я пригляжу за твоей дочкой.

— Я сам могу приглядеть за дочкой.

— За женой ты зашибись приглядел.

— И что тебе надо?

— Попроси Лайсу за меня.

— Что попросить?

— Она знает. Попроси. Тебя она послушает.

— С чего ты взяла?

— Ни с чего. Попросишь?

— За спрос не бьют в нос.

— Смешной, — фыркнула она, — как раз за него и бьют. Ладно, ты, вроде, норм. Не сильно душный. Попасу твою красотку.

— Вот спасибо… — ответил я, но она уже развернулась и пошла к столу, пытаясь сексуально покачивать худыми бедрами. Вышло неубедительно.

Забавненько.

Петрович попрощался и ушел, а я решил подождать Настю, чтобы пойти вместе. Присел в уголке на диванчик, достал смарт, чтобы не выделяться, подмигнул Нетте, но смотрел поверх, наблюдая за компанией.

Клюся тут рулит, это заметно. И не только потому, что старше. Она другая, словно не из этого поколения цифровых анахоретов. Такие девчонки-оторвы встречались в дворовых компаниях моего детства, но где сейчас найдешь дворовую компанию? Девушка тормошит этих унылых смартострадальцев, заставляет их шевелиться и вынимать носы из экранов. Они даже друг на друга иногда смотрят! Ну, кроме Виталика. Этот пялится только на мою дочь, чтоб у него гляделки повылазили.

Странное ощущение, когда кто-то ухаживает за твоей дочерью. Не назвал бы его приятным. Вон, искоса на меня поглядывает, и, когда думает, что я не вижу, касается, как бы случайно, то руки, то плеча… О, и коленку трогает, рукоблуд! Настя делает вид, что не замечает. А я борюсь с желанием ручки повыдергивать.

Смарт в руке дрогнул виброй. Нетта помахала с экрана конвертом. «Пап, прекрати жечь нас взглядом, у меня аж спина чешется», — Настя.

Блин. Спалился. Отправил стикер с закатившим глазки котиком и стал смотреть чуть в сторону.

Дети собрались вокруг стола, выложили перед собой смарты и играют в какую-то игру.

— Встану рано-раненько, — начинает Клюся, касаясь экрана своего смарта.

— Умоюсь чисто-чистенько, — подхватывает коротко стриженный парнишка за ней. Тоже касается экрана смарта и смотрит на следующего.

— Оденусь бело-беленько, — быстро говорит худой рыжий пацан.

— В чистое, белое, новое, вышитое… — продолжает темноволосая круглолицая девчушка.

— Как на свадьбу, как на пир, как на похороны… — следующая. Говорит, касается экрана, переводит ожидающий взгляд дальше.

— Выйду за ворота за новые, выйду за ворота за дубовые, в чисто поле гляну-погляжу…

— Там бежит река глубока, на той реке лежит доска, под той доской спрятана тоска…

Окна зашторены, свет погашен, серьезные, сосредоточенные лица детей освещены снизу призрачным сиянием экранов. Даже меня захватил ритм этого странного камлания.

— Подниму ту доску, подберу ту тоску…

— Понесу-поспешу, к себе прижму, в душу положу…

— Плачь, душа, не ленись, вспоминай уходящую жизнь…

— Жизнь короткую, невеселую, судьбу никчемную, бестолковую…

— А во черном доме на черном столе скатерть красна…

— А на скатерти той во большом ковше зелено вино…

— А за черным столом во широкий круг дружечки сидят…

— И вина не пьют, и в стакан не льют, и глядят-молчат…

Сказавший касался экрана и переводил взгляд на следующего. С каждой репликой голоса звучали все напряженнее.

— На меня глядят, про меня молчат…

— Здесь все сказано, здесь все кончено…

— Не ходить мне больше за дубовы ворота…

— Не сидеть за черным столом — красной скатертью…

— Не пить с дружочками зелена вина…

— Ждет меня темный омут, в нем черна вода…

— Не видать в той воде моего лица…

— Лица белого, глаз пустых, тела мертвого… — круг закончился на младшей девочке, сидящей рядом с Виталиком.

Она произнесла свою реплику дрожащим, срывающимся голосом, а потом, зарыдав в голос, вскочила из-за стола.

— Нет! Не хочу! Вы специально! Вы это подстроили! Только не я!

— Катюш, ну что ты… — поднялся за ней Виталик.

— Нет, уйди, и ты с ними! Тоже мне, брат, называется! Видеть тебя не хочу!

Девочка, плача, убежала из комнаты. Виталик, неловко извинившись, ушел за ней.

— Что это было, Насть? — спросил я, когда мы шли домой.

Стемнело, лил дождь, фонари сияли туманными шарами в перспективе смутных влажных улиц, пахло влажной землей и гнилым деревом.

— Ну… Я сама не очень поняла, — призналась дочь, аккуратно обходя лужи, — игра такая. Вроде буриме, но по-другому.

— Мрачновато как-то, нет?

— Есть немного, — согласилась она. — Они тут все слегка готичные и на депресах. Но неплохие, правда. С ними интересно.

— А девочка эта, которая так расстроилась?

— Катюха? Сестра Виталика. Она по жизни уныль джойлесная. А тут еще на нее выпало…

— Что выпало?

— Да ерунда. Они тут все суеверные до ужаса. Кроме Клюси. Клюся сасная.

— Какая?

— Ну, крутая, резкая.

А я подумал скучную взрослую мысль, что такие «крутые» девчонки обычно компенсируют показной удалью что-то крайне грустное.

«Не верь в себя. Ты — суеверие», — сообщила мне стеномарательная мудрость.

Сами вы это слово.

Лайсы дома не было, и я, выдав ужин дочери, со вздохом достал ноутбук. Пора на работу.

— Поиграем? — спросила, подмигнув, Нетта.

— Поработаем, — строго сказал я, — загружай.

— Рабочий вход в игру. Подтвердите права фиктора.

Я с тактильным неудовольствием натыкал пароль по непривычной сенсорной клавиатуре. Надо привыкать, прав Петрович.

— Рекомендуется использование игрового контроллера и VR-очков, — сказала Нетта, надвинув на нос стимпанковские гоглы.

Постучался в комнату к Насте. Дочь интенсивно переписывается с кем-то в смарте, только быстрое цоканье ногтей по экрану. На меня рукой махнула, не глядя, — забирай, мол, не до тебя сейчас. Не слишком ли много Виталика становится в нашей жизни?

— Подключаю внешние устройства, — одобрила Нетта.

Я нацепил очки, вставив в уши акустические затычки. Перед глазами пробежала рябь, потом череда геометрических фигур, сетка настроечной таблицы, а потом появилась Нетта.